Ольга Чехова - Мои часы идут иначе

• Название: Мои часы идут иначе
• Автор: Ольга Чехова
• Жанр: История

---

Армия адмирала Колчака после первоначальных успехов начала терпеть поражения и вскоре вместо единой силы превратилась в нечто весьма противоположное по сравнению с Красной армией: национальные и политические группы интригуют, борются за господство или пытаются устранить друг друга - в том числе физически и весьма жестоко.

Так, однажды ночью в дом моих родителей врывается вооруженная орда под предводительством гражданского лица.

Отца собираются увести.

Моя дочь больна и с высокой температурой лежит в постели. Еще до того как отец успел как-то отреагировать, вмешивается мать: она подхватывает Аду из постели, ставит ребенка, как щит, перед моим отцом и кричит на группу вооруженных людей:

- Что вам сделал товарищ министр?

И решительно наседает на них:

- Если вы собираетесь расстрелять моего мужа - то только через мой труп и труп этого ребенка!

Ада жалобно плачет.

- Кругом! - вдруг командует предводитель своим людям. - Ждите на улице!

Недовольно ворча, шайка отступает.

Родители молчат в замешательстве. Предводитель пристально разглядывает их и вдруг обращается к моей матери:

- Вы - тетя Лена?

Мама озадаченно кивает.

- Вы спасли жизнь моей сестре и мне! Не узнаете меня? Я - Исаак Хейфец...

Мужчина благодарно целует матери руки.

А предыстория этого удивительного события такова. На юге России еще в царские времена случались погромы еврейской части населения. Правительство сознательно в течение одного-двух дней закрывало глаза на кровожадность черни. Только тогда вмешивались военные, восстанавливая "спокойствие и порядок". Во время одного из таких беспорядков маме удалось спрятать у нас еврейскую семью с двумя детьми. Позднее семейство переселилось в другую, менее опасную местность. Одним из детей и был Исаак Хейфец. Он не забыл "тетю Лену"...

Пока мои родители с маленькой Адой находились в Сибири - в течение двух лет мы ничего не слышали друг о друге, - мы с сестрой в Москве обзаводимся квартирантами: каждый угол во всех комнатах заполонен мешками с соломой и матрасами. Батареи полопались, водопровод отключен, уборные из-за сильных морозов вообще не функционируют. Воду для питья мы приносим из дальнего источника.

Наши постояльцы не соблюдают даже простого порядка; вместо того чтобы отправлять свои естественные потребности в ведро, они беззаботно используют ближайший уголок в комнате в качестве клозета. Когда температура в комнатах поднимается выше нуля, по всему дому распространяется адская вонь. Наши "гости" комментируют: "Ну, ничево..."

В нашей комнате мы с сестрой из остатков персидского ковра сооружаем палатку такого размера, чтобы маленькое иглу могло согреваться нашими телами до терпимой температуры. Крошечная печка высовывает трубу из форточки и дымит - у нас есть дрова, и мы можем сварить сладкую мороженую картошку.

Разумеется, мыла тоже нет - вместо него древесная зола, из которой мы делаем мыло-эрзац. Так я приобретаю свой первый химико-косметический опыт...

Лавки закрыты, за исключением небольшого числа булочных. В них выдают по карточкам подобие хлеба.

При этом на толкучке каждый может купить все, что душа пожелает, за исключением украшений и драгоценностей. Разумеется, все только меняется деньги ничего не стоят, - а сельские жители - маленькие короли, потому что могут предложить то, чего нет у горожан: продукты.

Одну старую крестьянку мне удается пленить маминым вечерним платьем с блестками из Парижа. Она натягивает платье прямо на свою деревенскую юбку и красуется перед семьей. С караваем хлеба напополам с соломой и мешком мороженой картошки я собираюсь и быстро ухожу.

Несмотря ни на что, мы продолжаем играть в театре. Мы - это молодые актеры, которые ставят одноактные спектакли и, в духе времени, получают за это продукты. Нас двадцать мужчин и женщин, и наш импровизированный разъездной театр называется "Сороконожка". На занавесе, сшитом из старых кусков материи, мы вышили свой фирменный знак - червяка с множеством ножек.

Разумеется, мы чаще всего голодны; но мы не так страдаем от этого, как большинство людей. Наши идеалы помогают нам преодолевать многое. Правда, не всегда и не всё.

В 1918 году я для нашей театральной студии отправляюсь в город Кострому на Волге. Нужно наменять картошки и муки. Пропуска на поездку я вы-правляю в комиссариате по культуре. Простым смертным запрещено передвигаться по стране, но врачи и актеры при большевиках все же пользуются некоторыми привилегиями.

Поездов мало, расписание не соблюдается вообще. Разве что протащится какой-нибудь наспех сформированный состав из нескольких товарных вагонов. В этих вагонах установлены временные узкие скамейки, на которых мы, притиснутые друг к другу, часами или сутками медленно ползем в неизвестность.

В середине вагона стоит печурка, труба от которой через крышу торчит снаружи. У каждого с собой свой чайник, чтобы в пути кипятить чай. Это делать необходимо, поскольку поезда часто и на неопределенное время застревают прямо среди поля.

Мне везет: "всего лишь" через сутки я уже в Костроме. За талоном на ночлег отправляюсь в комиссариат.

Я получаю ордер на размещение в маленьком, неотапливаемом помещении, в котором температура на несколько градусов ниже нуля, и замертво валюсь на мешок с соломой. Несомненно, что клопы здесь долгое время "постились": едва я начинаю засыпать, они буквально усыпают меня. О сне больше нечего и думать. С трудом удается зажечь отсыревшую свечку. С бешенством наблюдаю массированную атаку кровопийц на мое изможденное тело; они ползут изо всех щелей и углов, они спешат, словно на спор; другие дождем сыплются с потолка.

Я убегаю.

Весь вопрос в том, куда бежать. Гражданским лицам выходить на улицу после полуночи строжайше запрещено.

Несмотря на это, выхожу. Первый же патруль хватает меня. Остаток ночи провожу под арестом. Солдаты ухмыляются, когда я рассказываю им во всех подробностях о клопином нашествии, их весьма развлекает мой сольный скетч. Поскольку я, кроме того, могу предъявить им по всем правилам выправленные бумаги, мой проступок против комендантского часа сходит с рук, ведь врачи и актеры...

С наступлением рассвета меня отпускают. На розвальнях одного крестьянина я переезжаю по замерзшей реке на другой берег города - мостов нет.

Крестьянин добродушен и предупредителен. Он стучится к знакомым, говорит, откуда я приехала и зачем. Некоторое время спустя я уже укладываю в его сани картошку и муку.

Он делает какие-то свои дела. Затем мы возвращаемся обратно на берег Волги. Вдруг откуда-то издалека слышится удивительный гул. Крестьянин погоняет свою лошадку. Я спрашиваю его, что это может быть. Он молча пожимает плечами. По нему видно, он знает, чего можно ждать от реки. Он все сильнее понукает свою лошадь, как будто дело идет о секундах. Глухой гром уже почти рядом.

Когда мы подъезжаем к Волге, понимаю и я, отчего так спешил крестьянин. И тем не менее похоже, что соревнование мы проиграли: лед в некоторых местах почти вскрылся, льдины образовали затор и отрезали путь к возвращению.

- Что же делать? - спрашиваю я беспомощно.

Крестьянин сдвигает шапку на затылок:

- Ничего...

"Если не успею на поезд, - лихорадочно размышляю я, - то смогу уехать только через три дня, причем нет никакой гарантии, что до тех пор мы переправимся через реку. Кроме того, я просрочу командировочное предписание..."

Я уговариваю моего доброго крестьянина. Он задумчиво качает головой, еще немного колеблется, а потом решается на компромисс: чтобы лучше распределить груз, я должна ехать вперед на других, пустых санях, а сам он с моими выменянными продуктами поедет следом. Он договаривается с одним другом, двор которого расположен неподалеку. Друг соглашается. Мне дают сани без поклажи...

Осторожно и опасливо нащупывает путь лошадь по льду среди ураганного ветра. Я обнаруживаю узкую колею, которая кажется еще крепкой. Медленно, бесконечно медленно тащимся мы через Волгу.

Когда под полозьями у нас снова суша, мне кажется, что прошли не минуты, а часы. В этот момент сквозь рев ветра я слышу отчаянный крик. Оборачиваюсь и вижу, как крестьянин с лошадью и санями исчезают в водовороте.

Я не сразу понимаю, что произошло; я еще надеюсь, что мои чувства обманывают меня: лед проломился. Повозка мгновенно сползает с расколовшейся глыбы льда в бурлящую реку. Крестьянин проваливается в воду. Лошадь один раз пытается встать на дыбы и затем уносится потоком. У обоих уже нет шансов: напирающая ледовая крошка скрывает их.

Я рыдаю.

Когда я снова прихожу в себя, на меня озабоченно смотрит человек с закопченным лицом.

Как сумасшедшая я твержу ему: зачем было ехать в Кострому - из-за мерзлой картошки и жалкого кулька муки? Даже если бы я довезла все это до дому, наш голод был бы утолен всего лишь на несколько часов. Но я и этого не привезу домой. Картошка и мука плавают в Волге. И из-за этого погиб человек. Зачем?! Я выкрикиваю вопрос в лицо мужчине, но он, кажется, не понимает меня.