Михаил Козаков - Мещанин Адамейко

• Название: Мещанин Адамейко
• Автор: Михаил Козаков
• Издательство: Гудьял-пресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002

---

Михаил Эммануилович Козаков Мещанин Адамейко

ГЛАВА I

Что больше всего заставляло чувствовать некоторую необычность в том человеке, это — его возраст.

И впрямь, года Ардальона Порфирьевича Адамейко меньше всего могли служить объяснением его душевного состояния и убеждений: тогда, когда фамилия Ардальона Порфирьевича во второй раз и последний раз попала в газету, — ему было только двадцать девять лет.

Помнится, возраст Ардальона Адамейко нисколько почти не интересовал ни состав суда, ни защитника. Да это было, может быть, и понятно, потому что на скамье подсудимых сидел человек, никак не старавшийся отрицать своего преступления и говоривший о нем просто, очень подробно, и суд, убедившись в его вменяемости и совершеннолетии, вынес свой карающий приговор, вполне соответствовавший обстоятельствам дела…

Но тут же нужно сказать, что Ардальон Адамейко не убивал, хотя суд и не допустил ошибки, посчитав его убийцей.

Ардальон Адамейко не мог убивать, — в этом он по-своему остался верен своим убеждениям. Но о них он ни слова не сказал в самую ответственную минуту своей жизни, и потому судьи — три внимательных, честных человека — прошли мимо его возраста. Иначе, отсчитав последние девять лет, они вспомнили бы, что революцию Ардальон Порфирьевич встретил двадцатилетним юношей, никак не обещавшим всей своей жизнью стать преступником — и таким отталкивающим.

Впрочем, мы значительно опередили события, о которых нужно рассказывать, и, может быть, тем самым вызвали уже у читателя явно недоброжелательное и враждебное отношение к Ардальону Порфирьевичу, которого хотя сами и не жалеем, по не можем представить так сухо и односторонне, как это было сделано в газетном отчете о его деле.

Поэтому пусть простит нам читатель это «забегание вперед» и вернется теперь к тому дню и часу, когда Ардальон Порфирьевич Адамейко завел случайное знакомство с безработным типографским наборщиком Федором Суховым.

Знакомство это состоялось так.

В августовский ветреный вечер, взмокший от тягучей и почти непрерывной дождевой сыпи, Ардальон Порфирьевич Адамейко медленно и — как сам потом рассказывал — бесцельно бродил по Забалканскому проспекту, расположенному недалеко от маленькой С-ской улицы, где жил. Был тот час, когда закрывались уже магазины, и последние покупатели торопливо уносили с собой различные свертки, пряча их заботливо — от дождя и проворных рук малолетних беспризорных — под полы пальто, в портфели или корзинки.

Возле каждого освещенного места, у каждой витрины и вывески торчали нищие, инвалиды, уличные попрошайки и просто любопытные молчаливые люди, неизвестно чего ждавшие у бемского стекла магазинов.

Верещал и мягко грохотал трамвай; уныло, и не веря уже в свой голос и успех, выкрикивал вечернюю газету газетчик; изредка свистел пронзительно, блюдя порядок, хозяин перекрестков и панели — постовой милиционер; сторонился с опаской прохожий пробегавших совсем близко желтых щупальцев-глаз хлюпающего по мокрой мостовой автомобиля.

Улица торопливо дышала.

Ардальон Порфирьевич, не торопясь, подходил к углу, чтобы свернуть уже в ту сторону, где расположена была С-ская улица. Нужно было перейти на противоположный тротуар, и, может быть, Адамейко это и сделал бы, если бы не одно случайное обстоятельство, — впрочем, такое обычное на улицах всякого большого города: на перекрестке, завернув моторный вагон на проспект, а прицепной оставив еще на боковой улице, застрял, нетерпеливо звоня, трамвай. Путь его — и всех прохожих тем самым — был загроможден испортившимся на некоторое время грузовиком, почти поперек стоявшим на рельсах.

Ардальон Порфирьевич невольно остановился на углу. Мог ли он тогда предполагать, что такое случайное и совсем обычное обстоятельство будет иметь потом в его жизни такое важное и роковое значение?

Ардальон Порфирьевич мог бы, конечно, как и многие другие прохожие, обойти сзади прицепного вагона и продолжать свой путь, но он никуда не торопился и потому этого не сделал. На самом углу помещалась ярко освещенная булочная-кондитерская, и у входа в нее, ежась под мелким дождем, шевелился такой же кустик людей, как и у других магазинов. Неожиданно, но вначале — без особого любопытства, взгляд Ардальона Порфирьевича остановился на двух маленьких фигурках, вплотную приставивших свои лица к стеклу вторых входных дверей. Стоя так, дети были защищены от дождя и ветра и были первыми, кому выходящие из кондитерской могли бы оставить подаянием дешевую копеечную медь.

Так оно и было в большинстве случаев, и нищие, стоявшие у первых дверей на улице, не без основания могли ворчать по адресу этих двух маленьких фигурок, получавших в первую очередь щедроты от сытых покупателей. Более сильные, взрослые, давно бы могли отогнать детей от этого выгодного места, — и они это сделали бы, если бы их не сдерживало присутствие одного человека, молчаливо стоявшего неподалеку от витрины. В этом Ардальон Порфирьевич, и сам убедился, наблюдая в случайную минуту обоих ребятишек.

Какой— то подвыпивший инвалид попытался занять «выгодное место» и прогнать своих маленьких конкурентов, но в ту же минуту поодаль стоявший человек о котором мы уже упомянули, быстро подошел к инвалиду, решительно и не волнуясь оттащил его к первой входной двери, и Ардальон Порфирьевич услышал, как он коротким придушенным баском сказал:

— Детям — первый пропуск! Известно, законом даже…

— Зак-о-ном? А ты что, — инспектором над ими приставлен?

— Справедливость! — И он опять вернулся к своему прежнему месту у витрины.

— Дитячий супчик! — кивнул в его сторону инвалид, подходя к стоявшему близко Ардальону Порфирьевичу. — Гражданин, дозвольте папироску!

— Не курю.

— Жаль. Дитячий супчик, я вам говорю! — кивнул он опять на человека у витрины, вынимая и кармана шинели коробку папирос. — Позорная специальность, я вам скажу. Теперь много этих развелось паразитов: пятилетка какая-нибудь жалостная слезно у граждан вымолит, а он у ей отбирает для своих взрослых надобностей. Справедливость! Видал, какой Карла-Марс?! Вот что я вам скажу, гражданин…

Но Адамейко его уже не слушал.

Он мог беспрепятственно продолжать свой путь, освобожденный уже трамваем, но это, очевидно, не входило теперь в его намерения. Он повернулся спиной к инвалиду и одну минуту пристально всматривался в человека, так уверенно и решительно защитившего только что нищенствующих ребятишек.

Неизвестно, что сделал бы потом Ардальон Порфирьевич, — может быть, мгновенно он перестал бы думать об этом человеке и завернул бы за угол С-ской улицы, — но стоявший у витрины подошел вдруг опять к ребятишкам, только что получившим милостыню от нескольких посетителей кондитерской, и Ардальон Порфирьевич вновь услышал его густой, чуть рокочущий голос:

— Сдавай, Галька, а то еще потеряешь. И потом монета, может, грязная бывает: ребенку, говорят, не заразиться б!… Давай, девонька… И ты, сынок.

Он отобрал у них деньги и отошел на прежнее место.

«Боится заразы, каков?!» — усмехнулся про себя удивленный Ардальон Порфирьевич.

— Вот узнаем-с… — почти уже вслух проговорил он. — И насчет твоей справедливости… да… Каков ты…

Он вдруг подошел к витрине и, чуть пригнув в поклоне голову, обратился к неизвестному:

— Адамейко, Ардальон Порфирьевич Адамейко. Это я… заинтересован очень, потому три минуты бескорыстно наблюдаю…

— Не воспрещается, — коротко, и словно не удивившись, ответил тот. — И продолжать можете, коли других занятий у вас не осталось.

Усмехнулся и тотчас же озабоченно посмотрел в сторону стоявших на посту детей: сегодня им шла удача, им и кондитерской.

— Адамейко я… — повторил опять для чего-то Ардальон Порфирьевич.

— Слыхал уже. И безразлично! Поверьте на слово! Адамейко или, как моя, — Сухов, — все едино безразлично. Кабы польза от этого!

— Нетерпеливость — ее враг. Враг! — заметьте… Вот ребятишки… Знакомые-то ваши, Галочка и мальчик… Они, хоть и простудиться и заразиться могут, но к терпенью приучаются. И потому польза видимая и для других… Для вас, к примеру в данном деле!

Сухов бросил на него сердитый взгляд и настороженно нахмурил брови. Адамейко заметил это.

— Я это все говорю — на честное слово, поверьте! — совершенно бескорыстно. Ибо какая тут может быть для меня корысть? — продолжал Ардальон Порфирьевич, изобразив свою незаинтересованность выразительным поджатием губ. — Сами понимаете: если б был я, скажем, советский смотритель по детским делам или по борьбе с корыстной эксплуатацией чужих детей…

— Дети — мои, родные! — не сдержался Сухов.

— …или даже собственных, о чем в газетах обстоятельно пишут… — продолжал Адамейко. — А то я… кто я? Посторонний частный гражданин — Ардальон Порфирьевич — и больше ничего!… Может, и чувство у таких не хуже; может, какой-нибудь Адамейко тоже хочет помощь оказать… Я вот хочу,