Николай Борисов - Иван Калита

• Название: Иван Калита
• Автор: Николай Борисов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02847-3

Эта книга – первая биография московского князя Ивана Даниловича Калиты (ум. 1340), «собирателя Руси», подлинного основателя Московского государства.

Ему не повезло в историографии. «Скупец», «лицемер», «вероломный татарский угодник» – какими только эпитетами не награждали его историки прошлого и нынешнего столетий. Автор книги попытался по-новому взглянуть на этого человека – и перед нами предстал другой Иван Калита, мудрый правитель, заслуживший у современников прозвище «Добрый», человек, всю свою жизнь старавшийся ревностно исполнять долг государя и христианина.

---

Временами Петр поднимал взгляд от книги и внимательно смотрел в глаза Ивану, словно желая убедиться, дошла ли до князя сокровенная мудрость пророчества. В глубокой задумчивости князь повторил слова пророка: «подклоните выю свою под ярмо царя Вавилонского и служите ему и народу его, и будете живы»...

Слова митрополита западали в отзывчивую душу Ивана Даниловича. Они открывали ему дорогу к действию во имя будущего. И в этих долгих беседах понемногу совершалось чудесное превращение неприметного московского князя Ивана в «собирателя Руси» Ивана Калиту.

Успенский собор в московском Кремле был заложен в понедельник, 4 августа 1326 года. Уже одно только время закладки – конец лета! – свидетельствует о крайней поспешности всего дела. Обычно каменное строительство начинали весной и заканчивали осенью. Зимой на санях возили глыбы камня и бревна для строительных лесов.

Князь хотел начать дело до своего отъезда в Орду. Если ему не суждено будет вернуться домой – строительство храма продолжат сыновья. Кроме старшего сына Семена, родившегося 7 сентября 1317 года, и второго, умершего в младенчестве Даниила (родился в 1320 году), Иван имел тогда и еще одного наследника – сына Ивана. Родившийся 30 марта 1326 года, в Фомино воскресенье, именуемое в народе Красной горкой, он получил прозвище «Красный».

Митрополит также не хотел откладывать начало строительства. Его уже неодолимо клонили к земле годы и болезни. И он в любой час мог уйти в тот путь, из которого никто не возвращался...

Необычным был день торжественной церемонии закладки храма (стен на фундаменте или самих фундаментов?). В этот день не было никакого большого праздника, да и сам день недели был самый прозаический – понедельник, когда благоразумные люди Древней Руси избегали начинать что-либо важное (52, 131). Несомненно, митрополит увидел в дне 4 августа нечто важное, особое, символическое. Такова была традиция той эпохи.

Конечно, сегодня уже очень трудно восстановить эту символику. Ведь биографии наших героев известны нам лишь в самых общих чертах. Мы не знаем многих важных событий их жизни, а также жизни их предков, – то есть тех самых «частиц» калейдоскопа бытия, из которых символическое мышление складывало свои фигуры.

И все же некоторые очертания таинственных фигур угадываются в тумане минувшего.

Закладка первого каменного собора в Москве – событие слишком значительное, чтобы дата его носила частный, се-мейно-родовой характер. В этой дате митрополит Петр и князь Иван как бы «зашифровали» свои сокровенные чаяния о Руси. Попробуем же разгадать эту духовную тайнопись с помощью церковного календаря – месяцеслова. В этот день, 4 августа, церковь вспоминала древнего христианского мученика Елевферия (казнен в 310 году). Вероятно, не этот малоизвестный святой привлек внимание московских храмоздателей. Но в тот же день праздновалась и память «семи отроков эфесских» – христиан из Эфеса, замурованных в пещере по приказу императора-язычника Декия. Спустя много лет вход в пещеру был случайно открыт и на глазах у всех собравшихся людей совершилось чудо: юноши ожили, как бы очнулись от многолетнего сна. Это чудо предзнаменовало всеобщее воскресение из мертвых на Страшном суде. Своим чудесных пробуждением отроки посрамили тех, кто не верил в воскресение мертвых – один из главных постулатов христианства.

Легенда о семи отроках пользовалась особой популярностью на Руси в XII – XFV веках. О них упоминает в своем «Хождении» в Святую землю русский игумен Даниил (начало XII века). Посетив Эфес, он записал в своей книге: «И ту есть пещера, иде же лежат телеса 7-ми отрок, иже спали 300 и 60 лет; при Декии цари успоша, а при Феодосии цари явишася» (12, 28). Их изображение встречается в росписи жертвенника благовещенской церкви Аркажского монастыря близ Новгорода (конец XII века). Композиция «Семь спящих отроков», вписанная в круг, занимает видное место в резных декорациях Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Здесь она обозначала прежде всего духовное единение, а также могущественную «охранительную силу божества» (57, 96). Наряду с такими популярными во владимиро-суздальской пластике композициями, как «Три отрока в пещи огненной» и «Даниил во рву львином», тема «Семи отроков эфесских» наполнилась новым звучанием в период ордынского ига. Они символизировали «твердость духа, стойкость в сопротивлении деспотической воле, то есть в конце концов идею героического подвига» (57, 99).

Исследователи отмечали также несомненную теологическую связь культа семи отроков с прославлением Божией Матери (57,98).

История семи отроков, чье воскресение явилось прообразом воскресения мертвых на Страшном суде, была созвучна не только настроениям самого Ивана Калиты и его советника митрополита, но и всех русских людей того тревожного времени. Нагрудные иконки с изображением семи отроков эфесских в сочетании с главными образами русского православия – Богоматерью, Николой, Спасом – были особенно популярны на Руси именно в XIII – XIV веках (51,55).

Есть основания полагать, что композиция «Семь спящих отроков» присутствовала в росписи первого московского Успенского собора или же пристроенного к нему в 1329 году Петроверигского придела. Спящих отроков встречаем и в росписи Благовещенского собора московского Кремля (1508 год). Эта роспись представляла собой своего рода «лицевой свод» московских святынь XIV – XV веков.

Заложив вместе с митрополитом Успенский собор, Иван Данилович не спешил отправляться в Орду. Действуя прямолинейно, он устремился бы туда с требованием расправы над убийцей брата немедленно по получении вести о его гибели. Однако Иван знал, что хан не любит настойчивых. И потому он терпеливо ждал, когда владыка степей сам примет решение. Из Москвы князь выехал лишь где-то в середине октября 1326 года, получив известие о казни в Орде князя Дмитрия Тверского, состоявшейся 15 сентября 1326 года (23, 42). Скорые гонцы могли донести эту весть до Москвы примерно за месяц. (Присутствие Ивана Даниловича в Москве в начале октября 1326 года сомнению не подлежит: 4 июля 1327 года княгиня Елена родила четвертого сына, Андрея. Своих жен руеские князья в Орду не брали.)

Назначение нового великого князя Владимирского потребовало у хана продолжительных размышлений. Его внимание было приковано к событиям вокруг Юго-Западной Руси. Там вновь явственно проявлялись опасные для ордынского господства тенденции. В 1324 году галицко-волынским князем стал Болеслав-Юрий II Тройденович – ставленник Польши. В начале 1325 года был заключен союз между Польшей и Литвой, скрепленный 16 октября того же года браком дочери великого князя Литовского Гедимина Анны и наследника польского престола Казимира. Этот союз открывал путь к соединению обоих государств для борьбы с Орденом и Ордой.

В этой обстановке хан решил «поиграть мускулами». В 1325 году он посылал каких-то «князей» (возможно, не только татарских, но и русских) в поход на Литву. Порученцы «много зла сотвориша Литве, и со многим полном приидоша во Орду» (20, 189). Благодаря военной активности Орды Галицко-Во-лынская Русь и Киевская земля, находившиеся под властью правителей из Польши и Литвы, продолжали платить дань «вольному царю» Узбеку (131, 35).

Не довольствуясь временными успехами своих «ратей», хан хотел создать у восточных границ Литвы внушительную владимирско-тверскую военную силу. Уже самим своим положением Тверь была призвана стать западным форпостом «русского улуса». Кроме того, Узбек не терял надежду вовлечь Литву в политическую систему великого княжения Владимирского, фактической столицей которого была бы Тверь.

Князь Дмитрий Тверской, несомненно, знал, какую важную роль отводил ему в своих замыслах Узбек. Отсюда та наглая самоуверенность, с которой он расправился с Юрием. Хан и вправду долго не хотел расставаться с Дмитрием и с теми политическими комбинациями, которые были на нем «завязаны». Люди вообще не любят отказываться от своих «насиженных» мыслей.

Пока Узбек задумчиво перебирал свои неторопливые четки, русские князья вынуждены были терпеливо ждать. Они томились в своих походных шатрах, охотились с птицами, упражнялись в стрельбе из лука, а по вечерам пили с ордынскими «царевичами» хмельной русский «мед» и монгольскую просяную водку.

Наконец хан решил остановиться на новом варианте той же «тверской» темы. Дмитрий Михайлович отправился под нож ханского палача, а его место занял следующий по старшинству сын Михаила Тверского – Александр. В отличие от Дмитрия он не был бездетным. В 1321 году княгиня Анна родила ему сына Льва. Несомненно, брак Александра открывал для Орды возможности династических комбинаций.

После казни Дмитрия Александр получил ярлык на великое княжение Владимирское и одновременно стал правителем Твери. Вернувшись к старой схеме Владимир – Тверь – Литва, хан обогатил ее одним существенным дополнением. В Твери он велел разместить сильный татарский отряд под началом Чолхана (в русском произношении – Шевкал, Щелкан). Историки обычно объясняют этот шаг тем, что «хан хотел поставить великого князя под свой контроль» (130, 475). Однако, кроме самоуправства Дмитрия Тверского в споре с Юрием в 1325 году, нет никаких признаков того, что великий князь мог выйти из-под ордынского контроля.