Майк Телвелл - Корни травы

• Название: Корни травы
• Автор: Майк Телвелл
• Жанр: Современная проза

Книга посвящена жизни талантливого парнишки, ставшего национальным героем Ямайки. События происходят на фоне колоритнейших картин бытия растаманов.

---

А люди там какие? В деревне часто говорили о «людях из Кингстона», подчеркивая то, что они не похожи на обычных крестьян. Но в чем их непохожесть? Определенно, люди в автобусе мало отличались от тех, кого он знал. Позади него, например, сидела женщина с трубкой во рту, очень похожая на мисс Аманду. Но ведь это селяне, которые едут в город. В забывчивости он достал из коробки большое спелое манго, один из «сувениров» для своей матери. Это был ее любимый сорт. Он снял гладкую кожицу и глубоко вдохнул богатый аромат.

—Ты везешь превосходные манго из деревни, ман, — у тебя есть еще?

Это был его дружелюбный сосед, объяснивший ему, почему горят тростники. Он решил, наверное, что Айван везет манго на рынок.

—Понимаете, — ответил Айван, — это для моей мамы.

—В таком случае спрячь их, — сказал мужчина, понимающе кивнув головой.

И словно в ответ на желание Айвана узнать, на что похож Кингстон, они подъехали к месту, где люди и машины копали вдоль дороги длинные траншеи и переехали на запасную немощеную дорожку, которая, перед тем как слиться с основной дорогой, взобралась на небольшой холм. Когда автобус въехал на холм, мужчина указал рукой, и хрипло проговорил: «Туда смотри, бвай, город там».

Айван взглянул. Город показался на несколько секунд, раскинувшись перед ними вдали, тот город, что занимал его мысли и сны с тех пор, как он впервые оказался в кафе мисс Иды. Перед ним ненадолго предстала панорама большого, сверкающего на солнце голубого залива, с узким полумесяцем над низкой землей, простирающейся с востока на запад, которая окаймляла залив и почти отделяла его от океана, после чего равнина, на которой стоял город, чуть поднималась и резко взмывала вверх к окружающим горным массивам.

На долю секунды панорама блеснула перед его глазами, и у Айвана возникло впечатление, что город покоится на пересечении двух громадных дуг — широкого изгиба залива и вертикальной дуги земли, устремляющейся вверх, в горы. Картина исчезла, как только автобус снова выехал на равнину. Айван закрыл глаза и попытался удержать образ города внутренним зрением, но отчетливым он был совсем недолго, после чего исчез.

Дорога расширялась, движение на ней становилось все оживленнее. Неудержимый поток автомобилей, автобусов, грузовиков, мотоциклов, а также тяжелых телег, запряженных мулами, повозок с ослами, ручных тележек вместе со снующими в непрекращающемся хаотическом ритме велосипедами заставляло автобус ползти короткими рывками. Но и эта скорость улитки вдруг показалась Айвану слишком быстрой. Ему хотелось вообще остановить автобус и замедлить уличное движение, чтобы как следует впитать в себя все новые образы. Он сосредоточился на велосипедистах, влетавших и вылетавших из дорожного движения, словно рыбешки из кораллового рифа. Выделялись два типа велосипедов, два противоположных подхода к стилю, функциям и внешнему виду. Первый подход был спартанским. Стройные и быстрые машины, избавленные от всего лишнего: только рама, два колеса, седло и низкий руль. Ими управляли молодые люди и делали это с той же дерзкой отвагой, что отличала Кули Мана. Парами или по одиночке они устремлялись в круговерть дорожного движения, вынося головы за руль, яростно вращая педалями, с мастерской небрежностью объезжая зигзагами препятствия, весело и вызывающе перекликаясь и ругая водителей.

—Чо! — сказал сосед Айвана, когда одна пара вырулила из-за автобуса, едва увильнув от мчащегося на них автомобиля, прежде чем скрыться из поля зрения. — Они думают, это игрушки. А потом все кончается аварией.

—И часто такое бывает? — спросил Айван.

—Каждый день, ман, каждый день.

Второй подход к велосипедам был прямо противоположным. Если первые были устрашающе нагими, вторые, наоборот, тщательно укомплектованными, разукрашенными, роскошными. Первые исходили из удаления всего лишнего и оставляли лишь то, что функционально; вторые руководствовались принципом наращивания, постоянного совершенствования. Их остовы едва проглядывали в обилии прицепленных безделушек, украшений, талисманов, медальонов, металлических орнаментов, стекляшек и даже умело притороченного меха. Цветные провода с лампочками обвивали рамы, вызывая в памяти бисер. Высокие проволочные мачты с развевающимися вымпелами, увенчанные флажками или пушистыми хвостами небольших животных, величаво возвышались над общим движением. Вращаясь, колеса этих велосипедов производили светомузыкальное техношоу благодаря спицам, обмотанным проводами, со встроенными в них зеркальцами и отражателями. Если первые велосипеды были осами, то вторые — бабочками; там, где первые колыхались на волне дорожного движения, как фрегаты, вторые держали свой путь со статью и пышным величием многомачтовых галеонов.

Гордость и отрада своих владельцев, они были уже не столько средством передвижения, сколько произведением искусства, орудием самоутверждения. Короли и императоры велосипедного царства, продукты неисчерпаемой выдумки и захватывающе раскованной эстетики, они напоминали, по странному атавистическому совпадению, великих танцоров в масках на фестивалях Западной Африки, и, подобно этим воплощениям божеств, их движение происходило не бесшумно, а сопровождалось звоном колокольчиков, грохотом погремушек и музыкальными звуками клаксонов. Айван следил за движением одного из этих монстров, пока тот не скрылся из виду, изо всех сил напрягая глаза, которые не могли отказаться от столь экстравагантного и неожиданного удовольствия.

— Господи Иисусе, — бормотал он, — Господи Иисусе.

Вскоре они подъехали к городским окраинам. Тростниковые поля и пастбища сменились разбросанными там и сям домами, затем магазинами и барами, выходящими на запруженные тротуары. Прямо из центра асфальтовых полей, таких плоских, пыльных и опустошенных, что, казалось, даже самая чахлая трава не могла пробиться здесь к солнцу, они въехали в часть города, которая не приснилась бы Айвану и в страшном сне. Сначала он заметил облако черного дыма среди пыльного воздуха; когда они подъехали ближе, он увидел, что горит что-то большое, неуклюжее, бесформенное: какие-то кучи и холмики. В воздухе запахло жженой резиной. Вскоре Айван увидел поломанные доски, грязные газеты, всевозможное тряпье, бутылки, консервные банки, раздутые трупы животных, ржавые остовы машин, рваные шины: все это было свалено в беспорядочную кучу.

Люди в лохмотьях копались тут и там и что-то вытаскивали оттуда; над их головами в дымном воздухе кружили стаи стервятников. Горы мусора тянулись, казалось, бесконечно, но постепенно, без какой-либо границы, свалка превращалась во что-то другое. Во что же? В беспорядочное собрание каких-то сооружений. Картонные коробки, листы фанеры, прогнившие деревянные щиты, ржавые остовы машин были собраны воедино и представляли собой жилища. Не разделенные даже дорожками, эти сооружения громоздились одно на другое без каких-либо правил. Черпая материал из самых глубинных пластов городской жизни, обитатели этих мест построили здесь чудовищное поселение, устрашающее в своем уродстве, и выставили в стиснутой массе мерзости саму бессмысленность и зловещесть бытия, которые привели в смятение дух Айвана. Увидев все это, он почувствовал, как радость и возбуждение оставили его, и ему стало страшно. Большинство людей в автобусе смотрели только вперед, с мрачными лицами, скрывавшими глубокое смущение, хотя некоторые, подобно Айвану, не могли оторвать от этой жуткой картины глаз.

Мужчина, сидевший рядом, снова взглянул на него.

—Ты первый раз здесь, молодой бвай? — спросил он тихо.

Айван проглотил слюну и кивнул.

—Вот почему это место называют Дангл, — ответил мужчина, словно это слово все объясняло.

К всеобщему облегчению уродства остались позади и начался город. По обеим сторонам дороги выстроились дома. Они разочаровали Айвана: изношенные деревянные и бетонные строения, явно нуждавшиеся в покраске и отделке, были не красивее тех домов, что встречались в маленьких городках. Разве что их было побольше и стояли они потеснее.

—Западный Кингстон, — объяснил мужчина.

Айван кивнул, глядя на людные тротуары. Какое множество людей! Как будто сразу все обитатели этих домов, тянущихся по обеим сторонам дороги, по какой-то таинственной причине вышли и сгрудились на тротуарах, образовав теснящуюся бурную реку черного человечества. Все казалось несметным, неуправляемым — толпы выходили на дорогу, образуя толчею, улицы были запружены, бампер утыкался в бампер, машины продвигались короткими рывками, затем наступал вдруг хаос движения, словно все очертя голову устремлялись вперед, чтобы вновь застрять в следующей пробке. Это была все та же страна: люди казались теми же, но их число потрясало — гораздо больше людей, чем Айван когда-либо видел в одном месте. И все вместе, — толпа как единое целое казалась стиснутой, нервной, — приводилось в движение одной-единственной непредсказуемой волей.