Георг Эберс - Слово

• Название: Слово
• Автор: Георг Эберс
• Издательство: Терра – Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02378-7, 5-300-01553-9

Георг-Мориц Эберс (1837 – 1898) – известный немецкий ученый-египтолог, талантливый романист. В его произведениях (Эберс оставил читателям 17 исторических романов: 5 – о европейском средневековье, остальные – о Древнем Египте) сочетаются научно обоснованное воспроизведение изображаемой эпохи и увлекательная фабула.

В заключительный девятый том Собрания сочинений включены два наиболее интересных романа из эпохи европейского средневековья. Действие «Слова» и «Жены бургомистра» происходит во второй половине XVI столетия.

Роман «Слово» основан на достоверных исторических данных.

На историческом фоне правления Филиппа II – короля Испании и Нидерландов, главный герой Ульрих ищет свое заветное «слово». В итоге Ульрих вынужден отдать предпочтение не одному, а четырем словам: «слава, власть, счастье, искусство».

Однако, вступив во вторую половину жизни, обогащенный жизненным опытом Ульрих ставит «славу» и «власть» не слишком высоко...

Сама жизнь в конце концов наглядно доказала, что истинным светочем, уникальным даром Природы все-таки явлется «Любовь»...

---

До сих пор Софронизба предоставляла возможность говорить жениху, но когда распахнулись двери ярко освещенной гостиной, и были зажжены все свечи в мастерской, молодая девушка не смогла более выносить искусственную свою сдержанность и торопливо прошептала Моору: «Отпустите слуг, заприте мастерскую и идите за нами».

Моор поступил, как ему велели. Он и барон повиновались ей также, когда она велела посмотреть, нет ли кого в соседней комнате. Она сама приподняла занавес и заглянула даже в камин.

Художник еще никогда не видел ее такой бледной. С судорогами на лице и в плечах она вышла на середину комнаты, знаком подозвала к себе мужчин и сказала, прикрывая рот опахалом:

– Дон Фабрицио и я – одно и то же, в том свидетель Бог! Вам, дорогой учитель, угрожает большая опасность. Они знают о вчерашнем происшествии. Все о нем говорят. Мой жених навел справки; на вас подана жалоба, и инквизиция намерена вмешаться в дело. Доносчики называют вас еретиком, колдуном, заговорившим короля. Завтра или послезавтра они вас арестуют. Король в ужасном расположении духа. Папский нунций открыто спросил его, правда ли, что он вчера подвергся в вашей мастерской тяжкому оскорблению? Все ли готово к бегству? Моор утвердительно кивнул.

– Ну хорошо, – прервал барон свою невесту. – Теперь я прошу вас выслушать меня. Я отпросился в отпуск в Сицилию, чтобы испросить благословение моего отца. Мне нелегко будет расстаться именно теперь, накануне исполнения самых пламенных моих желаний, со Софронизбой, но она повелевает – я подчиняюсь, и подчиняюсь тем охотнее, что, если мне удастся спасти вас, новая, прекрасная звезда украсит мой небосклон.

– Но только скорее! – упрашивала Софронизба, судорожно схватившись за ручку кресла. – Вы должны повиноваться – я требую этого, я приказываю!

Моор поклонился, и дон Фабрицио продолжал:

– Мы трогаемся в путь в четыре часа утра. Вместо того чтобы обмениваться любовными клятвами, мы держали военный совет. Все уже обдумано. Через час к вам явятся мои слуги и потребуют портрет моей невесты. Вместо картины вы уложите в ящик ваш багаж. Около полуночи приходите ко мне. У меня есть паспорта для меня, для шести слуг, для курьера и для моего духовника. Патер Климентий пока скроется у моей сестры, а вы, переодевшись в его платье, поедете со мной. Согласны?

– Я вам от души благодарен, но как быть с моим старым слугой и с Ульрихом?

– Старик молчалив, дон Фабрицио, – вмешалась Софронизба. – А если еще ему наказать, чтобы он не болтал… Без него художник не может обойтись.

– Ну, пускай он едет с вами, – сказал барон. – Что касается Наваррете, то ему придется помочь нам в наведении преследователей на ложный след. Король подарил вам дорожную коляску. Велите закладывать ее в половине двенадцатого и выезжайте в ней из Альказара. Перед моей квартирой вы остановитесь и останетесь у меня. Наваррете, которого все знают благодаря его великолепным русым кудрям, останется при карете и поедет на ней по дороге в Бургос. Это собьет с толку погоню. К тому же он ловок и отличный наездник. Дайте ему вашего собственного коня, серого андалузского жеребца. Если его все-таки настигнут…

Здесь Моор прервал барона и сказал твердо и решительно:

– Нет, платить за свое спасение этой молодой жизнью было бы гнусно. Прошу вас, откажитесь от этой части вашего плана.

– Да ведь нет иного спасения! – воскликнул сицилиец. – Не забудьте, что если не сбить их с толку, они непременно возьмут ваш след, и тогда вы погибли!

– Однако все же… – начал было Моор, но Софронизба прервала его в сильном волнении восклицанием:

– Он вам всем обязан! Я знаю его. Где он?

– Обсудим дело хладнокровно, – предложил нидерландец. – Я не рассчитываю на милость короля, но, может быть, он в решительную минуту вспомнит о том, чем мы были друг для друга. Если же Ульрих станет добычей разъяренного льва, если его схватят…

– Я поручу моей сестре позаботиться о нем, – уверил барон.

Софронизба же распахнула дверь, торопливо вошла в мастерскую и стала громко звать:

– Ульрих! Ульрих!

Мужчины последовали за ней. Едва они переступили через порог, как услышали в ученической комнате голос Ульриха:

– Что там такое? Откройте дверь!

Дверь была открыта, и все трое увидели бледного юношу, который спрашивал дрожащим от волнения голосом:

– В чем дело? Что от меня требуется?

– Чтобы ты спас своего учителя! – воскликнула Софронизба. – Кто ты, трус, или же в груди твоей бьется благородное сердце художника? Боишься ли ты идти навстречу опасности, быть может, даже на смерть ради этого человека?

Юноша радостно воскликнул, как будто с его сердца свалилась пудовая тяжесть:

– Нет, нет! И если бы даже вопрос шел о моей жизни – тем лучше! Я готов! Посылайте меня, куда хотите, делайте со мной, что хотите! Он дал мне все, а я… я невольно предал его. Я должен во всем сознаться, а затем – хоть убейте меня. Я разгласил, разболтал… как дурак, как дитя… то, что я вчера случайно увидел здесь. Я, я один виноват в том, что они его преследуют! Простите меня, учитель, простите меня! Делайте со мной, что хотите. Бейте меня, хоть убейте – я все равно буду благословлять вас!

При последних словах молодой художник упал на колени перед своим учителем и с мольбой протянул к нему руки. Моор наклонился к нему и произнес серьезно, но ласково:

– Встань, бедное дитя. Я не сержусь на тебя.

И когда Ульрих встал, он поцеловал его в лоб и сказал:

– В тебе и вот в ней я не ошибся. Дон Фабрицио, поручите Наваррете покровительству маркизы и объясните ему, чего мы от него желаем. Было бы невыразимо грустно, если бы моя необдуманность и его легкомыслие привели к печальным последствиям. Ему самому будет приятно исправить, по возможности, свою ошибку. Удастся ли тебе спасти меня, Ульрих, или же я погибну, – все равно, ты останешься моим милым и дорогим товарищем.

Ульрих со слезами кинулся на шею своему учителю и, узнав, чего от него требовали, весь просиял и объявил, что для него нет ничего завиднее, как умереть за дорогого учителя.

Колокол придворной церкви ударил ко всенощной, и Софронизбе пришлось расстаться со своим учителем и другом, потому что она, как фрейлина королевы, обязана была сопровождать ее в церковь. Дон Фабрицио, из чувства деликатности, отвернулся, когда она стала прощаться с Моором.

– Если ты желаешь мне счастья, то сделай его счастливым. – шепнул ей учитель; она ничего не могла ответить и лишь кивнула головой. Он ее тихонько привлек к себе, поцеловал в лоб и сказал: – Есть жестокая, но все же утешительная поговорка: любить – сладко, отказываться от счастья – еще слаще. Ты до сих пор имела во мне друга; теперь ты имеешь и отца. Кланяйся твоим сестрам. Да благословит тебя Господь, дитя мое!

– И тебя, и тебя! – сквозь рыдания проговорила девушка. Так искренне, как в этот день, в богатой придворной церкви Альказара молилась Софронизба Ангвишола, вряд ли когда-либо кто-нибудь молился за другого. И, кроме того, невеста дона Фабрицио молилась еще о ниспослании ей внутреннего мира, спокойствия и силы, для того чтобы забыть первую свою любовь и исполнить то, что отныне стало ее долгом.

XIX

К исходу двенадцатого часа Моор сел в коляску, а Ульрих – на андалузского жеребца. Художник, сильно взволнованный, еще в мастерской простился со своим учеником, снабдил его на всякий случай кошельком с золотом и заверил, что он всегда найдет во Фландрии отца, отчий дом и любящего учителя.

Перед домом дона Фабрицио Моор вышел из коляски. Немного погодя, Ульрих с шумом захлопнул дверцы и громко крикнул кучеру, который уже привык к ночным поездкам Моора к королю: «Вперед!» У городских ворот их было остановили, но стража хорошо знала коляску королевского любимца и его белокурого ученика и без дальнейших затруднений пропустила ее. Сначала ехали быстро, потом дали лошадям вздохнуть. Кучеру он сказал, что Моор вышел на второй станции и проедет до Авилы верхом, вместе с королем, а коляске велел дожидаться его там.

Всю дорогу он думал меньше о себе, чем о своем учителе. Если погоня пустилась в путь только утром и направилась по его следам, то Моор спасен. Ульриху известны были названия лежавших по дороге к Валенсии городов, и он постоянно соображал: теперь он тут, теперь он там, теперь он подъезжает к Таракону.

К вечеру они достигли известной крепости Авила, где он, согласно уговору, должен был покинуть коляску и попытаться спастись самостоятельно. Ему предстояло проехать через крепость, окруженную высокими стенами и глубокими рвами. Миновать ее не было возможности. Крепостные ворота оказались заперты, и подъемный мост убран. Он смело крикнул часового и показал ему паспорт. Караульный офицер пожелал видеть Моора. Ульрих уверил, что тот едет сзади верхом; но этот ответ не удовлетворил начальника караула: он приказал ему слезать с коня и следовать за ним к коменданту.