Грэм Джойс - Курение мака

• Название: Курение мака
• Автор: Грэм Джойс
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

В бескомпромиссном, галлюцинаторно-ярком романе "Курение мака" Грэм Джойс рассказывает историю английского электрика, который получает из МИДа сообщение о том, что его студентка-дочь задержана в Таиланде с грузом опиума. Отправляясь ей на выручку в компании приятеля по викторине типа «Что, где, когда» и своего старшего сына, христианского фундаменталиста, он оказывается в самом центре «золотого треугольника» наркоторговли и вынужден противостоять как «опиумным генералам», так и складывавшейся веками системе народных верований, вступить в смертельную схватку за жизнь и душу своей дочери с таиландскими наркобаронами и самим Духом Опиума.

---

Грэм Джойс Курение мака

Graham Joyce Smoking Poppy© 2001 by Graham JoyceAll Tights reserved First published by Victor Gollancz, imprint of the Orion Publishing Group Ltd., in 2001Перевод с английского ВЕРЫ ЯХОНТОВОЙ

Выражаю искреннюю признательность моим проводникам в джунглях – Бхану и Кокосу, спутникам по маршруту 1 – Питеру Макбейну, Тиму Батлеру (отлично ныряешь, Тим), Иветт Жиль, Нейлу и Грейму Мак Фаркуар и Клэр Троттер.

Благодарю за помощь Луиджи Бономи, Джейсона Кауфмана и Джорджа Лукаса.

Спасибо Саре Ренн за материалы по Таиланду и Бригу Итону за превосходный дизайн.

Я признателен моим студентам из университета Трента, Ноттингем.

И конечно, тебе, Сюзанна.

1

О, как я хотел вернуть Чарли!

Ребенок рождается с открытым «родничком» на макушке. В него свободно струится твоя мерцающая, расплавленная любовь, которая со временем неспешно затягивает отверстие подобием кости. Но в первые недели жизни младенца тебя опьяняет необыкновенный аромат его головки. Стойкое химическое соединение. Дар райских садов. Ты надышаться им не можешь и наслаждаешься, лишь баюкая дитя на руках.

После первого года жизни ребенка его аромат слабеет, но полностью не выветривается. И ты продолжаешь обнимать дитя крепко. Каждый раз, подхватывая дочку на руки, ты вдыхаешь запах ее волос, лишь бы еще раз уловить это дуновение свыше. И так продолжается, когда ей исполнилось шесть лет. Даже одиннадцать. И хотя в возрасте между двенадцатью и пятнадцатью дочь отталкивает твои родительские объятия, но все-таки она ищет твоей поддержки в минуты усталости, обид, огорчений. Потом, когда ей будет семнадцать, может показаться, что она вновь потянется к тебе, находя в твоем обществе отдых, не страшась ласки. И ты вновь чувствуешь этот запах. Этот заботливо хранимый в ее головке аромат застывшей любви. Он и поныне там.

Там он и в октябрьский день, с вихрем поднятых ветром золотых листьев, когда ты, обняв дочь, целуешь ее на прощание и она уходит навстречу собственной жизни.

Но как я хотел, чтобы она вернулась. Моя Чарли. Пусть хотя бы на две минуты. Лишь бы успеть обнять ее, вдохнуть запах волос и удостовериться, что у нее все в порядке. Но я не мог. Не мог, потому что ее держали в вонючей тайской тюрьме. И от этого мне хотелось выть, как собаке.

Когда Шейла позвонила мне и сказала, что Чарли нашлась в каком-то Чиангмае, я корпел над сборкой платяного шкафа. Мебельный набор состоял из доброй сотни деталей, не считая винтиков, маленького тюбика с клеем и схемы на китайском в придачу. Ни инструкций, ни чертежей – просто рисунки и стрелы, как у лучников при Азенкуре. Я ничего не мог сообразить.

– Ты слушаешь? – спросила Шейла.

– А что я, по-твоему, делаю? – Я слушал. Я держал в руках схему с картинками, клей, дощечки Р и Q, а телефонную трубку прижимал к плечу подбородком. Я слушал.

Тогда и Шейла надолго замолчала, а на меня накатил такой мрак, такая злость и тоска, что я швырнул детали Р и Q обратно в коробку и запустил в стену тюбиком с клеем.

– Что у тебя там? – полюбопытствовала Шейла.

– Телефон уронил.

– Заедешь?

Я совсем не хотел заезжать к ней, видеть ее. Последние три месяца мне это удавалось.

– Да. – Мне показалось, что на другом конце линии она всхлипнула. – По крайней мере, – сказал я, – Чарли жива.

Мы встретились, и это было ужасно. Просто ужасно. После того как мы поговорили о Чарли и о том, что можно предпринять, нам уже нечего было сказать друг другу, и некоторое время Шейла тяжело вздыхала. Я был совершенно подавлен.

Я взглянул на часы: мне надо было успеть в «Клипер» к восьми. В «Клипере» по вечерам собираются «знатоки», а я член команды.

– Мог бы так не спешить, – сказала Шейла, поднимаясь.

– Да как-то нет никакого желания встречаться с твоим как его?

Я знаю имя этого нахала, но делаю вид, что не знаю. В действительности же меня не заботит; встречу я его или нет.

– Он ко мне не заходит, Дэнни. Я говорила тебе, что не разрешаю ему сюда являться.

– Прекрасно, – сказал я, – но я должен идти. Завтра утром позвоню тому парню из МИДа, потом поговорим.

Я провел усами по ее розовой щеке, и она снова вздохнула.

– Чиангмай?

Мне стало легче, едва я добрался до «Клипера».

После первого раунда викторины устраивается короткая передышка. Это досадная потеря времени: двадцать минут болтовни. Нужно отметить, что наша команда – хотя мы играем вместе уже несколько лет – не сложилась, строго говоря, в настоящую «боевую дружину».

В команде должно быть трое-четверо игроков, и наша подбиралась на скорую руку в самом начале всей этой затеи.

Довольно часто мы выигрывали, но иногда давали отыграться и нашим соперникам. Среди других участников были задиристые преподаватели из колледжа, которые сердито перешептывались у камелька, компания симпатичных лесбиянок и кучка инженеров, больших любителей по части пива. Все мы давно перезнакомились между собой; но каждый вторник состязание проходило по-разному. Впрочем, как я уже сказал, в игре предусмотрены двадцатиминутные паузы, когда мы волей-неволей вынуждены коротать время в пустой болтовне, а Мик Уильямс всегда начинает беседу с вопроса, как у меня выдался сегодняшний денек.

– Ну, Дэнни, как у тебя выдался сегодняшний денек?

– Да неплохо.

Я всегда так отвечаю, а потом перевожу разговор на Симпатичных Лесбиянок или на Любителей Очага – не затем, чтобы не касаться личного, а чтобы не трепаться на отвлеченные темы. В любом случае вряд ли я вздумаю доводить до сведения Мика, что сегодня моей бывшей жене в мой бывший дом позвонили из Министерства иностранных дел сообщить, что наша дочь арестована в городе Чиангмай [1] за контрабанду наркотиков и что, по всей вероятности, ей грозит смертная казнь. Я не собирался обрушивать эту новость на головы всей нашей честной компании. К тому же Мику Уильямсу даже не было известно, есть ли у меня дочь или, если на то пошло, сын, о котором я тоже ни разу не упоминал.

Обычно Мик Уильямс, проворчав что-то в ответ, отхлебывает глоток темного пива и, повернувшись к Иззи, задает ей тот же вопрос. Будучи не намного словоохотливей, чем я, Иззи, однако, способна голыми руками удержать кастрюлю с кипятком, пока не начнется второй тур. Но в тот вечер Мик пребывал в каком-то ином настроении, и, вместо того чтобы перебраться к Иззи, он слизнул густую пену с верхней губы и взглянул на меня:

– Неплохо? Знаешь, Дэн, три года кряду все у тебя «неплохо». Не надоело?

Иззи фыркнула и допила свой джин с тоником. Я ответил коротким смешком, но Мик не улыбался.

– Я не шучу, – сказал он. – Три года я тебя спрашиваю, какой у тебя выдался денек, и три года ты отвечаешь мне одно и то же. Я рассказываю тебе о своей жизни. Иззи рассказывает нам о своей. Но ты… ты никогда ничем не делишься.

Он наклонился ко мне, пригнув бычью шею над столом с пустыми стаканами. На лбу у него подрагивала жилка. Улыбка у меня на губах застыла.

– Ты скупец, – сказал он. – Скряга. Слова от тебя не дождешься.

Я взглянул на Иззи, ожидая от нее поддержки, но она, по-видимому, была на его стороне.

– Молодец! – отчеканила она своим звонким голосом. – Выведи его на чистую воду.

И тут я взорвался. Больше всего меня задело последнее замечание Иззи. Старая подслеповатая дева, с внушительным бюстом и волосами, собранными в пучок, Иззи читала лекции в городском университете. Нейлоновый анорак, твидовая юбка, шерстяные чулки. Каким образом она совмещала все это с академической карьерой, было загадкой и для Мика, и для меня. По вторникам она неизменно появлялась к началу игры слегка под хмельком и после нескольких порций джина к тому времени, когда наставала пора уходить, успевала порядочно перебрать. Я мог бы сказать что-нибудь ехидное по поводу ее пристрастия к джину, но промолчал.

– Еще по одной?

– Нет, – сказал Мик, выхватывая стаканы у меня из рук. – Это раунд нашей Иззи. А ты так легко не выкрутишься.

Иззи уловила намек, и, после того как она ушла в бар, Мик придвинул свой нос прямо к моему и объявил:

– Слушай, у тебя на лбу…

– Что?

Он приткнулся так близко, что я ощущал на своем лице теплый воздух из его раздувающихся ноздрей. Он постучал пальцем между бровями, точно над переносицей.

– Глубокие морщины у тебя на лбу. Вот что. Ты озабочен до смерти. А теперь позволь мне спросить: каким у тебя выдался сегодняшний день?

Я смутился. Лицо Мика, увенчанное растрепанными белокурыми локонами, которые подходили скорее херувиму, чем любителю «боев без правил», маячило настолько близко, что расплывалось у меня в глазах. Его светлые голубые глаза смотрели не мигая. Я мог бы выпалить все разом – и про Чарли, и про Чиангмай, и про МИД. Но я даже не был уверен, симпатичен ли мне Мик Уильямс, не говоря уж о том, что мне совсем не улыбалась перспектива выкладывать перед ним обстоятельства моей жизни. Если уж на то пошло, я знал о нем не больше, чем он обо мне, хотя он и любил поболтать, – в отличие от меня.