Любовь Воронкова - Старшая сестра

• Название: Старшая сестра
• Автор: Любовь Воронкова
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1963

Эта книга – о судьбе девочки-пионерки Зины Стрешневой. У неё умерла мать. Потерять так рано мать – само по себе тяжёлое горе. Но Зине, старшей сестре, пришлось принять на себя заботу о хозяйстве, о младших братишке и сестрёнке, постараться сохранить тот же уклад жизни, что был и при матери. Для этого нужно большое мужество, и этого мужества у девочки не всегда хватало.

Не совсем гладко сложилась у неё жизнь и в школе, и в пионерском отряде. У Зины были срывы, были и тяжёлые дни, когда она падала духом. Может, и совсем плохо обернулось бы дело, если бы не поддержали её друзья.

Эта книга – о дружбе настоящей и ненастоящей, о мужестве и долге, о принципиальности и подлинно пионерском поведении в жизни.

---

Сима резко повернулась к ней:

– А если взрослые скажут тебе: сними и брось свой пионерский галстук – ты снимешь и бросишь? Мы дали торжественное пионерское обещание. Мы не имеем права ходить в церковь, кто бы нас ни заставлял. Пионер не имеет права! Раз пионер идёт в церковь – значит, он поддерживает религию. И, значит, нарушает своё торжественное обещание…

– Да что она, молилась там, что ли? – прервала Симу Фатьма. – Она же не молилась!

– Всё равно, – вмешалась Маша. – Раз пошла в церковь, да ещё кулич святила, – это всё равно. Настоящий пионер так никогда не сделает. Это вам не забава.

Перемена кончилась, разговоры прервались. Сима с упрёком сказала Зине:

– Эх, ты, а я тебе больше всех верила!

И отошла, будто Зина очень обидела её лично.

С каждым уроком, с каждой переменой, с каждым часом Зина чувствовала, как вокруг неё нарастает тревожное и тягостное внимание. Она ловила любопытные взгляды, отрывки разговоров:

– А что будет?

– Наверно, на совет отряда…

– А говорят, Ирина Леонидовна хочет прямо перед всей дружиной галстук снять…

Зина, услышав это, машинально схватилась за концы своего галстука. Но тут же разжала руку. А может, они правы… Может, с неё и правда надо галстук снять…

Она ждала, что её вызовет к себе Вера Ивановна, и готовилась всё рассказать ей и всё объяснить. Но Вера Ивановна была занята на уроках в других классах. И лишь, встретив Зину в коридоре на одной из перемен, сказала:

– Нехорошо, нехорошо ведёшь себя, Стрешнева!

– Вера Ивановна, я… – начала было Зина.

Но Вера Ивановна не стала слушать. Она спешила в учительскую, потому что не успела подготовиться к следующему уроку и потому что считала лишним выслушивать всякие объяснения и оправдания – провинившиеся всегда оправдываются.

Девочки, то одна, то другая, подходили к Зине – кто с любопытством, кто с сочувствием, кто с осуждением… Лишь Тамара держалась в стороне. Она словно не видела Зину. А Зина смотрела на неё издали и всё как будто старалась понять: что же это за человек Тамара Белокурова, с которой они обещали дружить на всю жизнь?

«Она видела меня, она должна была сообщить, – думала Зина. – Да, должна. Нет, она настоящая пионерка».

Так говорила себе Зина, но сердце её почему-то не принимало этих слов. Всё правильно – и что-то не то, и что-то не так!

«Ну, если она настоящая пионерка, – Зина продолжала спор сама с собой, – то подойди к ней и скажи ей какое-нибудь хорошее слово – ведь она же поступила правильно!»

Но сердце её тут яростно протестовало:

«Нет, я не могу подойти к ней! Я не могу сказать ей хорошего слова! Она сто раз права, а я не могу! И не хочу! И не буду!»

На большой перемене к Зине подошла Шура Зыбина и отвела её в сторону:

– Ирина Леонидовна Елене Петровне звонила… Девочки слышали! Всё ей сказала! Что делать?

Зина молча покачала головой: она не знала, что ей делать. К концу дня Зина так устала от всех этих переживаний, что на последнем уроке сидела, ничего не понимая. Ботаника, любимый предмет. На какие-то несколько минут раскинулась круглая голубая полянка с бело-розовым бордюром вербены и островками зелёных кустов… Но тут на её парту упала туго сложенная записочка: «Тамара бегала к вожатой, чтоб тебя вызвали на дружину. Я буду за тебя заступаться. Шура».

Зине стало тяжко и душно, как перед грозой. Перед всей дружиной! Что делать? Может, взять вот сейчас да и убежать из школы?..

Ирина Леонидовна, в то время как шёл урок, сидела одна в пионерской комнате. Брови её были озабоченно сдвинуты.

«Надо будет организовать это как следует, – думала она, записывая план будущего совета дружины. – Стрешневу можно будет поставить первым вопросом. Нет, лучше последним, а то, пожалуй, из-за неё сорвётся весь план».

Ирина Леонидовна ни за что не созналась бы даже самой себе, что она чуть-чуть рада тому, что произошло с Зиной. Не потому, что ей не нравилась Зина и что она хотела ей зла, нет. Но этот случай даёт ей возможность показать свою высокую принципиальность, свою активность, как старшей вожатой, которая строго следит за воспитанием своих пионеров. Можно будет и о Тамаре Белокуровой сказать – так вот, принципиально, должен поступать пионер. Это будет наука и другим, которые вздумают тайком сбегать в церковь. Можно также поговорить и о лицемерии, когда на словах говорится одно, а на деле делается другое, и привести в пример Зину… Вообще этот совет дружины можно сделать очень содержательным и интересным…

Неожиданно в пионерскую комнату вошла Марья Васильевна. Ирина Леонидовна вскочила:

– Как хорошо! А я только сейчас хотела рассказать вам, что я решила сделать!

– Вот и я, голубчик, услышала, что вы тут что-то решили. Может, вы сразу мне и расскажете? – ответила Марья Васильевна, грузно усаживаясь за узкий, покрытый кумачом стол.

Ирина Леонидовна начала рассказывать о том, что будет у неё на совете дружины, который она соберёт завтра или послезавтра. Глаза её сверкали, пухлые щёки горели румянцем – с таким увлечением она рассказывала.

Марья Васильевна слушала опустив ресницы.

– Вы советовались с Еленой Петровной? – спросила она.

Да, Ирина Леонидовна советовалась, но Елена Петровна с ней не согласилась. Она сказала, что ни в коем случае нельзя это выносить на совет дружины и даже на совет отряда нельзя. Однако Ирина Леонидовна считает, что это будет непринципиально. Это такой случай: пионерка – и вдруг в церкви!

И вот, когда Ирина Леонидовна, закончив свою речь, подняла от своей записки взгляд, то увидела, что Марья Васильевна стара и больна, что лицо у неё жёлтое, что губы сложены устало и печально. Но всё это пропало, как только Марья Васильевна подняла свои лучистые глаза.

– Дружок мой, всё это очень интересно, – сказала она, словно глядя прямо в душу молодой вожатой, – но вы забыли об одном…

– О чём? – Ирина Леонидовна живо приготовилась записать то, что скажет Марья Васильевна.

– О человеке. О Зине Стрешневой, – сказала Марья Васильевна. – О ней-то вы, дитя моё, совсем не подумали!

– А ей будет наука, Марья Васильевна, – возразила вожатая, – надо же воспитывать!

– Да, надо. Конечно. Но вот, знаете, – одно деревце гнётся, а другое – ломается. Боюсь, что это деревце вы как раз сломаете. Этого же боится и Елена Петровна. А Елену Петровну следовало бы послушать – она своих девочек знает очень хорошо.

Ирина Леонидовна растерялась и огорчилась:

– Но это и другим было бы полезно…

– «Другим полезно»! – Марья Васильевна покачала головой. – Разве для пользы тех, других, необходимо быть беспощадным к этим? А что Стрешнева переживает – разве неважно? А ведь она получит глубокую травму, уверяю вас.

Ирина Леонидовна нервно постукивала карандашом. Думала и хмурилась.

– Подумайте, подумайте об этом хорошенько, дитя моё, – сказала, вставая, Марья Васильевна. – За эти два дня можно многое передумать и перерешить…

Но думать два дня Ирине Леонидовне не пришлось. Прозвенел последний звонок, и почти тут же, не успела Марья Васильевна ещё и уйти, в коридоре послышался топот бегущих ног и в дверь торопливо застучали. Ирина Леонидовна крикнула:

– Войдите!

В комнату не вошли, а ворвались девочки из шестого – маленькая Катя Цветкова и курносая, красная от возмущения Аня Веткина.

– Ой, ой! Ирина Леонидовна…

Увидев Марью Васильевну, девочки осеклись, замолкли.

– Что случилось, дети? – спросила Марья Васильевна.

– Ой! Там у нас Фатьма Рахимова Тамару отколотила! – сообщила Аня.

– Ага! Тамару отколотила! – подтвердила и Катя.

Ирина Леонидовна вскочила;

– Я иду! Девочки, бегите вперёд! Пусть весь отряд останется, погодите расходиться…

Каблучки Ирины Леонидовны мелко застучали по коридору. Она бы и сама побежала бегом, но для старшей вожатой это было несолидно.

Вслед за нею поспешила и Марья Васильевна, широко и грузно ступая по натёртому паркету.

Почти все девочки были в классе. Ушли только трое: одна – потому, что ей надо было к зубному врачу, другая – потому, что не была пионеркой, третья – потому, что тоже не была пионеркой и, кроме того, потихоньку носила на шее крестик, который повесила мать.

Зина стояла бледная, встревоженная. Она оглядывалась то на одну, то на другую свою подругу и чем-то очень напоминала птицу, только что пойманную и посаженную в клетку. Милые, почти родные лица подруг казались ей чужими. Она не знала, что они сейчас думают и что будут говорить о ней. Она знала только, что думает и что будет говорить Фатьма. Но Фатьма и сама сейчас очень провинилась: она обругала Тамару крысой и два раза ударила по спине, да так крепко ударила, Что Тамара отлетела к доске и чуть не опрокинула доску. Фатьма сидела красная, злая, как петух, который только что подрался и готов подраться опять, если его затронут.

У Тамары был вид человека, очень оскорблённого. На ресницах блестели слёзы, но их было так мало, что Тамара не спешила их вытирать, – пусть же все видят, как её обидели!