Владимир Гнеушев - Тайна Марухского ледника

• Название: Тайна Марухского ледника
• Автор: Владимир Гнеушев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Книга рассказывает о героической обороне Марухского перевала во время Великой Отечественной войны, доблести наших бойцов и командиров, не пустивших фашистов через Кавказский хребет. После выхода первого издания летом 1966 года на Марухский перевал поднялись сыны и дочери погибших здесь героев, оставшиеся в живых участники сражении на перевалах Кавказа. В память погибших был установлен обелиск и у подножия его замурована книга “Тайна Марухского ледника” и письмо комсомольцев Карачаево-Черкесии в будущее – молодежи 2017 года.

---

Молча стояли бойцы, глядя на глубокую ледяную котловину под собой, на крутой и высокий хребет за нею, на” уходящую чуть влево белоснежную долину северного Маруха.

Когда в январе 1943 года 810-й полк ушел с перевалов, то 12-му горнострелковому отряду было приказано оставаться на месте, чтобы по мере таяния снегов и льдов в течение всего лета собирать оружие и хоронить останки погибших воинов. Это продолжалось до сентября месяца.

“...Всю позднюю весну и лето мы подбирали и хоронили трупы наших солдат, – вспоминает Александр Николаевич. – Их было многие сотни. Остались тогда незахороненными лишь те, что не вытаяли из-под снега. Их-то и обнаружили вначале чабан Мурадин Кочкаров, а затем и Государственная компссия летом 1962 года.

Страшные картины приходилось наблюдать. В частности, было поручено нам найти и захоронить группу лейтенанта Глухова в количестве 35 человек, посланную в разведку боем и полностью погибшую в бою. Искали мы их долго. Расположившись на границе леса в деревянных полуземлянках, мы каждую неделю по мере таяния снега поднимались мимо водопада, через ледник к перевалу и подбирали все, что показывалось наружу; склады мин, снарядов, винтовок и прочее вооружение. Все это мы спускали вниз, в склады боепитания, а летом отправили в Сухуми. Уже не одну братскую могилу вырыли мы в горах, и не один десяток погибших воинов захоронили, а группы Глухова не могли найти. Лишь в конце лета мы нашли их на небольшой седловине, недалеко от ворот перевала. У самого берега речки нашли и Глухова. Он лежал на склоне горы у холодного и мокрого камня, в расстегнутом полушубке, без головы. Рядом валялась шапка-ушанка и оружие. На нем был бинокль. Тело лейтенанта завернули в плащ-палатку и похоронили там же, вместе с его товарищами. И отдали мы им почести троекратным залпом...”

В конце сентября 1943 года 12-й ОГСО, пробыв на перевале почти год, был отозван и прибыл в Сухуми. После отдыха его расформировали, и бойцов отправили по разным частям и на различные участки фронта. Как бывший танкист, Ермошкии попал в состав 271-го Отдельного танкового полка, а затем в 230-й армейский тяжелотанковый полк, в котором и закончил войну, демобилизовавшись в сентябре 1945 года. Был на разных работах и в разных местах, а с мая 1958 года трудится на целине, в зерносовхозе “Двуречный” в должности механика. В конце письма, много и тепло рассказывая о комиссаре своего отряда капитане Васильеве, Александр Николаевич настойчиво советовал нам найти его, потому что, говорил он, комиссар расскажет много такого, чего никто не расскажет, а ведь каждая деталь тех героических дней не должна пропасть навсегда, а обязана быть возвещена людям...

Наши многочисленные запросы в различные организации и к отдельным людям увенчались, наконец, прекрасной удачей: из “Комсомольской правды” нам прислали письмо Ивана Михайловича Васильева и его адрес – г. Грозный, улица Гапура Ахрпева, 10. Тбилисские журналисты также откликнулись и прислали не менее дорогой для нас адрес заместителя командира 12-го ОГСО Плиева Петра Александровича, проживающего ныне в городе Цхинвали Юго-Осетинской автономной области и работающего там заведующим отделом горисполкома. Мы решили, не откладывая, побывать у этих людей и побеседовать с ними. Ведь они словно звенья в той таинственной пока еще цепи, идя вдоль которой, мы можем отыскать по одного еще участника давних, но незабываемых событий на перевалах.

Теплым майским днем мы выехали в город Грозный. Прекрасная асфальтированная дорога вела через Пятигорск на Нальчик, потом на Орджоникидзе... Для нас эта дорога была тоже необычной – ведь тут когда-то проходили с боями те, кто остался в живых после ледников Главного Кавказского хребта. Вот он движется справа от нас, то удаляясь, то приближаясь, сверкая ослепительными снегами и льдами, совсем не страшный теперь для туристов и альпинистов, а какой-то даже добрый и манящий. Ниже льдов и снега, у самого подножия хребта, прозрачной еще и светлой зеленью светятся леса. Еще ниже и совсем близко к дороге цвели нескончаемые Сады. В садах и в парках, поднимавшихся от тучной земли, были и аулы Чечено-Ингушетии, сквозь которые мы вскоре поехали.

Вот промелькнули белыми домиками и яркими стеклами какой-то обширный аул, с холодной и прозрачной речкой посередине, со старинной мечетью, сиротливо отсвечивающей тусклым, выщербленным кирпичом, со стадами коров и овец, рассыпанными по мягким горным склонам, со стройной девушкой, несущей к реке высокий кувшин.

Вот потянулись поля, перемежающиеся лесными полосами, залитые солнцем, струящиеся веселыми всходами. Горы, снова плывущие совсем рядом по правой руке, помогают этим полям, ибо именно оттуда бегут ручьи и реки – буйная кровь земли. И, наверно, потому, что ехали мы к одному из героев не слишком еще далекой по времени ледовой битвы, нам все время думалось о ней. И вся эта земная сила и красота, бегущая по сторонам, струящаяся, льющаяся над нами и вокруг, сверкающая горячим майским солнцем, лишь острее подчеркивала простую и понятную мысль: было во имя чего идти на смерть жителям этой земли...

Дорога вырвалась в обширную, с победневшей почвой долину, и далеко слева мы увидели гигантские нефтяные цистерны и вышки. Еще несколько километров пути – начался каменистый, еле слышно пахнущий запахом нефти пригород Грозного.

Улицу Гапура Ахриева мы нашли без особого труда и вскоре уже входили в небольшой, густо населенный дворик под старыми деревьями, и возле коммунальной террасы, со всех сторон обвешанной тем добрым имуществом, которое говорит о присутствии маленького ребенка в доме, увидели несколько женщин, разговаривающих о каких-то своих делах – безусловно важных.

– Как найти Ивана Михайловича? – спросили мы.

– А он внучку спать укладывает,– ответили нам. И это совершенно мирное занятие, столь не вязавшееся в нашем представлении с образом бесстрашного комиссара, о котором нам рассказывали так много, тем не менее как-то сразу успокоило и обрадовало нас, словно рука друга легла на плечо...

– А Ольгу Ивановну, – осторожно начали мы, оглядывая примолкших женщин и стараясь угадать среди них жену бывшего комиссара, – нельзя ли увидеть?

– Это почему же нельзя? – весело спросила небольшого роста сухонькая женщина и, отделившись от остальных, протянула руку. – Я и есть Ольга Ивановна. Пожалуйста в дом. Иван Михайлович сейчас освободится...

Вскоре мы сидели уже на крепких стульях в невысокой комнате с крашеными полами, на которых переливалось солнце, протянувшееся сквозь стекла террасы и маленькое окно. Скрестив пальцы тяжелых рабочих рук, лежавших на коленях, Иван Михайлович то радостно улыбался, то вдруг хмурился. Сухое лицо его, с глубокими, как шрамы, морщинами, становилось тогда жестким и строгим.

Разговор завязался с жалобы, какую часто можно услышать от людей с деятельной и живой натурой, ушедших на пенсию по возрасту и болезни. Иван Михайлович посетовал, что, хотя он и выполняет различные общественные и партийные поручения и даже выбран в народные заседатели в суде, все же пенсия – не мед...

Жизнь Ивана Михайловича до его высокогорной войны полна была малых и больших событий, каждое из которых, впрочем, готовило его на свой лад к той высокой миссии, какая была возложена на него осенью и зимой 1942 года. Когда началась Великая Отечественная война, Ивану Михайловичу уже исполнилось 41 год.

Его призвали в армию со званием старшего политрука за девятнадцать дней до начала военных действий. Человека, с детства знавшего и любившего горы, не раз пешком, просто ради удовольствия переходившего различные перевалы, соединяющие северные и южные склоны Главного хребта, не могли, конечно, послать куда-либо в другое место. В августе 1942 года Иван Михайлович был назначен комиссаром 12-го ОГСО, и после специальной подготовки он с отрядом был направлен на защиту Марухского перевала.

– Когда я говорил своим бойцам, что Родина вас обязательно вспомнит, – начал свой рассказ нам Михайлович,– эти мои слова можно было воспринять не просто как слова, произносимые по обязанности комиссарской должности.

Я сам искренне верил в это, потому что очень уж необычной, пожалуй, единственной в мире была наша война в горах, и не могла она остаться в безвестьи. Наверное, и солдаты чувствовали внутреннюю мою убежденность, если и через столько лет помнят, что комиссар говорил. Вот и Кийко прислал мне письмо. Это очень радостно для меня. Ведь даже сваны, настоящие сыны гор, удивлялись тогда не только пашен решимости вынести все высокогорные трудности, но и тому, как подтверждалась делом наша решимость.

Между прочим, как бывший комиссар, хочу привести вам такую характерную деталь: в момент, когда мы пришли к перевалу, коммунистов и комсомольцев в отряде было около двадцати восьми процентов, а к концу обороны их было уже семьдесят пять процентов. Вступил тогда в комсомол и военфельдшер наш Николай Петров. Он сейчас жив и по-прежнему служит в армии, мы иногда встречаемся и подолгу беседуем, так сказать, вспоминаем минувшие дни.