Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина

• Название: Второе пришествие инженера Гарина
• Автор: Владимир Алько
• Издательство: Поверенный
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-93550-023-X

«Гиперболоид инженера Гарина» А.Н. Толстого заканчивается бегством главных персонажей – Гарина и мадам Ламоль – с Золотого острова и кораблекрушением яхты «Аризона». Герои произведения оказываются выброшенными на необитаемый остров, где и начинают влачить жалкое существование, без надежд, без будущего… Автор как бы переводит своих героев в состояние литературного анабиоза (ни жизнь, ни смерть), словно бы надеясь на продолжение своего романа. И вот – аргентинское исследовательское судно спасает Гарина и Зою. Следуют годы конспирации, нужды, лишений… Дерзкий, аналитический ум Гарина не может примириться с подобным положением вещей. Подрабатывая экспертом в патентном бюро, он проникается модными и парадоксальными идеями теории относительности и приходит к мысли о создании… Что последовало за этим, – какие свершения, интриги и приключения, – а также всю фантастическую историю «Второго пришествия инженера Гарина», читатель найдет в этой увлекательной книге.

---

Дама вошла в помещение банка. Ничего экстраординарного как будто не произошло. Там ей у расчетного окошка, с минимальными формальностями выдали банковский сейф-футляр, открыв который одной ей известной комбинацией цифр, она стала владетельницей плоской кассеты, размером с обычную книжку. Кассета перекочевала в собственную сумочку дамы. Клерк бесстрастно созерцал эту привычную ему несложную операцию. Тайна вклада и анонимность владельца были здесь равносильны всей репутации банка. Интересоваться личностью посетителей было так же не принято здесь, как аморально гарсону ресторана «Ритц» заглядываться за прорезь платья (сверху – вниз) у обслуживаемой им дамы. Двое полицейских в вестибюле чинно благородно служили свою мессу швейцарскому правопорядку. На тех же законных основаниях женщина скоро вышла из помещения банка, прошла ту же улицу, но по направлению к окраинам города, свернула за угол, остановилась, – и тут же в упор к ней – автомобиль, во всю дорогу преследующий ее; вмиг она очутилась на сиденье подле водителя.

– Все ли сошло благополучно, мадмуазель? – почтительно и вместе с тем строго спросил Гарин, как обращаются на людях к принцессам крови их двоюродные дядюшки. Зоя ответила одним кивком головы. Губы ее посерели. Рука стискивала руку. За шесть лет – впервые такое. Один на один она сошлась со своим грозным прошлым; тогда как попросту отвыкла даже от обыденных житейских ситуаций.

Гарин, с поворота на поворот узких улиц, обогнул центр города, вновь выехал на площадь перед почтамтом, и, углубившись в проходную улочку, заглушил мотор. Здесь им никто не мог помешать. С одного взгляда на Зою и точно вдохновленный ею – Гарин положил руку на банковскую кассету, другой достал вычурный трехгранный стержень, вложил в паз, отомкнул коробку, извлек сложенный пополам лист машинописного формата, развернул его.

Это и был договор от 23 июня 192… года, ставивший в положение двух взаимообязанных лиц – его, Гарина, тогда нищего изобретателя и авантюриста, и мистера Роллинга – миллиардера, главу треста «Анилин Роллинг». По этому договору Гарин обязался снести до основания заводы Германской Анилиновой компании (основного конкурента Роллинга в борьбе за европейский рынок), а тот – ему, соответственно, половину прибылей, и что на глаз составляло порядка миллиарда долларов. Но только треть с того получил Гарин. Договор был скреплен подписями, в сырую ночь, под кронами дуба, в Булонском лесу, в присутствии свидетелей – мадмуазель Зои Монроз и оперативного работника ленинградского угрозыска товарища Шельги. Позже – как бы закладная на черный день – договор оказался здесь, в сейфах швейцарского банка. Сейчас во всем мире это касалось только двоих – Гарина и Роллинга; но через месяц, два… когда закрутятся большие деньги, возле них люди; заработают шкивы и трансмиссии, и подданные желтого дьявола станут отрабатывать свою пайку, – за собственную жизнь и во имя детей, вот тогда-то и будет возведена пружина новой авантюры Гарина. (Так, во всяком случае, он полагал сам; нимало не подозревая, насколько у него все сложится по-иному).

На прощание Зоя первая, по-мужски, подала ему руку, нерешительно произнесла:

– Да, ты знаешь, за мною, кажется, следят. Это началось примерно три недели назад, как я приметила.

Гарин принял это за счет ее мнительности. Успокоил. Ответил прикосновению холодной, вздрагивающей руки:

– Будь вообще осторожна. Если все обошлось сейчас, думаю, то был обычный полицейский детектив. Экстренный вызов меня ты знаешь. Обещаю: недельки через две махнем вместе в Берлин. Рассеешься. Не любишь немцев? Понимаю: местнический антагонизм… Ничего. Есть там один любопытнейший клоун – Лаутензак. Тебе будет интересно.

Через минуту Гарин уехал в направлении германской границы. Она – к себе, только на этот раз другим, более длинным, окольным путем.

* * *

Потом ей мерещились далекие грозы, ветра, стада туч: жирных и тощих, все по цепочке уходящих туда – за грозовой перевал, куда укатил ее друг. Там он, верно, с ними что-то проделывал; оттуда, ей чудилось, шла дикая, дразнящая нервы электризация. Накал грозового тока, длинные бичи сумасшедших разрядов, вспарывающих тугую кожу их; всхлипы этих небесных коров, или, быть может – хлябей, каких тысячелетия не ведал христианский мир. С тем Зоя и проходила несколько дней, словно с навязчивым воспоминанием. Правда, одно реальное и в высшей степени странное происшествие вышло с нею, когда сама входная дверь вестибюля ее дома сыграла с Зоей шутку в духе добрых сказок Андерсена, но это уже будет другая история.

*** 30 ***

В тот светлый будничный час глава магистрата, бургомистр городка К. Иоган Хенке, предавался обычным и хорошим житейским делам. Часы на кирхе ударили положенное им время, и пунктуальный Хенке приступил к последней четверти своего обеда – сырникам с кофе.

Большой стол в трапезной был накрыт на одну персону, и оттого выглядел пустоватым. Хенке вдовствовал уже три года и не знал, как выпутаться из этого скверного положения. Был он не так уж стар, крепок, имел двух сынов и невестку, а что усугубляло его положение, так это всякое движимое и недвижимое имущество: дом с надворными застройками, винные погреба, немало пахотной земли, фруктовый сад, баня, мотоцикл с коляской, свиной загон, молотилка, маслобойка с сепаратором новейшей модели, – короче, по существу, жениться ему мешал один пункт из положений и уложений гражданского кодекса, обязывающий его собственность к известному перераспределению в случае смерти хозяина, и не в пользу его двух отпрысков. Будущая кончина Хенке обставлялась, таким образом, правилами и предписаниями еще пожестче биологических законов. Что до последних, то Хенке был довольно еще крепок, природы обманывать не пытался, и в свои 64 выглядел вполне по летам. Любил хорошо поесть, – и что там греха таить, не прочь был прихлопнуть иногда по заду прислужившим ему фрау, и от чего, верно, они менялись у него каждые три недели; но по настроению мог спуститься и в овин, выгребая до центнера навоза, как истый бауэр. Если бы не бумажные хлопоты, волокитство, тайны магистрата да свинцовая печать (от года 1678), быть ему во всей кряжистой силе; вот только раз за разом все не оказывалось в К. другого более достойного кандидата на этот пост, чем Хенке (точно был он проклят). Да вот еще послал ему Бог сынов, молодчиков, один круче другого, все члены НСДАП, а с ростом влияния этой странной партии во многих землях и избирательных округах заполучивших и тепленькие местечки в больших городах. Таким образом, и выбирать как-то не приходилось, все обставлялось само собой.

Сейчас Хенке крепко сидел на одном из дубовых стульев, которые немцы так любят отирать своими кожаными штанами. С обедом было покончено, и он решился напоследок попотчеваться свежей творожной массой, а заодно испытать тем новенький сепаратор. Для этого, правда, ему надо было привстать и потянуться к миске, в стороне от него, накрытой марлей. Так он и сделал, но, опускаясь задом, вопреки обыденному, почувствовал вдруг дурно тянущую пустоту, какая бывает, когда из-под человека некстати для него убирают стул. Ноги Хенке сотряслись, и как бы желая ухватиться – он взметнул руки к потолку… ухватив взглядом проем неба за окном; но ни белесого слепого пятна, ни ломающихся стеклянных игл в висках, как в случае обморока, он не испытал. Хенке попытался пересилить, как мог, это маразматическое (старческое, как он понимал) состояние и полез ножом в знакомую миску с творогом. Отхватив лоснящийся жирный куш, он со следующим движением наложил кусок на разрезанный хлебец; далее должно было последовать естественное воссоединение и испытание во рту, но ничего такого не произошло: предварительная стадия намазывания и размазывания творога как-то и где-то затерялась. Подумав, что он загляделся, Хенке повторил прием, на этот раз без дураков, фиксируя каждое движение, принадлежащее ему по праву; но и на этот раз одно право у него отняли – право кушать. Как будто кто-то злонамеренно обносил его рот куском. Для научной констатации факта, вернее будет сказать, что хлебец ему оставляли по одну сторону рта, творог же – нигде. Во всей цельности взгляда, в третий раз проводя испытания, Хенке все же уловил, что дымчатый кусок творога таки сходит с ножа, но как бы при этом втирается в воздух, исчезает, – и вот оно: наконец, следствие отпочковалось от причины, и все предыдущие намазанные куски творога с опозданием налезли друг на друга. Отправлять такой «сюрприз» в рот Хенке не решился, да так и остался с полуоткрытым… вслушиваясь; но вот как раз слушать-то было и нечего. Стояла тишина, такая, какой и не бывает, – ни звука; если бы даже Хенке воткнул себе палец в ухо, он не расслышал бы и шума кровотока, как это бывает при закупорке. Та же зловещая тишина, как и много лет назад, под Верденом, когда сверлящей силой мины, со всей амуницией пехотного унтера, в тяжелых глинистых сапогах и кайзеровской железной каске, его подняло в воздух и шмякнуло оземь, с комьями грязи. Тогда тоже стояла такая плотная, гнетущая тишина, из ушей его текла кровь, и он видел безголовых призраков, торопящихся по лестнице на небо. И скажи сейчас: пала Тишина – он подписался бы под этим, как под апокалипсическим воззванием.