Мэри Стюарт - Не трогай кошку

• Название: Не трогай кошку
• Автор: Мэри Стюарт
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-19151-2

У Бриони есть тайный возлюбленный. Она знает его всю жизнь и часто разговаривает с ним – мысленно, потому что принадлежит к семье, члены которой владеют способностью обмениваться мыслями на расстоянии. Ей кажется, что этот человек – один из трех ее троюродных братьев, но точно она не знает, так как он никогда не называл себя, а только обещал, что рано или поздно объявится.

После смерти отца Бриони возвращается в семейное поместье Эшли-корт и узнает, что в последние минуты жизни отец пытался предупредить ее о какой-то опасности. Выясняя, что кроется за его загадочными словами: «Бумага, она в ручье Уильяма... Кошка, там кошка на полу. Карта. Письмо...» – девушка начинает понимать, что ее судьба каким-то образом связана с событиями, происходившими в поместье без малого полтораста лет назад.

Мэри Стюарт – одна из самых знаменитых писательниц в мире. Ее книги расходятся миллионными тиражами. В романах М. Стюарт изумительным образом сочетаются интеллектуальный детектив и романтическая история.

---

Снова подумалось о Робе и поломанной кошке... Да, здесь Джеймс тоже прав: Эшли и та жизнь, олицетворением которой оно являлось, разваливались на части. Даже в этом коттедже, маленьком идиллическом домике с видом на озеро, с фруктовым садом, жимолостью и фрибургскими розами, завелись древесные черви, и все больше его одолевает сырость, а у меня нет средств бороться с этим. Если я продам часть оставленного мне матерью фарфора, чтобы сохранить коттедж, с этической точки зрения это будет оправдано. Так почему бы моим троюродным братьям, владельцам Эшли, не продать несколько безделушек, которые принадлежат им? И почему, если у них трудности, не сделать это сейчас?

Все сводилось к одному – Кэти. Но здесь я имела еще меньше права судить. Я не имела представления, насколько глубокие чувства питает к ней Эмори; я также не учла обстоятельства, при которых она «украла» пропавшие вещи для моих троюродных братьев. То есть для Эмори. Мой отец давно говорил, что Говард никогда не поселится в Эшли и не возьмет на себя хотя бы часть связанных с этим затрат; все это оставалось на плечах Эмори, и если Эмори решил избавиться от этой обузы... Да, ответственность ложилась на Эмори. Я по-прежнему не могла поверить, что Джеймс не был просто послушным братом, идущим за своим близнецом, куда бы тот его ни вел.

Я присела на стену, по-прежнему глядя на озеро и стараясь успокоиться. Братья заслуживали чего-то лучшего, чем этот всплеск негодования. Я снова подумала о тихой ночи, наполненной присутствием моего возлюбленного, его поддержкой, теплотой и любовью, силой, которую он придавал мне. Я также подумала о его недавнем странном колебании, ощущении вины и уязвимости, которые, пожалуй, теперь становились понятны. Это ощущение появилось, когда я вернулась в Англию; оно началось прошлой ночью, когда я увидела Джеймса в ризнице. Что он там делал? И об этом я тоже начала догадываться. Предмет, который он нес, был большим и плоским, вроде книги или портфеля. Наверное, он просто взял картины Ракхэма из тайного хранилища – не из самой ризницы; об этом можно спросить его самого. В дни, когда не производилась уборка, в церкви была сотня подходящих мест – под сиденьями в боковом нефе, под кафедрой, за кипами подушек у купели – любое из этих мест могло служить тайником, надежным и сухим, где Кэти могла спрятать вынесенные из дома вещи.

С вешалки певчих Джеймс взял сутану, забежал в неф до меня, выключил свет и, пока я приближалась к церкви, ощупью нашел дверь в ризницу. Вошедший в церковь увидел бы лишь исчезающую фигуру в сутане и пришел бы к такому же заключению, что и я...

Что ж, теперь я знала. И понимала его нежелание открыться. Сначала должны быть решены дневные дела. Прежде чем что-то выяснять между нами, нужно разобраться с создавшейся нелегкой ситуацией, решить экономические проблемы, как и где жить, проблемы поместья и завещания моего отца, кражи лошадки и картин. Все то, что про себя я называла дневными делами. В противоположность ночному миру звезд, где любить легко, где любовь, как стихи, течет от души к душе. И этой любви придется подождать. Теперь я поняла, что означали его слова «еще рано». Мне придется привыкнуть к реальности, к тому, какой он есть на самом деле, к реальному мужчине, а не к тому, который был частью меня самой и которого я знала как самое себя. Мы были отклонением от нормы, он и я. Мне всегда казалось, что любовь между нами, будучи полнее, должна быть и легче, чем у большинства; теперь я увидела, что она тяжелее. И итог ее неясен. Он будет зависеть от того, как я справлюсь с этим нелегким и запутанным делом – разузнать, что имел в виду мой отец и чего он хотел. Я должна выполнить свой долг как доверенное лицо Джона Эшли, а потом, когда с поместьем все утрясется, я и мой возлюбленный придем к согласию. Он уже понял это. Он знал меня и понимал, что кое-что в нем мне будет нелегко принять. Он не может положиться на меня, пока я не приняла его с любовью и пониманием, зная о нем всю правду.

В тот момент я так не думала: у меня оставались серьезные сомнения, он ли это. Посмотрев на воду, я открыла возлюбленному свое сознание, спрашивая в темноте:

– Вот поэтому нам и надо было подождать?

– Да, поэтому, – возник его ответ.

– Но теперь я понимаю и принимаю все. Теперь со всем покончено? Ты знаешь, я люблю тебя, ты знаешь это. Не могу не любить. Ведь только это важно, да? Что бы ты ни сделал. Кем бы ты ни был.

Ливень любви, реальной, как падение лепестков, любви с налетом столь знакомого мне озорства:

– Я оправдаю твое доверие.

Лепестки падали в самом деле. Увядшие лепестки ломоноса, подхваченные вечерним ветерком, дождем падали на темную траву. Наконец через заполненное тьмой пространство я взглянула на своего троюродного брата. Он твердо смотрел на меня, ничего не говоря, только смотрел, терпеливо и напряженно.

Потом он улыбнулся, что-то перевернулось во мне, и словно нить рывком протянулась между нами. Кровь не вода, что бы это ни значило, и даже твари в этом пруду, над которыми плещутся одни и те же волны, чувствуют свое родство. Казалось, в словах нет нужды. Были глаза Эшли, темнеющие во все сгущавшихся сумерках, светлые волосы, небрежная поза, скрывающая напряжение. Образ реального мужчины казался размытым, так же как и воображаемый облик моего возлюбленного, когда я попыталась наложить этот образ на реальную личность моего троюродного брата, сидевшего под сиренью и глядевшего на меня. Очертания не совсем совпадали. Еще нет. Наверное, пока я не приму его целиком – и в свете звезд, в мечтах, и в сером свете завтрашнего дня.

Вдоль озера двинулась какая-то тень. Кто-то, чавкая грязью и разбрызгивая воду, выскочил из камышей. Колли Роба несся вдоль кромки воды, вспугивая с гнезд куропаток. Будто вдруг упали чары, и я проговорила вслух:

– Хорошо, Джеймс. Пожалуйста, больше не беспокойся об этом. Ты совершенно прав насчет этих вещей в доме... В конце концов, они ваши, и если они понадобились вам сейчас, а не потом – что ж, и это тоже ваше дело. Наверное, придется подумать, что мы скажем Андерхиллам, но давай пока оставим это, ладно?

– Я и не беспокоился, – сказал он. – В самом деле. Кровь не вода, что бы это ни значило.

В его голосе слышалась улыбка. Его уверенность, что я пойду на соучастие (почему пришло на ум это страшное слово?), опять вывела меня из равновесия. Но я ничего не сказала.

Снова сверкнув улыбкой, Джеймс встал. Пожалуй, он мог неправильно расценить мое молчание. Не успела я ничего понять, как он тихо, по-кошачьи, пересек лужайку, протянул ко мне руки, поставил на ноги и обнял. Его губы нашли мои, я ощутила их прикосновение, сначала нежное, а потом со все нарастающей страстью:

– Бриони, Бриони. Как долго это длилось!

Дрозд, проломившись сквозь ветви сирени, порхнул с тревожным криком на садовую ограду. Я уперлась руками Джеймсу в грудь, не давая себя обнять.

– Джеймс! Но я думала...

Не дав договорить, он снова поцеловал меня, а потом, чуть оторвав губы, сказал:

– Ты всегда знала, что это я, правда?

– Я... да. Но не была уверена. Это казалось так легко, но... нет, подожди, пожалуйста.

– Почему?

Он снова прижал меня к себе и, когда я отвернулась, стал целовать мои волосы, лицо, шею.

– Нет, пожалуйста, не надо осложнять. Я только что начала понимать. Сначала нужно покончить со всем этим.

Он еще некоторое время настаивал, но, не встретив ответа, наконец отпустил меня и нежно погладил по щеке.

– Хорошо, хорошо. Сейчас не время. Но не надо откладывать слишком долго. Я так боюсь, что ты снова окажешься вдали от меня.

– Я не хочу оказываться вдали. Давай войдем в дом, а? Ты не захватишь чашки?

Он наклонился за ними, а потом зашел в коттедж вслед за мной.

– Ты ночуешь в поместье? – спросила я.

– Нет. Я возвращаюсь в Бристоль. – И снова эта переворачивающая сердце улыбка. – Имею право, раз ты меня гонишь.

– Ради всего святого! – Я пыталась смягчить тон, но не смогла. – Ты действительно ждал, что я попрошу тебя остаться?

– Ну, могла бы поупрашивать. Но я терпелив. – Ни единая нотка в его голосе не выражала, что только что между нами была совсем другая беседа. – Я, наверное, позвоню герру Готхарду узнать, нет ли каких новостей. У тебя нет под рукой его номера?

– Есть. Тебе написать?

Я подошла к бюро и включила лампу. Отыскав в куче вещей ручку и старый конверт, я записала номер и протянула ему. Он взглянул на конверт и сунул его в карман.

– Спасибо. О! Где ты нашла мою ручку? Я где-то обронил ее и не мог найти.

– Твою? Ты уверен?

– Конечно уверен. Точно моя – посмотри на инициалы. Где ты могла найти ее?

– В... в церковном дворе. У дорожки.

Я думала, он заметит мое колебание, но он, очевидно, не обратил внимания.

– А! Да. Ну, спасибо.