Габор Васари - Montpi

• Название: Montpi
• Автор: Габор Васари
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004134-1

Роман Габора Васари «Monpti», описывающий увлекательную жизнь и удивительную любовь молодого венгра в Париже, привлек читателей уже в 1930-е гг., был переведен на многие языки и до сих пор остается популярным. На русском языке роман издается впервые.

---

Анн-Клер и я встретимся лишь на полуночной мессе в церкви Святой Анны на рю Тольбиак. Она придет туда с родителями и раньше меня, но устроит так, чтобы мы могли накоротке переговорить друг с другом. Она мне очень точно описала, где я должен стоять, так как эти службы собирают очень много желающих и нужно своевременно позаботиться о билетах, на это выдаются билеты – как в театр, где дают нашумевшую пьесу.

Итак, в половине двенадцатого ночи я еду на метро на рождественское богослужение. Выходить мне на Курвизар. Здесь метро проходит уже не под землей, а скрежещет между крышами, как обычная железная дорога. У Курвизар надо пересечь узкий пассаж и таким образом попасть с рю Жонас на рю Бобийо, а отсюда на рю Тольбиак, на которой стоит церковь Святой Анны.

Перед церковью толпится народ. Вовнутрь пускают небольшими группами, чтобы всем дать возможность быстрее и удобнее найти свои нумерованные места.

Моя соседка справа – блондинка в вечернем туалете, она потихоньку курит сигарету; слева сидит старуха, от которой пахнет бедностью, она что-то жует и оглядывает каждого с ног до головы.

Медленно падает снег.

Туманный, заснеженный рождественский вечер.

Французы в такие дни едят индейку. В танцклубах льется рекой шампанское, танцуют девушки. Мокрые от пота руки сжимают носовой платок.

«Et le vieux Morlay était mort pour commencer…»

Когда приходит моя очередь протиснуться вовнутрь, я сразу вижу Анн-Клер возле колонны, у которой мы назначили свидание. Ее взгляд, исполненный ожидания, устремлен к двери, через которую втекает поток верующих. Тут же она шепчет мне:

– Я хочу тебе показать мою маму. Вторая в третьем ряду отсюда.

Милая седая старая женщина, усердно молящаяся.

Все запасные сиденья в церкви заняты. Уйма людей. Представлены все возрастные ступени. Взрослые мужчины, офицеры, молодые женщины, девушки и дети. Не считая завсегдатаев церкви: ревматических, сморщенных старух, которых страх перед смертью гонит ежедневно в храм предстать пред ликом Всевышнего. Все эти старые бабы – здесь и ожидают с сегодняшнего дня особой милости. Их губы беззвучно шевелятся, черные массивные четки медленно скользят между дрожащими, деформированными от работы пальцами.

И Властитель Вселенной печально сидит на своем троне, с немыслимых времен окутанный мантией вечности, со спокойствием совершенства, от которого мы застываем в благоговении. Зачем создал ты нас, Господь, на свое большое горе? Мы не слишком близко принимаем тебя к сердцу, собираем разноцветные камешки и в ужасе разбегаемся, если ты одному из нас подашь знак. Мы не любим тебя, лишь боимся. Ты лучше всех знаешь, Господь, как мало радости тебе доставляют даже попы.

Украшенный цветами алтарь купается в отблеске моря свечей, в холодном благородном сиянии электрических ламп. Облака благовоний тянутся от алтаря над нашими головами и борются с ароматом различных парфюмерных изысков и запахами стиснутых тел сотен людей.

Орган звенит и гремит, мощный мужской голос звучно выводит наверху, на галерее:

Все ближе полночь, дети человеческие,
В которую явился Сын Божий,
И снял с нас старый грех,
И вместе с отцом простил нас, грешников.

Священник высоко поднял дароносицу, все приподнимаются и смиренно опускаются, склонив головы, на колени.

Колокольчики алтаря ритмично трезвонят, как множество погребальных колоколов.

«Laetentur coeli, et exsultet terra ante faciem Domini, quoniam venit. Возрадуйтесь, небеса, и ликуй, земля, Господу, который вот идет».

Во время причастия то тут, то там прихожане встают со скамей и с преклоненной головой идут к алтарю. Мужчины – с торжественными лицами и скрещенными руками, женщины – смиренно, руки крестом на груди. Они молча, с застывшими лицами идут к алтарю, словно умершие, которых Господь вызвал из могил, чтобы держать суд над ними. Словно они идут навстречу Вечности.

Как прекрасно это слово: Вечность.

Три священника причащают одновременно, и все равно очередь продвигается медленно, около тысячи прихожан берут от тела Христа. Я тоже люблю тебя, Господь, хотя и отстраняюсь от причудливой религии и не возношу к тебе уравнивающую мантию молитв.

Анн-Клер щиплет меня нетерпеливо за рукав и шепчет:

– Давай выйдем, чтобы еще немного побыть вместе. Чистый холодный воздух на улице действует благотворно.

Улицы вымерли, лишь мы вдвоем идем рядом друг с другом.

Как прекрасна эта ночь, и как жаль, что она тоже пройдет. Скоро я снова останусь один и лягу спать. Затем придет завтра, потом послезавтра…

Какой срок отпущен судьбой для нас двоих?

Я постарею и затем умру. Как я буду умирать? Какой будет моя смерть? Но у меня еще есть время. Я не хочу думать об этом. Жизнь для всех нас коротка одинаково, и все вместе с нами любят, стареют и умирают.

Нужно мудро и осмысленно жить настоящим. В плохом искать хорошее, чтобы найти покой и утешение. В этом – счастье.

– О чем ты думаешь?

– Я думаю, что пора закурить сигарету.

– Показать тебе, где мы живем?

– Да.

Она ведет меня по маленьким, искривленным переулочкам. Название одного я заметил: рю д'Эспуар. Улица Надежды. Здесь я впервые.

Темные дома окутаны в рождественское настроение. Диккенс… «Et Morlay était aussi mort qu'un dou de porte».

– Здесь, – говорит она и берет меня за руку.

Она показывает на четырехэтажный многоквартирный дом.

– На втором этаже, где балкон… Эти пять окон наши. У второго окна стоит рождественская елка, она аж до потолка.

– Какая комната твоя?

– Первая. Ну, поцелуй же меня.

– Итак, ты живешь здесь? Интересно.

– Сейчас никого нет дома.

– Как называется этот переулок?

– Это улица Пяти Алмазов. Неожиданно эркерное окно освещается.

– Смотри, кто-то зажег свет.

– Ну конечно, горничная! – говорит она.

Как странно, Анн-Клер жила здесь, я в Будапеште, и все же мы встретились.

– А теперь уйдем, я не хочу, чтобы нас здесь видели.

– Милая бедная мама, если бы она знала, что мы оба…

Она тащит меня прочь.

– Как жаль, Анн-Клер, что я не могу провести рождественскую ночь вместе с тобой, только с тобой. Я хотел бы спать с тобой в одной постели, тесно прижавшись к тебе, чувствовать тепло твоего тела, слышать биение твоего сердца. Я не стал бы ничего от тебя требовать. Это вообще невозможно, если ты не захочешь. Я никогда не признавал насилие. Меня удивляет, что ты не хочешь узнать мой характер. Тебе совсем не любопытно, какой я?

– Если ты этого так уж хочешь… Я могу ведь когда-нибудь прийти.

– Сегодня нет?

– Сегодня нет.

– Жаль. Не будем больше об этом. Вот это я называю прелестным рождественским праздником.

– Такое я должна подготовить. У моей комнаты отдельный вход. Если я горничной дам пять франков, она наверняка не выдаст, что я провела ночь не дома. Когда-нибудь это получится…

– Да ты никогда не сделаешь этого.

– Сделаю, будь уверен. Только тебе надо еще немножко подождать. Я совсем не понимаю, почему мужчины всегда сразу об этом начинают думать.

– Я знаю тебя уже четыре месяца. Это ты называешь «сразу»?

Она уже носит на шее небольшую золотую цепочку, которую я подарил ей к Рождеству. Золотой пояс целомудрия был бы оригинальнее; в средние века такая штука была жутко модной. В музее Клуни выставлен один экземпляр, и женщины осматривают его весьма тщательно. «Это омерзительно, Эмиль, я прошу тебя, не смейся так идиотски, это омерзительно. Лучше объясни мне, Эмиль, где перед и где зад, как образованный человек, ты должен это знать».

Мушиноглазый, учитывая, что сегодня праздник, всю ночь дает жечь свет. Я до четырех утра был на ногах – пил, курил и разглядывал звездное небо за черными трубами.

– Да, надо бы мне заказать для нее пояс целомудрия. Но эту тонкую иронию она бы совсем не поняла. Где там мой Будапешт? Если бы дело происходило в Пеште, у нее уже был бы ребенок от меня. Но ведь я знаю ее только четыре месяца. Вот именно… Нужно знать Будапешт…

Тридцать третья глава

И снова потянулись серые будни недели.

Сегодня мы встречаемся в полдень, так как вечером у барышни нет времени. Семья ждет гостей, и она должна быть дома.

Едва выйдя из конторы, она вдруг спрашивает меня:

– Monpti, как меня зовут?

– Что?!

– Какое мое новое имя?

– Ах вот что! Аннушка. Но об этом не говори больше. Сегодня во мне проснулся прамадьяр, который, как известно, обязан ненавидеть и враждовать.

– Аннушка! О! Я целый день размышляла об этом. Ты же меня любишь, если присваиваешь такие особые имена.

Мы обедаем в кондитерской на рю Терез.

Закуска: филе hareng. После этого бифштекс au cresson, с cardons au gratin. (Я это совсем не люблю и заказал лишь для того, чтобы потом отдать Анн-Клер, которая ни за что не заказала бы себе дополнительное блюдо, как бы оно ей ни нравилось.) Сыр называется coeur à la creme. На столе также четверть литра красного вина.