Любовь Воронкова - Личное счастье

• Название: Личное счастье
• Автор: Любовь Воронкова
• Издательство: Государственное Издательство ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1961

---

Зина читала и старалась все это представить себе. И бешено гудящие станки, и пар в красильной над широкими чанами, и бегущее для просушки высоко вверх, под потолок, выкрашенное розовое полотно, и тяжелые катки, через которые это полотно проходит и укладывается, уже ровное и проглаженное, в тюки…

Фатьме нравилась Кострома. Она с удовольствием описывала тихие, приветливые улочки, в конце которых светилась волжская синева, небольшие дома с пышно цветущими геранями в окнах, торговые ряды, где продается это красивое костромское полотно, музей, где стоит статуя Ивана Сусанина – ведь он здешний, костромич.

На страницах этого письма Зина увидела и тихую широкую реку Кострому, которая здесь, около города, впадает в Волгу. Узкий мост через реку, а на той стороне старинный Ипатьевский собор. Нежно-голубое небо с розовым облаком, и золотые тяжелые главы, и зеленый берег под крепостной стеной монастыря – все, как в чистом зеркале, отразила река Кострома. Ребята идут по мосту на тот берег и входят в монастырский двор, разглядывают монастырскую звонницу с позеленевшей от времени крышей и покои с расписными печками и маленькими окошками, где прятался от поляков юный царь Михаил Романов и откуда он вышел, сел в ладью и отправился в Москву на царство.

«Ох, сколько всего увидишь и узнаешь, если пойдешь вот так, по всей стране, – и истории и географии!

А еще тебе скажу: тут есть очень хорошие школы, ребята сажают очень много цветов…»

«Ну, теперь, кроме цветов, уже больше ничего не жди!» – улыбнулась Зина.

Она не ошиблась: последние страницы были заполнены астрами и гладиолусами, петуньями и георгинами, флоксами и душистым табаком. Вокруг школы – прибой цветов. Прибой этот выплеснулся из школы в город. Цветы на улицах, цветы на площади. И сажают их всюду школьники-юннаты. Вечером весь город пахнет душистым табаком и матиолой.

«Почему бы нам тоже так не сделать?

Из Костромы мы пойдем в колхоз имени 12 октября к Прасковье Андреевне Малининой посмотреть ее знаменитых коров. Ну, Зина, почему тебя нет с нами!..»

Зина сложила письмо и протянула его отцу.

– Очень интересное письмо, – сказала она. – Когда ты освободишься, почитай. Тебе понравится. Ну, папа, а чего ты так смотришь на меня? Думаешь, я расстроилась?

– Думаю, да, – ответил отец, принимаясь за свой чертеж.

Зина улыбнулась:

– А вот и нет, а вот и нет, не угадал!

Она подсела к нему и осторожно вынула из его руки рейсфедер:

– Папа, ты послушай, это важно. Ты беспокоишься из-за меня. Я вижу. А напрасно. Я очень рада, что им так интересно. И письма мне очень интересно читать. И сначала мне очень хотелось к ним, ну очень, очень!

– А теперь, скажешь, нет?

– Папа, ты мне верь. А теперь нет. Знаешь почему? Я начинаю как-то чувствовать, что должен делать пионервожатый, начинаю верить, что я смогу быть настоящей пионервожатой – ну не сейчас, не сразу. А ты думаешь, это маленькое дело – быть хорошей пионервожатой?

– Думаю, что это очень большое дело, – сказал отец, – очень большое и очень ответственное. Так же, как дело учителя. Из моих рук, например, выходит проволока. Нужная вещь, ничего не говорю. А из рук прокатчика, скажем, – листовое железо. Тоже вещь нужная, очень даже. А ведь из рук людей, которые с детьми работают, выходит человек, его характер, его мировоззрение. А что на свете важнее человека? Вот как я думаю…

– Папка, ну вот и я так же думаю! И если я сумею, если я смогу… то ни о чем другом я уже и не жалею… Потому что мне кажется, что я начинаю уметь. Только еще начинаю, но все-таки начинаю уметь. Понимаешь? Ты понимаешь меня?

– Конечно, понимаю.

– И знаешь, папка, у меня сегодня еще одна радость… – Зина покосилась на Антона.

Антон спал, положив голову на сложенные на столе руки. Зина понизила голос:

– К нам сегодня приходил Клеткин. Топорщился, фасонился, а все-таки диафильм глядел. А завтра у нас фотокружок, и я уверена, что он опять придет. И если он выправится, папка, ну разве это не победа будет, а?

Отец усмехнулся, напряжение в лице и во взгляде исчезло:

– Ну ладно, когда так, – сказал он и взял из ее рук рейсфедер, – если у тебя столько радостей…

– Папа, – припомнив один разговор, задумчиво спросила Зина, – скажи, а разве это не личные радости? Почему не личные?

– А почему ж не личные? – ответил отец. – Я так не считаю. Если я доставил радость другому – значит, это и моя радость. Моя личная. Я вот так считаю. Конечно, если этот другой – не враг…

– Ну, папка, разве это надо объяснять? – засмеялась Зина. – Хочешь, я открою тебе один секрет?

– Хочу.

– Ты, папка, думаешь, что я еще маленькая. А я уже большая!

– Да? – Отец поглядел на нее с удивлением. – Смотри-ка, а ведь и правда большая! Скажи пожалуйста! Теперь открой мне еще один секрет: а когда же ты, дочка, выросла?

МОСТИК СЛОМАЛСЯ

Иван Кузьмич, прокатчик, увлекался фотографией. Чуть ли не каждое воскресенье, если позволяла погода, он отправлялся со своим «Зорким» «на этюды» – куда-нибудь за город или в Зоопарк, на Красную площадь, в районы новостроек… Без конца снимал строящийся свой заводской дом, в котором возникали их будущие квартиры. Фотографий этого дома у него накопилась уже целая серия – вот роют котлован, вот возводится первый этаж, вот второй, третий… Проемы окон еще глядят пустыми черными квадратами, но уже недалеко то время, когда в них засверкают стекла, забелеют занавески, зазеленеют цветы. Этот растущий дом – растущая радость будущего хранилась у него в особой папке, и соседи нередко приходили посмотреть эти фотографии, помечтать о том, как они будут жить в квартирах с ваннами, с балконами, на которых можно будет разводить цветы.

«И белье хорошо посушить», – добавляла какая-нибудь хозяйка.

Но ее тут же обрывали:

«Только вам белье сушить на балконах, как же! Дом стоит – красавец, а на балконах – тряпье развевается. Эко как культурно! Скажешь еще, половички потрясти с балкончика, людям на голову!..»

В это воскресное утро Иван Кузьмин как раз собирался на свой любимый объект – к строящемуся дому. Он заряжал кассеты, но загрубевшие от работы, желтые от табака пальцы с крупными ногтями как-то плохо слушались его.

– Дай-ка я, – сказал Кондрат, который стоял рядом и наблюдал за его сборами.

– Умеешь ты, как же! – ответил Иван Кузьмич. – Сколько говорил – учись. Не хочешь. А не хочешь – не надо.

– Почему это – не хочу? Да ты же не учишь. Тебе бы только самому ходить да снимать.

– А ходи и ты, пожалуйста. Но ведь тебе же все некогда, все по своим ступенькам лазишь.

– По каким ступенькам?

– По пионерским. По каким же еще?

Кондрат скупо усмехнулся:

– А какие они, по-твоему, ступеньки?

Отец молча налаживал аппарат.

– Ну что же замолчал-то? Говори, какие ступеньки?

– Чего ты пристал? Я почем знаю какие? Пионер я, что ли?

– Эх, отец, отсталый ты. Вот если я выучусь как следует фотографировать – значит, у меня будет умение. Понятно тебе? А если других ребят научу, буду пионер-инструктор. Понятно?

– А где ж тут ступеньки?

– Ну, раз у меня есть умение – значит, я шагнул на одну ступеньку. Понятно?

– Нет, не понятно. А если ты не фотографировать научишься, а, скажем, дрова рубить? Тоже ступенька?

– Ну… Тоже ступенька.

– А если курточку свою починишь – вон рукав-то у тебя разодрался…

– Опять рукава разодраны? – тотчас послышался из кухни голос матери. – Давно ли чинила, а?

– Ну вот, теперь про всякие рукава пошло, – недовольно сказал Кондрат, – я про ступеньки, а они…

– Ну ладно, давай про ступеньки, – согласился отец. – Так, если рукав зашьешь, тоже ступенька?

Кондрат не знал, что ответить. Если ступенька, то что-то уж очень маленькая. Но умение это или не умение? Пожалуй, все-таки умение.

– Гляжу, нянчатся с вами, как с грудными детками, – вздохнул отец, – лишь бы к какому делу приохотить. Умение, ступеньки, инструктора, значки всякие. А дело не для ступенек надо делать, не для «умений» там ваших, а просто уметь да делать как следует. Вот пленку ты, пожалуй, сумеешь проявить, а рукав зашить не можешь. А инструктором называешься! Какой же ты инструктор с разорванным-то рукавом?

– Опять про рукава! – чуть не заплакал Кондрат. – Я хотел о деле с тобой… а ты все рукава да рукава!

– Ну вот, хватился… – Отец вскинул на плечо ремешок аппарата, надел кепку и пошел из комнаты. – Как мне уходить, так ты про дело.

– Да у меня же к тебе пионерское поручение! Ребята просили тебя к нам на площадку прийти, чтобы ты фотографировать поучил. Я обещал, а ты!..

– А я не обещал.

Но, уже взявшись за ручку двери, он обернулся, внимательно посмотрел на Кондрата и смягчился:

– Приходите на строительство, дом снимать будем.

Кондрат просиял, засмеялся:

– Опять дом? Ой, папа, тебе этот дом, наверное, во сне снится!