Антон Чехов - Пьесы

• Название: Пьесы
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Проза

---

За сценой выстрел;

слышно, как вскрикивает Елена Андреевна.

Соня вздрагивает.

У, чтоб тебя! Серебряков (вбегает, пошатываясь от испуга). Удержите его! Удержите! Он сошел с ума!

Елена Андреевна и Войницкий борются в дверях.

Елена Андреевна (стараясь отнять у него револьвер). Отдайте! Отдайте, вам говорят! Войницкий. Пустите Helene! Пустите меня! (Освободившись, вбегает и ищет глазами Серебрякова.) Где он? А, вот он! (Стреляет в него.) Бац!

Пауза.

Не попал? Опять промах?! (С гневом.) А черт, черт... черт бы побрал... (Бьет револьвером об пол и в изнеможении садится на стул. Серебряков ошеломлен; Елена Андреевна прислонилась к стене, ей дурно.) Елена Андреевна. Увезите меня отсюда! Увезите, убейте, но... я не могу здесь оставаться, не могу! Войницкий (в отчаянии). О, что я делаю! Что я делаю! Соня (тихо). Нянечка! Нянечка!

Занавес.

-----------------------Раскольничьи скиты- монастыри или поселки, построенные в глухой местности укрывшимися от правительства и официальной церкви старообрядцами (раскольниками). Движение сторонников старой веры и обрядов-раскол-возникло в середине XVII века как протест против проводимой патриархом Никоном реформы церковных обрядов и исправления богослужебных книг в соответствии с греческой православной традицией. BACK

Будируя (от франц. bouder - дуться) -в данном случае; вызывающе, поддразнивающе. BACK

Несколько измененная цитата из "Ревизора" Н. Гоголя. У Гоголя: "Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам... К нам едет ревизор". BACK

Manet omnes una nox (лат.) - всех нас ждет одна ночь (то есть смерть). Из стихотворения древнеримского поэта Горация (65- 8 гг. до н. э.) BACK

Магистр - ученая степень, соответствует нынешней кандидатской. BACK

Шопенгауэр Артур- немецкий философ-идеалист.

Действие четвертое

Комната Ивана Петровича; тут его спальня, тут же и контора имения. У окна большой стол с приходо-расходными книгами и бумагами всякого рода, конторка, шкафы, весы. Стол поменьше для Астрова; на этом столе принадлежности для рисования, краски; возле папка. Клетка со скворцом. На стене карта Африки, видимо никому здесь не нужная. Громадный диван, обитый клеенкой. Налево - дверь, ведущая в покои; направо - дверь в сени; подле правой двери положен половик, чтобы не нагрязнили мужики.

Осенний вечер. Тишина.

Телегин и Марина сидят друг против друга и мотают чулочную шерсть.

Телегин. Вы скорее, Марина Тимофеевна, а то сейчас позовут прощаться. Уже приказали лошадей подавать. Марина (старается мотать быстрее). Немного осталось. Телегин. В Харьков уезжают. Там жить будут. Марина. И лучше. Телегин. Напужались... Елена Андреевна "одного часа, говорит, не желаю жить здесь... уедем да уедем... Поживем, говорит, в Харькове, оглядимся и тогда за вещами пришлем...". Налегке уезжают. Значит, Марина Тимофеевна, не судьба им жить тут. Не судьба... Фатальное предопределение. Марина. И лучше. Давеча подняли шум, пальбу - срам один! Телегин. Да, сюжет, достойный кисти Айвазовского. Марина. Глаза бы мои не глядели.

Пауза.

Опять заживем, как было, по-старому. Утром в восьмом часу чай, в первом часу обед, вечером - ужинать садиться; все своим порядком, как у людей... по-христиански. (Со вздохом.) Давно уже я, грешница, лапши не ела. Телегин. Да, давненько у нас лапши не готовили.

Пауза.

Давненько... Сегодня утром, Марина Тимофеевна, иду я деревней, а лавочник мне вслед: "Эй ты, приживал!" И так мне горько стало! Марина. А ты без внимания, батюшка. Все мы у бога приживалы. Как ты, как Соня, как Иван Петрович-никто без дела не сидит, все трудимся! Все... Где Соня? Телегин. В саду. С доктором все ходит, Ивана Петровича ищет. Боятся, как бы он на себя рук не наложил. Марина. А где его пистолет? Телегин (шепотом). Я в погребе спрятал! Марина (с усмешкой). Грехи!

Входят со двора Войницкий и Астров.

Войницкий. Оставь меня. (Марине и Телегину.) Уйдите отсюда, оставьте меня одного хоть на один час! Я не терплю опеки. Телегин. Сию минуту, Ваня. (Уходит на цыпочках.) Марина. Гусак: го-го-го! (Собирает шерсть и уходит.) Войницкий. Оставь меня! Астров. С большим удовольствием, мне давно уже нужно уехать отсюда, но, повторяю, я не уеду, пока ты не возвратишь того, что взял у меня. Войницкий. Я у тебя ничего не брал. Астров. Серьезно говорю - не задерживай. Мне давно уже пора ехать. Войницкий. Ничего я у тебя не брал.

Оба садятся.

Астров. Да? Что ж, погожу еще немного, а потом, извини, придется употребить насилие. Свяжем тебя и обыщем. Говорю это совершенно серьезно. Войницкий. Как угодно.

Пауза.

Разыграть такого дурака: стрелять два раза и ни разу не попасть. Этого я себе никогда не прощу! Астров. Пришла охота стрелять, ну, и палил бы в лоб себе самому. Войницкий (пожав плечами). Странно. Я покушался на убийство, а меня не арестовывают, не отдают под суд. Значит, считают меня сумасшедшим. (Злой смех.) Я - сумасшедший, а не сумасшедшие те, которые под личиной профессора, ученого мага, прячут свою бездарность, тупость, свое вопиющее бессердечие. Не сумасшедшие те, которые выходят за стариков и потом у всех на глазах обманывают их. Я видел, видел, как ты обнимал ее! Астров. Да-с, обнимал-с, а тебе вот. (Делает нос.) Войницкий (глядя на дверь). Нет, сумасшедшая земля, которая еще держит вас! Астров. Ну, и глупо. Войницкий. Что ж, я-сумасшедший, невменяем, я имею право говорить глупости. Астров. Стара штука. Ты не сумасшедший, а просто чудак. Шут гороховый. Прежде и я всякого чудака считал больным, ненормальным, а теперь я такого мнения, что нормальное состояние человека - это быть чудаком. Ты вполне нормален. Войницкий (закрывает лицо руками). Стыдно! Если бы ты знал, как мне стыдно! Это острое чувство стыда не может сравниться ни с какою болью. (С тоской.) Невыносимо! (Склоняется к столу.) Что мне делать? Что мне делать? Астров. Ничего. Войницкий. Дай мне чего-нибудь. О боже мой... Мне сорок семь лет; если, положим, я проживу до шестидесяти, то мне остается еще тринадцать. Долго! Как я проживу эти тринадцать лет? Что буду делать, чем наполню их? О, понимаешь... (судорожно жмет Астрову руку) понимаешь, если бы можно было прожить остаток жизни как-нибудь по-новому. Проснуться бы в ясное, тихое утро и почувствовать, что жить ты начал снова, что все прошлое забыто, рассеялось, как дым. (Плачет.) Начать новую жизнь... Подскажи мне, как начать... с чего начать... Астров (с досадой). Э, ну тебя! Какая еще там новая жизнь! Наше положение, твое и мое, безнадежно. Войницкий. Да? Астров. Я убежден в этом. Войницкий. Дай мне чего-нибудь... (Показывая на сердце.) Жжет здесь. Астров (кричит сердито). Перестань! (Смягчившись.) Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, - те, быть может, найдут средство, как быть счастливыми, а мы... У нас с тобою только одна надежда есть. Надежда, что когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посетят видения, быть может, даже приятные. (Вздохнув.) Да, брат. Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты. Но в какие-нибудь десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми испарениями травила нашу кровь, и мы стали такими же пошляками, как все. (Живо.) Но ты мне зубов не заговаривай, однако. Ты отдай то, что взял у меня. Войницкий. Я у тебя ничего не брал. Астров. Ты взял у меня из дорожной аптеки баночку с морфием.

Пауза.

Послушай, если тебе во что бы то ни стало хочется покончить с собою, то ступай в лес и застрелись там. Морфий же отдай, а то пойдут разговоры, догадки, подумают, что это я тебе дал... С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя... Ты думаешь, это интересно?

Входит Соня.

Войницкий. Оставь меня! Астров (Соне). Софья Александровна, ваш дядя утащил из моей аптеки баночку с морфием и не отдает. Скажите ему, что это... не умно, наконец. Да и некогда мне. Мне пора ехать. Соня. Дядя Ваня, ты взял морфий?

Пауза.

Астров. Он взял. Я в этом уверен. Соня. Отдай. Зачем ты нас пугаешь? (Нежно.) Отдай, дядя Ваня! Я, быть может, несчастна не меньше твоего, однако же не прихожу в отчаяние. Я терплю и буду терпеть, пока жизнь моя не окончится сама собою... Терпи и ты.

Пауза.

Отдай! (Целует ему руку.) Дорогой, славный дядя, милый, отдай! (Плачет.) Ты добрый,. ты пожалеешь нас и отдашь. Терпи, дядя! Терпи! Войницкий (достает из стола баночку и подает ее Астрову). На, возьми! (Соне.) Но надо скорее работать, скорее делать что-нибудь, а то не могу... не могу... Соня. Да, да, работать. Как только проводим наших, сядем работать... (Нервно перебирает на столе бумаги.) У нас все запущено. Астров (кладет баночку в аптеку и затягивает ремни). Теперь можно и в путь. Елена Андреевна (входит). Иван Петрович, вы здесь? Мы сейчас уезжаем... Идите к Александру, он хочет что-то сказать вам. Соня. Иди, дядя Ваня. (Берет Войницкого под руку.) Пойдем. Папа и ты должны помириться. Это необходимо.

Соня и Войницкий уходят.

Елена Андреевна. Я уезжаю. (Подает Астрову руку.) Прощайте. Астров. Уже? Елена Андреевна. Лошади уже поданы. Астров. Прощайте. Елена Андреевна. Сегодня вы обещали мне, что уедете отсюда. Астров. Я помню. Сейчас уеду.