Михаил Пыляев - Замечательные чудаки и оригиналы

• Название: Замечательные чудаки и оригиналы
• Автор: Михаил Пыляев
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-93453-030-5

 Известная книга М.И.Пыляева "Замечательные чудаки и оригиналы" до последнего времени оставалась только собранием курьезных рассказов о характерах россиян и причудах быта русской аристократии в XVIII и первой половине XIX столетия. Новое издание впервые раскрывает для читателя подлинные имена персонажей, сообщает о них краткие биографические сведения и дает их портреты.

Эта книга станет подлинным открытием для всех, кто интересуется историей культуры и быта императорской России.

---

Державин в своей «Оде к вельможе» упоминает о нем:

Всяк думает, что он Чупятов,
В мароккских лентах и звездах…

Чупятов в обществе, ради его странного помешательства, был всегда желанным гостем даже у высокопоставленных лиц. Являясь в гости, он вел разговор как человек здравый до тех пор, пока не покажут ему, ради потехи, курицу, разукрашенную лентами. Как только Чупятов увидит такую курицу, так и понесет всякий вздор, воображая, что курица есть воплощенный дух, присланный ему от мароккской королевы.

Существует рассказ, что когда государыня после осмотра Вышневолоцкого канала в 1785 г. находилась в Успенском соборе, вдруг протеснился вперед Чупятов, разукрашенный лентами и звездами. Государыня спросила главнокомандующего, кто это, и, услышав, что это такой-то помешанный, сказала: «Почему он у вас на свободе? Для подобных людей место в заведении».

Что касается приведенного рассказа, то трудно допустить возможность приказа Екатерины II, ко всем снисходительной, о лишении свободы чудака, никому не вредившего.

В человеческой натуре бывают очень странные вкусы. Лет двадцать тому назад ещё здравствовал один довольно высокопоставленный человек, который из любви к искусству выучился рвать зубы. Он никогда не выходил из дому без футляра с зубными инструментами в кармане, как другой без портсигара. Ко всем он в зубы так и заглядывал. Беда тому, кто при нем заикнется, что у него зуб болит или болел: он так на него сейчас и кинется и с инструментом в рот залезет. Нередко за свое искусство он претерпевал даже личные неприятности, но все-таки своей «дантистики», как он выражался, не покидал.

До коллекционерства почтовых марок существовало несколько собирателей сургучных печатей. Из числа любителей таких редкостей был известный князь Гор[чако]в[62], который начал с того, что хранил печати всех полученных писем, потом просил всех своих знакомых, чтобы они отдавали ему конверты писем, и, наконец, начал отыскивать и платить за печати и собрал больше тридцати тысяч оттисков на сургуче. В коллекции князя было много редких печатей XVI, XVII и последующих веков. В числе таких любопытных у него была печать, на которой изображен открытый ящик Пандоры с надписью: «Любопытство погубило свет»; на другой изображен амур, держащий записочку, а вокруг него слова: «Полиции нечего тут смотреть»; на третьей - бежит собака с письмом и надпись говорит: «Скорее и вернее почты». На одной вырезано: «Распечатано по приказанию». На печати, принадлежавшей Виктору Гюго, вырезаны слова: «Faire et faire»[63], на печати Мишле - «Des ailes»[64]; на печати Бальзака вырезано старинным правописанием: «Ум обязывает»; на печати Альфреда Мюссе видны таинственные слова, напоминающие время, памятное одному, забытое другими: «Depuis lors»[65], на письме Фридерика Сулье странный девиз: «Nec sorte, nec morte»[66]. На печати Александра Дюма было написано: «Tout passe, tout lasse, tout casse»[67], Эмиля Сувестра - слова: «Espoir ni crainte»[68]. На печати Шарля Нобле[69] виднелось банальное изображение: пылающее сердце, пронзенное стрелою, с надписью: «Raison le veut»[70]. На печати Адольфа Адана: «J'espere et je crains»[71].

На печати певца Нурри изображен был Гарпократ, держащий палец на губах, со словами: «Chut, chut, chut!»[72] Эта печать была подарена Нурри одним его поклонником. Когда Нурри должен был петь вечером, он имел привычку молчать весь день и только шикал, если кто заговаривал с ним. На печати композитора Герольда стояли слова: «Rien de beau sans hasard»[73]. Самую большую коллекцию таких печатей Гор[чак]ов купил у француза Бландо за 30000 руб., всех печатей там было 30000 штук. Цена, как видим, довольно высокая за несколько фунтов сургуча!

В тридцатых годах вся Москва знавала одного очень богатого помещика, делавшего с раннего утра визиты своим знакомым. Он не жил никогда в деревне, а вечно проживал в Москве или в своей подмосковной, близ Сокольников. Придворное звание его не позволяло ему покинуть столицу: ещё юношей, благодаря своему родовому положению, он был пожалован в камер-юнкеры и с этим званием прослужил чуть ли не до семидесяти лет. В обществе он был известен под именем «камер-юнкера Рококо».

Кличку эту он заслужил вот по какому случаю. Средств у него было много, даже слишком. Один дом его занимал почти целую площадь - с садом, огородом, прудами и т. д., пристроек в его доме было множество. На дворе было так много разных домиков, павильонов, хижинок, что все это казалось чуть ли не целым уездным городком. Про его дом в Москве ходило немало рассказов, уверяли даже, что там находило себе убежище немало темного люда. Самый же дом, в котором жил «камер-юнкер Рококо», состоял из двух длинных этажей. Один огромный бельэтаж с нескончаемою анфиладою комнат мог бы послужить казармой для целого полка солдат. Комнаты эти были убраны великолепно. В них было много царской пышности - парча, бархат, атлас, позолота, мрамор, гобелены, статуи, античная бронза, китайский фарфор, словом все, что могло служить украшением царственного жилья.

Горчаков Александр Михайлович (1798-1883)

Но все это в барских апартаментах было расставлено, развешано, размещено с таким безвкусием и в таком беспорядке, что с первого взгляда казалось, будто все эти драгоценные вещи свезены сюда на продажу, как в лавку, и только дожидаются покупателей, чтобы быть вынесенными для приведения их в более стройный порядок. Когда посетители спрашивали хозяина об этом хаотическом беспорядке, о дорогой китайской бронзе, смешанной с простыми глиняными деревенскими кубарями, с чугунами или ухватами, о прекрасных старых картинах вместе с разными мазилками крепостных Рафаэлей, хозяин равнодушно слушал подобные замечания и, казалось, его они даже радовали. «Камер-юнкер Рококо» был страшно упрям. «Знаю, очень хорошо знаю, но я, знаете, люблю, чтобы у меня все было «рококо», - отвечал он, видимо, сам не разумея этого слова. И пошел с тех пор гулять наш камер-юнкер под этим именем - «Рококо».

Этот оригинал жил не для себя, а для своих многочисленных знакомых, веселился не сам, а веселил своих знакомых. Все его увеселения носили отпечаток неподражаемой оригинальности, он тешил себя и других дорогими игрушками. Он только и мечтал о том, что бы ему изобрести для вечера или для обеда. Как и гоголевский Петух, он призывал к себе по утрам своего старика-повара Яшку и дворецкого Прошку, грабивших своего барина без милосердия. Особенно обеды и завтраки стоили ему много дум и забот. Задумав раз угостить своих гостей в посту по-монастырски, он закатил обед более чем в сто блюд. В меню входили папошники, пироги долгие, косые и круглые из щучьей телесы, пирожки маленькие с телом рыбы, пряжья, кашка молочная с пшеном сорочинским, присол из живых щук, щука-колодка, огнива белужья в ухе, звено лосося, звено семги, полголовы осетра и белуги просольной, лещи паровые, стерляди и т. д. Но особенно отличился он за десертом, где цукатные пироги, кремы, марципаны, желе и другие сладкие яства подавались на досках - на обыкновенных блюдах поместиться последние не могли.

При русских обедах прислуга из простых лакеев превращалась в прислугу, бывшую в княжеской и боярской среде, т. е. в стряпчих, стольников, кравчих, чашников и т. д.; последних он наряжал в археологические одежды. В другой раз придумал он угостить своих гостей лебедями. Чтобы достать эту птицу, он командировал в подмосковное село Ц[арицы]но своего дворецкого, где тот и купил декоративную птицу у немца-управляющего за баснословные деньги.

И вот такие птицы с раззолоченными носами и растопыренными крыльями подаются целиком на стол. Начинка их была самая мудреная - с шафраном, лимонами, имбирем и разными пахучими травами. Для обедов в древнем вкусе он закупал по дорогой цене павлинов, журавлей, рысей, лосей, но на такие обеды гости стали ездить редко, их крепкие желудки не могли выдерживать, и наш амфитрион с сожалением говорил, что у людей измельчали желудки. Рассердившись за такое невнимание к «чревобесию предков», он сделался французским гастрономом, переманил к себе лучшего повара из Английского клуба и задумал соперничать с Рахманиным, известнейшим гастрономом, тратившим на свои немногочисленные угощения шальные деньги.

После этого его кухня преобразилась на рахманинский лад: в ней появились большие пальмовые и мраморные столы, полки красного дерева, бронзовые карсельские лампы и дорогая мебель, на которую он сажал своих гостей, приготовляя сам некоторые блюда. Не раз он давал лукулловские обеды на своей кухне. Но главное, что любил наш «камер-юнкер Рококо», так это неожиданные сюрпризы: на них он был помешан. То он приглашал гостей собирать в его саду белые грибы, которые за два дня скупал возами по всей Москве и заставлял их натыкать в одном месте своего сада, чтобы гостям далеко не ходить. То он раздавал билеты на уженье в его прудах рыбы - около его пруда стояли беседки-плоты и в этих местах втыкались удочки. Каждая дама вынимала билет, как в лотерее, на счастье, что кому Бог пошлет, и в самом деле счастье было удивительное для рыболовов: то выуживали из тинистого пруда стерлядь, уже давно уснувшую, то огромного осетра, то налима или другую какую-нибудь замечательную рыбу. Однажды, как уверяли, кто-то выудил даже малосольную севрюжку.