Луиджи Малерба - Греческий огонь

• Название: Греческий огонь
• Автор: Луиджи Малерба
• Издательство: Махаон
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003

В сборник вошли три самых известных романа Луиджи Малербы — «Змея», «Греческий огонь» и «Итака навсегда», которых объединяют яркая кинематографич-ность образов, оригинальность сюжетов и великолепный, сочный язык героев.

Луиджи Малерба (псевдоним Луиджи Банарди) — журналист, сценарист и писатель, лауреат множества национальных и международных литературных премий, автор двадцати семи произведений — по праву считается одним из столпов мировой литерататуры XX века, его книги переведены практически на все языки и постоянно переиздаются, поскольку проблемы, которые он поднимает, близки и понятны любому человеку и на Западе, и на Востоке.

---

— Я пришел, чтобы еще раз переговорить с вами о похищенном пергаменте.

— Скажите мне прямо, без обиняков, что вы решили и что собираетесь предпринять в отношении меня. Я ожидаю решения своей участи.

Эпарх подумал или сделал вид, будто думает, что куропалат пришел сообщить ему, какому наказанию он собирается его подвергнуть. Но гость вновь удивил его, а еще больше напугал своим следующим вопросом.

— Ваша судьба зависит не только от ваших поступков, но и от ваших слов, точнее, от того, что вы мне сейчас скажете. Я буду говорить после вас. Итак, что нового вы можете мне сообщить?

Эпарх терялся в догадках: какой очередной подвох скрывал столь точный и одновременно расплывчатый вопрос? Разве между ними не было все сказано уже в предыдущей беседе? Если куропалат намеревался возобновить тот разговор, то должен был более четко обозначить его тему. А может быть, он хотел как раз запутать и запугать его? Конечно, было ясно, что камнем преткновения оставалась все та же формула греческого огня, но что еще он мог сказать по этому поводу? Эпарх решил занять оборонительную позицию.

— Что я могу сказать вам помимо того, что уже сказал? Я искренне признался вам в своих мыслях и чувствах, открыл душу, как другу, хотя знал, что вы мне не друг, сам отказался от своей должности и даже унижался перед вами.

— Я не просил вас унижаться, унижались вы сами, по своей воле. Вот вы сказали, что открыли мне свою душу, и, если теперь я вновь заговариваю с вами об этом пергаменте, значит, мне нужно от вас что-то иное, не признания в ваших чувствах, которые, по правде говоря, мало меня интересуют, а изложение фактов, относящихся к этой истории.

И снова эпарх растерянно посмотрел на своего гостя, который, бросив этот вопрос, как отыгранные карты, отвернулся к окну.

— В каких фактах я должен признаться? Честно говоря, я не понимаю, чего вы от меня хотите. Если у вас есть конкретная идея, то задайте мне наводящие вопросы, чтобы я мог понять, чего вы от меня ждете, и удовлетворить, по возможности, ваши желания.

Но куропалат и не думал открываться перед эпархом. Сам он хорошо знал, чего хочет: узнать, не эпарх ли (или кто-то по его приказу) похитил у него пергамент, пока он выходил во двор за котенком, или эпарх действительно ничего не знал о краже, как это следовало из его слов. Но куропалат должен был учитывать также хитрость эпарха, его умение притворяться.

— Хорошо, я задам вам более точный вопрос: что вы делали, о чем думали после нашего с вами разговора?

Эпарх помолчал несколько минут, чтобы собраться с мыслями, но, прежде всего, чтобы понять, чего куропалат добивается от него этим вопросом.

— То, о чем я успел подумать за такой короткий промежуток времени, касалось только меня лично и вряд ли может вас заинтересовать. Что же касается фактов, то могу вам сказать, что, вернувшись от вас, я все это время провел в своей комнате, сидя спиной к окну, из которого вы теперь наслаждаетесь видом на Босфор, но боюсь, что этого недостаточно, чтобы удовлетворить ваше любопытство.

— А вы уверены, что ничего не скрываете, ничего не упустили?

— Как представитель закона, я привык разбираться в чужих намерениях и поступках. Вы знаете, один и тот же факт может быть понят с разных точек зрения, нередко противоположных, особенно если учитывать не только объективные обстоятельства, но также склад характера, душу того, кто действует. В настоящее время я нахожусь уже не среди тех, кто судит, но среди тех, кого судят. Я— законник, и с большим опытом, но должен признаться, что на вашем месте у меня были бы серьезные сомнения, так как в своих рассуждениях и оценках вы можете опираться лишь на объективные обстоятельства и факты, которые вы сами же и вызвали к жизни, поскольку именно вы поручили мне допросить Нимия Никета. И вот теперь перед вами совершенно пассивный субъект вашей воли, который лишь исполнял ваши приказы и который, провалив допрос, отказался от своей должности, от своего положения при дворе, от всех своих привилегий и вообще от действия как такового.

— Вы слишком искусны в своих софизмах, чтобы быть убедительным. Но и слишком уж откровенно переводите разговор на нашу с вами предыдущую встречу и на наказание, которое вас ожидает, а ведь я задал вам конкретный вопрос, относящийся лишь к промежутку времени между нашей предыдущей встречей и новым свиданием в этой комнате.

— Не понимаю, какой интерес для вас могут представлять мысли попавшего в беду человека, который не знает, какие еще несчастья ожидают его в ближайшем будущем. Поскольку вам известны мои слабые места, могу признаться вам, что неопределенности я бы предпочел любое определенное решение, которое можете сообщить мне только вы. Мое будущее, если оно у меня есть, — в ваших руках. Вы пришли в мои покои, почтили меня визитом, я чрезвычайно польщен этим обстоятельством, но почему вы сами не скажете мне о цели вашего посещения, требуете вместо этого, чтобы говорил я? Вот чего я никак не могу понять: в этой ситуации что-то ускользает от моего понимания, и это «что-то» для меня — все.

На этот раз куропалат ответил другим, более доверительным тоном, может быть, даже намекая на возможность взаимопонимания и союза между ними.

— Ваша судьба в моих руках, этот факт настолько очевиден, что не требует комментариев. Но что вы скажете, если я признаюсь вам, что от этого пергамента зависит и моя судьба?

— Вы случайно не вскрыли печать?

Куропалат пристально посмотрел на эпарха, пытаясь понять, притворяется он или действительно ничего не знает о случившемся. Обезоруживающая наивность этого вопроса могла быть вполне искренней, но могла быть и притворной. Непроницаемое бронзовое лицо эпарха сбивало куропалата с толку, и он решил на некоторое время отложить разгадку тайны. Куропалат порывисто встал с кресла и, коротко кивнув эпарху, стремительно вышел из комнаты.

Он чувствовал небольшое головокружение. До сих пор он никогда не сопротивлялся своим тайным влечениям и порокам. Потакать своим слабостям, любил повторять он, это признак силы и уверенности в себе. Но эпизод с котенком, такой глупый и бессмысленный, имевший такие страшные последствия, поставил его в очень трудное положение. Искушенный в интригах, хитрости и притворстве, он пал жертвой собственных козней, причем положение усугублялось тем, что он не мог ничего объяснить даже своему брату Никифору.

У дверей его ожидали два личных охранника, которые и проводили куропалата по длинному безлюдному коридору в покои императора.

19

Император Никифор только что вернулся с охоты на дикого осла, которая была устроена в честь епископа кремонского Лиутпранда, прибывшего в Византию со щекотливой дипломатической миссией. Затея с переговорами о браке между императором Священной Римской империи Отгоном II и Багрянородной принцессой была не по душе Никифору Фоке, считавшему себя единственным монархом Римской империи как на Западе, так и на Востоке. В его присутствии никто не смел даже упоминать о какой-то другой Римской империи, ибо для него существовала лишь одна Священная Римская и христианская империя — Византия. Еще большее раздражение вызывала у него надменность епископа Лиутпранда, из-за которой то и дело возникали всякие неприятности и недоразумения. Для начала епископ осмелился выразить свое неудовольствие блюдами, подававшимися на императорских пирах, в другой раз он прилюдно возмутился тем, что отведенные ему и его свите покои кишат мышами, и заявил, что в таких помещениях не пристало жить даже рабам. В довершение всего, во время охоты на дикого осла он, сославшись на то, что не выносит солнцепека, отказался, как предписывал этикет, снять в присутствии императора головной убор.

Никифор, со своей стороны, пользовался любым предлогом, чтобы унизить епископа. Принимая его в Тронном Зале, он решил потрясти гостя, продемонстрировав ему механических птичек, сидевших на золотом дереве и по его команде начинавших громко щебетать, а также двух бронзовых львов, красовавшихся по обе стороны от трона и с громким рыком бивших хвостами по мраморному полу, что на лонгобардского епископа не произвело особого впечатления: просто он попросил императора по возможности прекратить этот мешавший разговору шум. Ни удивления и ни слова восторга не выжали из него эти поразительные механизмы, обошедшиеся предшественнику Никифора — Роману II — в тысячи золотых номизм и отнявшие годы жизни у придворных мастеров инженерного дела.

Куропалат велел доложить императору о своем приходе, но его попросили сесть и подождать, а это означало, что ожидание может затянуться, император сейчас занят. В действительности же Никифор, только что вернувшийся с охоты, приводил в порядок туфли императрицы Феофано, чтобы она могла выбрать себе пару, подходящую для назначенного на завтра в Тронном Зале приема в честь епископа лонгобардского и молодого болгарского посла — высокого белокурого варвара, пользовавшегося большим успехом у византийских придворных дам.