Эдвард Бульвер-Литтон - Последний римский трибун

• Название: Последний римский трибун
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: «Советская Кубань»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7221-0028-5

Действие романа происходит в Италии XIV века. Кола ди Риенцо, заботясь об укреплении Рима и о благе народа, становится трибуном. И этим создает повод для множества интриг против себя, против тех, кого он любит и кто любит его... Переплетаясь, судьбы героев этой книги поражают прежде всего своей необычностью.

---

– Прекрасный паж, – отвечал солдат весело, пропуская Анджело Виллани, – ты не всегда будешь того мнения, что дорога к свету приобретается посредством приказаний сильным. Когда ты сделаешься постарше, то будешь обижать слабых, а к сильным станешь ластиться.

– Значит, мне придется переменить мою натуру, – отвечал Анджело.

– Ты говоришь хорошо, – сказал солдат после паузы, – извини бесцеремонность моего вопроса: но ты из Италии? – в твоем языке слышен римский диалект; однако же я видел черты, подобные твоим, по эту сторону Альп.

– Может быть, – сказал паж гордо, – но я благодарю Бога, что я римлянин.

В эту минуту послышались громкие крики из той части толпы, которая ближе всех была к зданию суда. При звуке труб папская гвардия, выстроенная вдоль площади, ведущей от суда, выпрямилась и подалась на шаг или два назад на толпу.

Когда трубы умолкли, послышался голос герольда, но звуки его не могли достигнуть того места, где стояли Анджело и солдат; и только по громкому клику, который в одну минуту пробежал торжествующе по толпе, по отрывистым восклицаниям, передаваемым из уст в уста, паж узнал, что Риенцо оправдан.

– Я хотел бы видеть его лицо! – печально вздохнул паж.

– Ты увидишь, – сказал солдат; и он схватил мальчика на руки и начал пробиваться с силой гиганта сквозь живой поток народа к месту, где стояла гвардия и где должен был проходить Риенцо.

Паж, полудовольный, полурассерженный, несколько времени сопротивлялся, но видя, что его усилия напрасны, безмолвно согласился на то, что считал оскорблением своего достоинства.

– Полно, – сказал солдат, – ты первый, кого я охотно поднял над собой; и я делаю это теперь ради твоего прекрасного лица: оно напоминает мне одну особу, которую я любил.

Но эти последние слова были сказаны тихо, и мальчик, в своем нетерпении видеть героя Рима, не слышал их, или не обратил внимания. Скоро показался Риенцо; два патриция из собственной папской свиты шли с ним рядом. Он продвигался медленно среди приветствий толпы, не глядя ни направо, ни налево. Его поступь была тверда и спокойна, и за исключением румянца щек, на его лице не видно было никаких внешних признаков радости или волнения.

Риенцо вернулся не в тюрьму. Ему приготовлено было помещение во дворце кардинала д'Альборноса. На следующий день он был допущен к папе, а вечером того дня объявлен римским сенатором.

Между тем солдат поставил Анджело на землю, и когда паж бормотал свою не совсем вежливую благодарность, он прервал его слова грустным и ласковым голосом, который сильно поразил пажа: там мало тон его согласовался с грубой и простой наружностью этого человека.

– Мы расстаемся, – сказал он, – как чужие, прекрасный мальчик, и так как ты говоришь, что ты из Рима, то моему сердцу не было причины полюбить тебя, как оно полюбило. Но если ты когда-нибудь будешь нуждаться в друге, то ищи его, – голос солдата понизился до шепота, – в Вальтере де Монреале.

Прежде чем паж опомнился от изумления при этом грозном имени, рыцарь св. Иоанна исчез в толпе.

IX АЛЬБОРНОС И НИНА

Глазам, которые более всех жаждали взглянуть на Риенцо, было запрещено это удовольствие. Одна в своей комнате, Нина ожидала результата суда.

Возвратившийся Анджело скоро уведомил ее обо всем, что произошло, но ее радость была несколько охлаждена тем, что Риенцо поселился у страшного кардинала. Удар, которым обыкновенно сопровождается известие, хотя и счастливое после долгой неизвестности, и опасение визита кардинала так сильно на нее подействовали, что она три дня была опасно больна, и только на пятый день после того, как Риенцо получил звание римского сенатора, Нина была в состоянии принять Альборноса.

Кардинал ежедневно присылал узнать об ее здоровье, и ее встревоженному уму представлялось, что эти расспросы заключали в себе намек на право делать их. Между тем Альборносу было чем развлечь и занять свои мысли. Переманив страшного Монреаля от Иоанна ди Вико, одного из способнейших и свирепейших врагов церкви, он решился как можно скорее идти к владениям этого тирана, чтобы не дать ему времени получить помощь от какой-нибудь шайки наемных авантюристов. Между тем он вступал в переговоры с Риенцо и, под видом вежливости к оправданному трибуну, Альборнос принял его у себя, чтобы вполне узнать характер и наклонности того, которого он хотел сделать своим агентом и орудием. Во время аудиенции у первосвященника Риенцо воспользовался тем удивительным и волшебным искусством, которым, по уверению историков, он обладал более всех людей, имевших с ним сношения, как ни были они различны по характеру, целям или состоянию. Он так верно описал действительное состояние Рима, он говорил с таким жаром о своей способности к управлению его делами, что Иннокентий, несмотря на свою проницательность, хитрость и некоторый скептицизм в оценке людских шансов, был совершенно очарован красноречием римлянина.

Говорят, будто бы он сказал: «Неужели это тот человек, с которым целый год мы обращались как с узником и преступником? Хорошо было бы, если бы единственно на его плечах держалась христианская империя!»

По окончании аудиенции он, со всевозможными знаками благосклонности и отличия, возвел Риенцо в звание сенатора, которое в сущности значило то же, что звание римского вице-короля.

Альборнос, которому папа в подробности передал этот разговор, несколько позавидовал благосклонности, которую новый сенатор приобрел так внезапно. Возвратясь домой, он тотчас же пожелал увидеться со своим гостем. Кардинал в душе считал Риенцо более хитрым, чем умным, более удачливым, нежели великим. Но после продолжительного и пытливого разговора с новым сенатором даже он поддался очарованию его замечательного и необыкновенного ума.

Присутствие знаменитого трибуна в лагере, столь скудном войсками, было весьма кстати. И кардинал, более чем когда-либо, надеялся посредством влияния Риенцо расположить римлян в пользу своего предприятия относительно завоевания земли св. Петра.

Риенцо, при всем нетерпеливом желании еще раз увидеться с Ниной, не мог узнать имени, под которым жила она в Авиньоне.

Несколько насмешливых намеков Альборноса относительно участия, принимаемого в его судьбе знаменитейшей красавицей Авиньона, наполнили его душу неопределенной тревогой, в которой он боялся признаться даже самому себе. Но volto sciolto, – открытое лицо, которое у него, как и у всех итальянских политиков, замаскировало его pensieri slretti, – тайные мысли, – дало ему возможность обмануть ревнивую и прозорливую наблюдательность кардинала. Альварес тоже не был способен удовлетворить любопытство своего господина. Он уверился только в том, что действительный Анджело Виллани был не тот Анджело Виллани, который посетил Риенцо.

Надеясь, однако же, что узнает все, и воспламененный страстью, какую только он способен был чувствовать, Альборнос отправился во дворец Чезарини.

С надлежащей церемонией он был введен в комнату синьоры. При его входе она встала и, когда кардинал приблизился к ней, приложила его руки к своим губам. Удивленный и обрадованный таким небывалым приемом, Альборнос старался предупредить ее ласки и, взяв обе руки ее, старался тихо привлечь их к своему сердцу.

– Прекраснейшая, – прошептал он, – если бы ты могла знать, как твоя болезнь печалила меня! О! Я счастлив, если я исполнил твое желание и если с этих пор могу найти в тебе моего ангела-руководителя и рай, где мне приготовлена награда?

Нина, высвободив свою руку, тихо указала ею кардиналу на стул. Сев сама на небольшом расстоянии от него, она заговорила с большой серьезностью, опустив глаза.

– Монсиньор, ваше заступничество вместе с невиновностью Риенцо освободило из тюрьмы этого избранного правителя римского народа. Но свобода есть самый меньший из даров, которые вы ему дали; еще больший дар – оправдание честного имени и возвращение справедливых почестей. В этом я навсегда остаюсь у вас в долгу; за это историк, рассказывая о деяниях этого века и о судьбе Колы Риенцо, добавит новый венец к тем, которые вы уже приобрели. Синьор кардинал, может быть, я сделала ошибку. Может быть, я оскорбила вас – и вы вправе обвинять меня в женской хитрости. Когда я говорю, что за исключением бесчестия, я считала дозволенными всякие средства для спасения жизни и восстановления благополучия Колы ди Риенцо, то имею только одно извинение. Знайте, монсиньор, что я жена его.

Кардинал остался безмолвен и неподвижен. Но его желто-бледное лицо вспыхнуло от лба до шеи, и тонкие губы в первый момент задрожали, а потом искривились горькой улыбкой. Наконец он встал со стула, очень медленно, и сказал голосом, дрожавшим от волнения:

– Хорошо, синьора. Итак, Жиль Альборнос был куклой в руках, ступенью для возвышения римского плебея – демагога! Синьора, вы и ваш муж можете справедливо быть обвинены в честолюбии.