Аркадий Карасик - Сексот поневоле

• Название: Сексот поневоле
• Автор: Аркадий Карасик
• Издательство: Вече
• Жанр: Детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-7838-0035-X

---

Рано утром мы с капитаном пошли к поезду. Старый, скрипучий, облезлый он получил у местных жителей ехидное прозвище «Радикулитик». По субботам и воскресеньям на нем ездили «в гарнизон», где, не в пример Болтево, работали военторговские магазины, а на привокзальной площади шумел неофициальный «черный» рынок. На нем можно купить-продать не только съестное и спиртное, но и кой какие вещи, включая колготки и косметику дефицитную обувь и хрусталь.

Поэтому к щербатому перрону со всех сторон торопились мужчины и женщины. С полными и пустыми сумками мешками, корзинами.

В сопровождении Джу, который подозрительно оглядывал прохожих и иногда ворчал, выражая неудовольствие многолюдьем, мы подошли к избушке, изображавшей вокзал. Купили в кассе билеты, и присели на лавочку

Скоро к нам присоединился Сичков.

В принципе, с Виктором все ясно и я мог бы не тратить время на поездку в Школьнинск. Но оставались Валера и Катька-секретчица… Странно получается — женщины нет в живых, а приходится исследовать частицу ее прежней жизни…

Да и командир роты, по-моему, открылся далеко не полностью. Несмотря на ночную тьму, он должен был разглядеть хотя бы общие черты человека, поджидавшего секретчицу. Худой или толстый? Высокий или низкого роста? В куртке или в пальто? Манера передвигаться?

Вникать, пытаться выяснить детали я не мог — Сережкин вполне заподозрил бы допрашивающего. Перед ним же не полномочный представитель той же прокуратуры — примитивный прораб особого участка…

Пока Сичков, раскачиваясь неуклюжей фигурой, будто осина на ветру, ходил за билетом, я решился немного углубиться в интересующие меня, как сексота, события. Так, ненавязчиво, слегка.

Едва открыл рот, чтобы выстрелить по капитану заранее приготовленной фразой, — рядом на лавочку уселся наш кладовщик Никифор Васильевич. В коротком тулупчике, лисьем малахае, с емкою корзиной. Видимо, нацелился кое-что реализовать на «черном» рынке. Знал я — недавно заколол кабанчика, вот и вез на продажу сальце и мясо.

— Тоже — в гарнизон? — осведомился я на всякий случай.

— Вроде, туда…

Я досадливо поморщился. Вот невезение! Неужто кладовщик в эту субботу не мог посидеть дома? Отделаться от него не так-то просто.

Никифор Васильевич отличается удивительной общительностью. Всех в поселке — не удивлюсь, если и за его пределами! — он знает досконально. По-моему, поселковые новости становятся ему известными задолго до своего возникновения. Если он говорит, что соседка Дарья разродилась, а она все еще таскает воду из колодца, можно быть уверенным, что завтра послезавтра в ее хате запищит новорожденный. Если Никифор Васильевич утверждает, что стрелочник Сергей умер — заранее готовься к поминкам.

Маленький, шустрый, кладовщик влезает в любой разговор, используя любую малозаметную щель. Он старательно расковыривает ее, постепенно превращая в пролом. Не проходит и получаса, как, к удивлению беседующих, они превращаются в бесправных слушателей, а в центре внимания оказывается щуплый старичок.

Вот и сейчас мы с Виктором были вынуждены прочно замолчать.

— Рынок — перво дело, — разглагольствовал Никифор Васильевич, пристроив корзину на место, которое только что занимал Валера. — В первую мировую, помню, служил я в експедиционном корпусе. Хранцузам подмогали. И был в нашем взводе ефрейтор Родька Малиновский…

— Малиновский? — удивился Сережкин. — Это какой? Уж не наш ли?..

— Он самый. Родька-пулеметчик… Дружки мы с ним были. Опосля пять писем отправил в Москву и ни одного ответа. Куда там, заважничал дружок, генеральские, а то и маршальские погоны на плечи приспособил… Так вот, Родька ужасть как любил хранцузские рынки…

Я понял — доверительный разговор с Сережкиным не состоится. Никифор Васильевич трещал без умолку. Вокруг лавочки начали скапливаться пассажиры, подмигивая друг другу и ухмыляясь. Словоохотливого старичка все знали. Подошел и Сичков, уперся в нас смеющимся взглядом. Дескать, попались, не скоро выберетесь из дедовой болтовни.

— Шляется парняга между рядами, приценивается, щупает одежу, примеривает на себя. Прикупить — жила слаба, денег нам не давали… Но однажды купил все же., . палку с крюком. Зачем понадобилась Родьке та палка — невдомек.

— Может, к пулемету пристроить? Чтобы, значит, из-за угла пулять? — предположил бородатый мужик с мешком за плечами.

Общий хохот. Вместе со слушателями хохотал и Никифор Васильевич.

Из-за сопки выполз поезд. Толпа рассредоточилась по перрону, приготовившись к посадке.

Может быть, удастся продолжить интересную беседу с капитаном на обратном пути? Сичков, слышал, собирается остаться в Школьнинске на воскресенье, попировать с друзьями. Господи, сделай так, чтобы кладовщик тоже отправился к кому-нибудь в гости! Или — попал в милицию… Или — тьфу, тьфу! — слегка приболел, и денек провел в школьнинской больничке!

А почему я решил, что Никифор Васильевич едет в Школьнинск? Ведь торгануть салом с большей выгодой можно и в Лосинке. Там и гарнизон побольше, и с продуктами, особенно, с мясом, трудности…

— Куда решили направиться? — прямо спросил я кладовщика.

— В Лосинку баба послала… Сальце продать да рубаху себе присмотреть…

— Правильно сделала, — одобрил я. — В Лосинке промтоварный магазин в гарнизоне стоящий. И обувь есть разная, и костюмы…

Всю дорогу кладовщик вводил пассажиров в курс его отношений с Родькой-пулеметчиком и с каким-то Иваном Шевелевым.

Я с нетерпением ожидал прибытия поезда в Школьнинск. Никифор Васильевич поедет дальше, и мне никто не помешает перед встречей с Родиловым

подвести черту под беседой с Сережкиным.

Пустая надежда! Никифор Васильевич сошел вместе с нами.

— Вы ведь хотели — в Лосинский гарнизон?

— Передумал. Я такой — то подумаю, то передумаю. В Школьнинске тожеть рынок есть. И магазеи тамочко имеются. Чего же киселя хлебать в Лосинку? Я лучше с вами побуду, про Родьку расскажу. А вечерком вы — на поезд, а я загляну к дружку давнему Федьке Ахромееву. Вместях ломали трудовой фронт в распроклятые военные года. А, может, и передумаю — с вами возвернусь домой… Когда плануете?

От привидевшейся перспективы совместного возвращения меня в пот бросило. Господи, сделай тик, чтобы въедливый дед опоздал на поезд! Господи, пошли сейчас нам навстречу Федьку Ахромеева, чтобы тот увел к себе домой настырного болтуна!

— Не знаю, Никифор Васильевич. Все зависит от начальства. Когда отпустит, тогда и поедем…

— Ты, прораб, не финти. Не к начальству, чай, приехал — юбилею отмечать. Потому должон знать, когда назад двинешься…. Вот был у меня один дружок. Молокосос такой же, как и ты, прости за неудобное словечко…

Снова пошло-поехало! Исторический дед проводил нас до самого Школьнинского участка. Посетовал — коротка дорожка, не успел историю рассказать еще об одном дружке. На прощание попросил-приказал к восемнадцати быть на вокзале…

Честно говоря, при виде скособочившейся фигуры — корзина оттянула деда на правую сторону! — скрывшейся за углом, я облегченно задышал. Сичков громко смеялся. Сережкин насмешливо шевелил пальцами…

Управление Школьнинского стройучастка располагалось в трех вагончиках, расположенных буквой «Г». Один вагончик отведен под кабинет начальника, второй занимают прорабы и мастера, третий — бухгалтер и нормировщица. Богато живут! Впору танцы устраивать. Неужели пиршество, посвященное юбилею, намечено провести в этих вагончиках?

Оказалось — арендована поселковая чайная. Интересно, кто платит за аренду: местные власти или УНР? А какое мне дело? Я ведь не ревизор и не представитель окружного управления.

Начало торжества — пятнадцать часов. Часа четыре придется болтаться по поселку. Хорошо бы застать на месте Родилова и использовать свободное время для откровенной беседы. Нет, не получится — мечется он, небось, организовывает застолье, закупает закуску и выпивку.

Выслушав мои стенания, Сережкин рассмеялся:

— Не раз говорил я тебе, Баба-Катя, что ты наивный человек. Станет Сиюминуткин расходовать свою энергию! Наверняка, запряг бухгалтершу с нормировщицей, зарядил прорабов и мастеров. Они-то и крутятся. А именинник между тем детективчики почитывает, или посапывает на подушке в две дырочки… Хитер бобер! Отчеты ему составляет бухгалтерша с кладовщиком — в четыре руки трудятся. Над расходом материалов прорабы головы ломают, мастера химичат. А Сиюминуткин только закорючки ставит да распределяет, сколько, кому за недостачи платить. Не то, что твой Дятел — в каждую дырку нос сует… А о тебе и говорить противно…

Сичков слушал, слушал нотации командира роты и смылся на экскурсию по друзьям и знакомым. Жаль. Я мечтал разобраться, кстати, и с «иностранцем». Покоя не дает его попойка с инструктором производственного обучения. Зря Малеев отнесся к этому факту с оскорбительной холодностью. По моему мнению, покопаться в нем следует.