Алехо Карпентьер - Век просвещения

• Название: Век просвещения
• Автор: Алехо Карпентьер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

В романе «Век Просвещения» грохот времени отдается стуком дверного молотка в дом, где в Гаване конца XVIII в., в век Просвещения, живут трое молодых людей: Эстебан, София и Карлос; это настойчивый зов времени пробуждает их и вводит в жестокую реальность Великой Перемены, наступающей в мире. Перед нами снова Театр Истории, снова перед нами события времен Великой французской революции…

---

– Там я буду весьма полезен как распространитель крамольных идей, – сказал юноша, заговорщицки глядя на собеседника.

– Вы совершенно правы, стараясь улизнуть, – отрезал Сигер. – Гвиана может отныне интересовать одних только спекуляторов да сторонников нового правителя. Здесь человек может быть либо политиком, либо подставным лицом. Вы понравились Бийо. Попробуем раздобыть бумагу, в которой вы нуждаетесь…

Неделю спустя судно «Диомед», получившее недавно новое название – «Завоеванная Италия», снялось с якоря и направилось в соседнюю колонию, чтобы продать там – на сей раз в пользу Бюрнеля – партию товаров, захваченных корсарскими кораблями еще в пору правления Жаннэ.

Когда Эстебан после тревожного пребывания в гнетущей и отвратительной обстановке Кайенны – главного города колонии, вся история которой состояла из цепи грабежей, эпидемий, убийств, ссылок и массовых смертей, – очутился на улицах Парамарибо, ему показалось, будто он попал в город, прибранный и разукрашенный для большого празднества, город, напоминавший фламандскую ярмарку, а еще больше – сказочную тропическую страну. Широкие улицы, обсаженные апельсиновыми, тамариндовыми и лимонными деревьями, дышали изобилием и богатством, они были застроены живописными домами из дерева дорогих пород – встречались среди них трехэтажные и даже четырехэтажные, – их окна, без стекол были задернуты муслиновыми занавесками. Большие шкафы, стоявшие в комнатах, были битком набиты всевозможными вещами, а под тюлевыми пологами от москитов покачивались удобные гамаки, обшитые блестящей бахромою. Глазам Эстебана вновь предстали хрустальные люстры и жирандоли, дорогие зеркала, стеклянные щитки для защиты от ветра – все, что было знакомо ему еще с детства. По грузовым пристаням катили бочки; в порту на задних дворах гоготали гуси; в воздухе весело звучали сигнальные рожки горнистов, а солдат, стоявший на сторожевой башне форта Зеландия, отмечал ход солнечных часов, ударяя в колокол механическими движениями заводной куклы. В лавках, торговавших провизией и расположенных возле мясной, где покупателям предлагали мясо черепахи и телячью ногу, нашпигованную чесноком, Эстебан обнаружил уже почти забытые им лакомые кушанья и напитки: портер, сочную вестфальскую ветчину, копченых угрей и молодых лососей, анчоусы в маринаде с каперсами и лавровым листом и крепкую горчицу из Дарема. По реке плыли большие лодки с позолоченным носом и с фонарем на корме; черные гребцы были в ослепительно белых набедренных повязках, они ловко действовали короткими веслами, устроившись под парусиновыми навесами и балдахинами из светлого шелка или генуэзского бархата. Некоторые жители этих заморских владений Голландии дошли до такой изысканности, что ежедневно натирали в своих домах полы красного дерева померанцами: впитываясь в паркет, сок этих плодов издавал сильный и тонкий запах. Католический храм, протестантские и лютеранские церкви, синагоги португальских и немецких евреев – все эти молитвенные дома с их колоколами, органами, песнопениями, гимнами и псалмами, звучавшими по воскресеньям и праздникам – на рождество, в день всеобщего отпущения грехов, на иудейскую пасху и в страстную субботу, – с их священными текстами и молебствиями, с золочеными восковыми свечами, лампадами, пышными светильниками, какие возжигают в день хануки, казались Эстебану символами веротерпимости, – ее в некоторых частях света человек упорно отстаивал и защищал, не страшась религиозных и политических преследований…

Пока судно «Завоеванная Италия» разгружалось и распродавало привезенные товары, молодой человек прогуливался вдоль берегов реки Суринам, где купался весь город, и расспрашивал о предстоящем прибытии североамериканских кораблей, в числе которых должен был прийти и стройный парусник под названием «Эрроу». Не надеясь, что его пребывание в Парамарибо совпадет с прибытием корабля капитана Декстера – к тому же за шесть лет капитана могли сменить, – Эстебан все же понимал, что его опасные приключения подходят к концу. После того как французская шхуна снимется с якоря, сам он и дальше останется в Парамарибо на правах «торгового агента» правительства Кайенны с тайной миссией – распространить, когда это представится возможным и целесообразным, несколько сот экземпляров декрета от 16 плювиоза II года Республики, переведенного на голландский язык и дополненного призывами к мятежу. Эстебан уже выбрал место, где удобнее всего было бросить в воду пачки листовок, привязанные к тяжелым камням, чтобы навсегда похоронить их на дне реки. Потом он станет ждать прибытия североамериканского судна – из тех, что на обратном пути в Балтимор или Бостон делают остановку в Сантьяго-де-Куба или в Гаване. А тем временем он постарается развлечься с какой-нибудь белокурой голландкой, дородной и страстной, с золотистою шеей и грудью, выступающей из пены кружев. После ужина местные красавицы устраивались на подоконниках, чтобы подышать ночным воздухом, или пели, аккомпанируя себе на лютне; иногда они заглядывали к соседкам, показывая им вышитые коврики и дорожки, на которых были изображены милая их сердцу улица в Делфте или воспроизведенный по памяти фасад прославленной ратуши, а то и просто прихотливое сочетание цветных гербов и тюльпанов. Эстебану рассказали, что эти прелестные особы неспроста благоволили к иностранцам, – они знали, что у их собственных мужей были темнокожие любовницы в поместьях, где почтенные землевладельцы слишком уж часто задерживались на ночлег: «Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива. Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня». Впрочем, эта щекотливая проблема существовала с давних пор и повсеместно. Многие белые мужчины, однажды преодолев свои колебания, загорались такой страстью к чернокожим женщинам, что невольно возникала мысль о колдовстве. Ходили легенды о таинственных примочках, различных снадобьях, воде, настоянной на каких-то кореньях, – все это без ведома белого любовника якобы применялось для того, чтобы «присушить» его, привязать к себе и до такой степени подчинить его волю, что он в конце концов становился совершенно равнодушен к женщинам своей расы. Помимо всего прочего, землевладельцу нравилось играть роль Быка, Лебедя и Золотого Дождя [115] в кругу женщин, которые вместе с его благородным семенем получали в подарок браслеты, головные платки, ситцевые юбки и душистые масла, привезенные из Парижа. Белый мужчина, на чьи любовные шашни со служанками все смотрели сквозь пальцы, нисколько не ронял себя в глазах окружающих, вступая в связь с негритянкой. И если от его связей рождалось множество курчавых детей – мулатов, квартеронов и таких, в чьих жилах текло уже совсем немного черной крови, – то это обстоятельство придавало ему завидную репутацию плодовитого патриарха. Зато на белую женщину, сходившуюся с цветным, – а случалось это очень редко, – смотрели с отвращением. На всем Американском континенте – от области, где жили индейцы натчезы, и до побережья Мардель-Плата – трудно было сыскать женщину более несчастную, нежели та, что выбрала для себя роль колониальной Дездемоны… С прибытием «Амазонки», грузового судна из Балтимора, возвращавшегося с Ла-Платы, закончилась жизнь Эстебана в Парамарибо, где он еще оставался некоторое время после того, как «Завоеванная Италия» покинула порт. Ожидая нужный ему корабль, юноша пользовался нежной благосклонностью одной уже зрелой, но еще достаточно свежей и всегда благоухающей дамы, которая, впрочем, нещадно злоупотребляла рисовой пудрой; она зачитывалась романами Ричардсона [116]«Кларисса Гарлоу» и «Памела», считая их новинками, и угощала Эстебана португальскими винами, в то время как ее супруг проводил ночи в своем поместье «Эгмонт» по причинам слишком хорошо известным… За два часа до отплытия – перед тем как снести свой багаж на борт «Амазонки» – Эстебан отправился в городскую больницу, чтобы услышать мнение главного хирурга Грейбера по поводу небольшой опухоли под мышкой слева, которая в последнее время беспокоила его. Наложив на больное место повязку со смягчающей мазью, почтенный доктор проводил молодого человека через приемную, где девять негров под охраной вооруженных стражников мирно курили трубки, набитые едким табаком, от которого пахло уксусом: мундштуки их глиняных трубок были так изгрызены, что тлевший табак едва не обжигал губы. Эстебан с ужасом узнал, что эти рабы за попытку к бегству были отданы под суд и суринамские жрецы Фемиды постановили отсечь каждому из смутьянов левую ногу. А так как приговор следовало привести в исполнение самым тщательным образом, по всем правилам науки, не прибегая к устарелым приемам, которые пригодны только в варварские времена и приносят излишние страдания или подвергают опасности жизнь виновного, то девять рабов были доставлены к лучшему хирургу Парамарибо, с тем чтобы он, вооружась пилою, выполнил судебный вердикт.