Владимир Савченко - Отступник - драма Федора Раскольникова

• Название: Отступник - драма Федора Раскольникова
• Автор: Владимир Савченко
• Жанр: Историческая проза

Савченко Владимир Иванович

Отступник: драма Федора Раскольникова.

Невероятна судьба героя книги. Предводитель свирепых кронштадтских матросов -гроза буржуазных кварталов Петрограда лета 1917 года, правая рука Ленина и Троцкого в дни Октября, герой гражданской войны, флотоводец, дипломат и писатель, Федор Раскольников - один из первых советских "невозвращенцев", в конце 1930-х порвавший с установившимся в стране "царством социализма". Только теперь стало возможным непредвзято проследить за духовной эволюцией этого незаурядного человека. Читателя потрясут многие страницы книги.

Это и картины гражданской войны. Это и сцены из "политических закулис" - неизвестные эпизоды принятия судьбоносных для страны и не всегда бесспорных решений кремлевскими политиками от Ленина до Сталина.

Одна из сюжетных линий повествования - история сердечной драмы Раскольникова, его трудного брака с писательницей и поэтессой Ларисой Рейснер, натурой мятущейся, страстной и безудержной. Читателю откроется и тайна бурных ее романов с Николаем Гумилевым, Троцким, Карлом Радеком.

В книге использованы личные архивы Раскольникова, семейства Рейснер, вдовы Раскольникова - Музы Васильевны Раскольниковой-Каннвез, подданной Франции.

---

- Не сказал бы, - ответил, усмехнувшись. - Троцкий его называет выдающейся посредственностью. Ничего демонического в нем нет. Обыкновенный человек. Ты же его видела, говорила с ним. Канцелярист с лицом чистильщика сапог.

- Что я могла увидеть? Потом, внешнее впечатление еще ни о чем не говорит.

- Все так. Поразительно, но именно мизерность его личности обеспечила ему сначала высокое положение в партии, потом и поддержку массы партийной бюрократии. Особеннности нашего внутрипартийного устройства. Вот на Западе гадают: на кого он опирается, на какие слои? Его опора- среднее звено партработников. Люди, вступившие в партию во время гражданской войны или сразу после нее- фабричные рабочие, сельские пролетарии, - народ не больно грамотный. В начале 20-х они составляли большинство делегатов съездов, на которых вожди вели мудреные дискуссии. Что они понимали в этих дискуссиях? Сталин с его спотыкающейся тусклой речью был им понятнее.

- Все же он всех одолел, - заметила Муза. - Блестящего Троцкого и не менее блестящих Каменева, Бухарина.

- Они сами себя одолели. Они использовали его в своей борьбе друг с другом. Принимали в свою компанию, потому что не боялись его соперничества. Посредственность! Сделали генеральным секретарем с единственной целью: чтобы он служил им. И он служил. До поры.

- А почему никто не сопротивляется? В гражданскую войну крестьяне бунтовали против разверстки. А коллективизацию и раскулачивание перенесли. Неужели только из страха перед репрессиями?

- Этого мало?

- Почему же в гражданскую не боялись? Люди изменились?

- Партия поработала в народе. Вот на мартовском Пленуме Сталин назвал партию комсоставом народа. Три-четыре тысячи ее руководителей генералитет, тридцать-сорок тысяч партийцев среднего звена - офицерство, сто-сто пятьдесят тысяч работников районного звена - унтер-офицерство. Еще сотни тысяч ефрейторов. И вся эта армия властных людей годами изо дня в день внушает народу, как ему жить. Народ деморализован. - Умолк. Потом глянул на нее. - Ты не устала? Не повернуть ли назад?

Не дойдя до дворца, развернулись и пошли к машине.

3

В июне 37-го года обрушилась новость, казавшаяся совершенно невероятной: в центральном аппарате Наркомата обороны органы НКВД раскрыли военно-фашистский заговор во главе с маршалом Тухачевским, до недавних пор - первым заместителем наркома обороны. Вместе с ним были арестованы и преданы суду - суд был закрытым - несколько высших военачальников, и в их числе командармы первого ранга Якир, Уборевич, Корк, комкоры Путна и Примаков. Их обвиняли в связях с военной разведкой "одного из иностранных государств", которое вело "недружелюбную политику в отношении СССР". Военным кругам этого государства они будто бы доставляли шпионские сведения, занимались вредительством в Красной Армии, готовили контрреволюционный переворот в СССР. Суд, проходивший 11июня, вынес всем подсудимым смертный приговор, и на сле дующий день их расстреляли.

Всех этих людей Раскольников знал лично, они были его соратниками по гражданской войне, с ними он встречался, бывая в Москве, и ни на секунду не усомнился в том, что с ними произошла та же беда, что и с Пятаковым, Каменевым, Зиновьевым, другими осужденными по московским процессам. Суд был фиктивный, подсудимые были заведомо осуждены, независимо от характера улик, добытых следователями НКВД.

- Это конец, - сказал Раскольников, когда они с Музой, приехав по обыкновению к царскому дворцу во Вране, чтобы без помех обсудить происшедшее, вышли из машины, пошли по тенистой пустынной дороге. - Больше надеяться не на что. Я думал, военные остановят безумие, заставят одуматься руководство. Интересы укрепления обороны страны вынудят их вмешаться в политику. Не может страна развиваться из-под палки НКВД. Нет, и их сломили. Какой-то бред. Не было и попытки сопротивления. Тухачевский, Якир, Примаков, храбрецы, позволили себя арестовать…

- Но почему их арестовали? За что? - вырвалось у Музы.

- За что! - желчно усмехнулся он. - Как будто это имеет значение. За что расправились с Каменевым, Зиновьевым, Пятаковым?..

- Я не о том…

- Все процессы скроены на одну колодку. Кроил один сапожник. Конечно, у него были основания опасаться военных. Один Тухачевский чего стоит. Теперь понятно, почему вызывали в Москву Кривицкого, расспрашивали о Тухачевском. На Тухачевского еще в прошлом году собирали компромат. Интересовались агентурой Вальтера в разведке абвера. Рассчитывали на дружеское содействие ведомства Канариса?..

- Неужели такое возможно?

- Почему нет? Слишком все сходится. Во всяком случае, в ближайшее время надо ожидать массовых чисток в армии. Дело на Тухачевском и его товарищах по процессу едва ли кончится. С каждым из них связаны сотни начальствующих лиц.

- Военных обвиняют во вредительстве. В чем же их вредительство?

Раскольников усмехнулся.

- Ну, тут все ясно. Начать с того, что все подсудимые, во всяком случае Тухачевский, Якир, Уборевич, упорно проводили мысль, что будущая война будет войной моторов, а не конных армий. Требовали ускорить формирование танковых соединений за счет сокращения кавалерии, уменьшения расходов на нее. Это противоречит принципам строительства Красной Армии, которые проводит нарком Ворошилов. Притом они не скрывали своего пренебрежительного отношения к личности Ворошилова, считали, что он не на месте, должен быть отстранен от руководства Красной Армией. Как не вредительство, не покушение на самые основы социалистической государственности? Ворошилов - ближайший человек Сталина… Впрочем, будем ждать подробностей. Может быть, все-таки напечатают стенограмму процесса…

Никаких подробностей о процессе в печати не появлялось. Стали, однако, доходить вести о том, что в армии и на флоте действительно началась чистка, связанная с делом Тухачевского и его сподвижников. Органы "брали" командующих войсками военных округов и командиров корпусов, командиров бригад и дивизий, полков, опустошали преподавательский состав высших и средних военных учебных заведений. Газеты подогревали кампанию, внушали: не может быть такой воинской части, в которой не было хотя бы одного участника заговора.

Новые веяния не могли не задеть и маленькую колонию сотрудников советского полпредства в Софии. Очередной виток собраний и совещаний, посвященных усилению бдительности, стали раскручивать Яковлев, Павлов, Ткачев. Ткачев, правда, вскоре уехал, отозванный Москвой. По некоторым признакам можно было предположить (из Москвы приезжал на день молодой чин НКВД и задавал характерные вопросы о нем), что этот сексот сам стал жертвой чьей-то неумеренной бдительности. На какое-то время это будто охладило пыл Яковлева и Павлова, у них появились особенные заботы, они куда-то исчезали, иногда по нескольку дней их не было видно. Но потом снова стали проводить собрания ячейки и производственные совещания.

По-прежнему Раскольников освобождал Музу от обязанности посещать ячейку - теперь под предлогом близких родов. Сам же иногда спускался вниз, в зал с пальмами в кадках и портретами Сталина, Ворошилова, Кагановича на стенах, вовсе игнорировать собрания уже не мог. Сидел несколько минут, вслушиваясь в речи сотрудников или резкие филиппики Яковлева. Тот всегда припоминал, к месту и не к месту, слова вождя о том, что верить никому нельзя, и неприятно заявлял, что в ком-то из сидящих в зале вполне может оказаться неразоблаченный враг. Иногда Раскольникова просили рассказать о международном положении. Он делал доклад и уходил.

Взял за правило: выбирался из комнат, спускался вниз, выходил ли в сад с книгой, - брал с собой, клал во внутренний карман пиджака заряженный револьвер. Муза однажды заметила, испугалась:

- Зачем оружие?

- Я им не дамся. Вздумают напасть - живым меня не возьмут. Не беспокойся, в себя стрелять не буду. Но тронуть себя никому не позволю.

Основания опасаться чего-то подобного со стороны Яковлева с Павловым были. Это понимала и Муза. Всего за несколько дней перед тем произошла неприятная история, которая могла для них плохо кончиться. Яковлев принес Раскольникову на подпись папку с визами. Подписав несколько виз, Раскольников наткнулся на анкету известного софийского журналиста, печатавшего язвительные памфлеты о советских вождях, к тому же связанного с одной из русских белогвардейских организаций. Посмотрел на Яковлева. Едва ли тот не знал, что делал, предлагая эту анкету.

- Зачем вы принесли эту анкету? - строго заговорил Раскольников. - Вы должны знать, что этот человек никогда не получит нашей визы.

- Какой человек? - выразив озабоченность на лице, нагнулся Яковлев над анкетой. Сделал вид, будто не понимает, почему этот человек не может получить визы. Но, должно быть, сообразив, что признаться в том, что он не знает этого человека, тоже нельзя, оставил игру. Выпрямился. - Извините. Случайная ошибка.