Джон Уиндем - Мидвичские кукушки

• Название: Мидвичские кукушки
• Автор: Джон Уиндем
• Жанр: Научная Фантастика

Золотоглазые дети, рождающиеся в неприметном английском городке, оказываются авангардом чужаков, цели которых пугают своей постижимостью.

---

Я не фермер, а только живу в деревне, но я, помнится, уже тогда подумал, что здесь что-то не так. Когда корова, лежа, пережевывает жвачку – да, это вполне обычная картина; но чтобы коровы крепко спали… Но в тот момент у меня возникло смутное ощущение, что тут что-то не в порядке, только и всего.

Мы перелезли через изгородь на поле, где спали коровы, и пошли напрямик.

Слева послышался чей-то крик. Я обернулся и посреди соседнего поля увидел фигуру в хаки. Что кричал человек, было не понять, но судя по размахиванию стеком, он явно приказывал нам вернуться. Я остановился.

– Пошли, Ричард. Он далеко, – нетерпеливо сказала Джанет и побежала вперед.

Я поколебался, глядя на фигуру, которая стала размахивать стеком гораздо энергичнее и кричать еще громче, хотя понять по-прежнему ничего было нельзя, но все же решил последовать за Джанет. Она была уже ярдах в двадцати от меня, как вдруг – я не успел даже сдвинуться с места – пошатнулась, беззвучно рухнула на землю и замерла.

Я остолбенел. Все произошло настолько неожиданно, что на мгновение у меня возникла идиотская мысль, будто ее застрелили. Оцепенение длилось не больше секунды, потом я бросился к ней. Краем глаза я заметил, что человек слева все еще что-то кричит, но он меня уже не волновал. Я спешил к Джанет…

Но я не добежал до нее.

Сознание мое отключилось мгновенно, и я даже не почувствовал, как коснулся земли.

2. В Мидвиче все спокойно

Как я уже говорил, 26-го в Мидвиче все было спокойно. Я очень внимательно изучал обстоятельства дела, и могу сказать практически о каждом, где он находился и что делал тем вечером.

Постояльцы «Косы и Камня», например, уже разошлись по своим номерам. Несколько молодых людей уехали в Трейн в кино – в основном те же, что и в прошлый понедельник. На почте мисс Огл мирно вязала около коммутатора, как всегда, предпочитая радиопередачам чужие телефонные разговоры. Мистер Таппер, который служил раньше садовником, а потом выиграл баснословные деньги в футбольный тотализатор, пребывал в дурном настроении из-за своего телевизора, у которого снова отказал красный цвет, и ругался при этом так, что его жена не выдержала и ушла спать. В одной или двух лабораториях, переведенных на Ферму, все еще горел свет, но и в этом не было ничего странного – некоторые ученые частенько засиживались за своими таинственными экспериментами до поздней ночи.

Жизнь текла как обычно, хотя даже самый рядовой день для кого-то может быть особенным. Например, как я уже говорил, 26-е – день моего рождения, поэтому наш коттедж был закрыт и не освещен. А в поместье Кайл именно в этот день мисс Феррелин Зеллаби заявила мистеру Алану Хьюзу, в то время лейтенанту, что пора бы по-дружески сообщить ее отцу об их помолвке.

После некоторых колебаний Алан позволил провести себя в кабинет Гордона Зеллаби, чтобы посвятить старого джентльмена в суть дела.

Хозяин поместья удобно расположился в большом кресле, закрыв глаза и склонив вправо изящную седую голову, так что на первый взгляд могло показаться, что он спит, убаюканный прекрасной музыкой, наполняющей комнату. Но впечатление оказалось обманчивым – не говоря ни слова и не открывая глаз, Гордон Зеллаби указал левой рукой на другое кресло и приложил палец к губам, требуя тишины.

Алан на цыпочках прошел к указанному креслу и сел. Последовала пауза, в течение которой все заготовленные слова вылетели у него из головы, и следующие десять минут Алан изучал обстановку комнаты.

Одну стену от пола до потолка занимали книжные полки, а вдоль других стен стояли шкафы с книгами, так что место оставалось лишь для больших окон, входной двери, камина, в котором горел приятный, хотя и не столь уж необходимый, огонь, и проигрывателя. Один из застекленных шкафов был отведен под издания трудов самого Зеллаби, в том числе и на других языках; на нижней полке было оставлено место для новых поступлений.

Над шкафом висел набросок красным мелом, изображавший красивого молодого человека, в котором, несмотря на прошедшие сорок лет, все еще легко было узнать Гордона Зеллаби. На другом шкафу стояла бронзовая статуэтка, в которой было увековечено впечатление, произведенное им на Эпстайна[4] примерно двадцатью пятью годами позже. На стенах висело несколько портретов знаменитостей с автографами. Место над камином и возле него было отведено для семейных реликвий. Вместе с портретами отца, матери, брата и двух сестер, там имелись изображения Феррелин и ее матери (миссис Зеллаби номер два), а также сводных брата и сестры Феррелин и их матери (миссис Зеллаби номер один).

Портрет Антеи (нынешней миссис Зеллаби, номер три) стоял на главном предмете в комнате – большом, обитом кожей, письменном столе, за которым Зеллаби создавал свои труды.

Разглядывая книги, Алан подумал о том, не выбрал ли он слишком неподходящее время для визита – судя по всему, именно сейчас Зеллаби вынашивал замысел очередного произведения, чем и объяснялась его некоторая рассеянность.

«О, он всегда такой, когда что-то обдумывает, – объясняла Феррелин. – Он словно отключается. Иной раз уйдет на прогулку и забредет так далеко, что сам не может понять, где находится, и звонит нам, чтобы приехали за ним на машине… ну и так далее. Немного утомительно, но все приходит в норму, как только он начинает писать. Тогда надо только следить, чтобы он вовремя поел и все такое».

Обстановку комнаты – удобные кресла, приятное освещение, толстый ковер – Алан воспринял как практическое воплощение взглядов ее хозяина на безмятежную жизнь. Он вспомнил, что в книге «Пока мы живы» – единственной книге Зеллаби, которую он читал, – автор расценивал и аскетизм, и неумеренность как проявления неприспособленности к жизни. Алан помнил, что книга была интересная, но довольно мрачная; автор не слишком полагался на то, что новые поколения, как правило, и динамичнее, и дальновиднее своих предков.

Наконец музыка стихла. Зеллаби, нажав кнопку в подлокотнике кресла, выключил проигрыватель, открыл глаза и взглянул на Алана.

– Надеюсь, вы меня извините, – сказал он. – Мне кажется, что музыку Баха нельзя прерывать. Кроме того, – добавил он, поглядев на проигрыватель, – мы никак не можем окончательно привыкнуть к этим новшествам. Становится ли искусство музыканта менее достойным уважения оттого лишь, что он не каждый раз исполняет свою музыку сам? Что есть вежливость? Должен ли я считаться с вами, или вы со мной, или мы оба должны считаться с гением – пусть даже гением из вторых рук? Никто нам этого не скажет, и мы никогда этого не узнаем. Мир книжного этикета рассыпался в прах еще в конце прошлого века, и с тех пор нет правил, которых стоило бы придерживаться, имея дело со всеми этими новыми изобретениями. Нет даже правил, которые личность могла бы нарушить, что само по себе является ударом по свободе. Довольно грустно, вам не кажется?

– Да, – сказал Алан, – я…

– Хотя имейте в виду, – продолжал Зеллаби, – даже само существование подобной проблемы всерьез не воспринимается. Истинное дитя нынешнего века мало интересуется серьезным изучением этих новшеств, оно просто хватает их, как только они появляются. И только когда мы сталкиваемся с чем-то действительно крупным, то начинаем осознавать проблемы, которое оно создает для общества, а потом, вместо того чтобы искать компромисс, начинаем требовать простого, но невозможного выхода – закрыть открытие, запретить, – как это было с атомной бомбой.

– Согласен. Я только…

Мистеру Зеллаби ответ Алана показался недостаточно пылким.

– Пока вы молоды, – понимающе сказал он, – беззаботны, не думаете о будущем, до тех пор в жизни есть нечто романтическое. Но, согласитесь, в нашем сложном мире это не лучший образ мыслей. К счастью, мы на Западе все еще сохраняем скелет традиционной этики, но уже появляются признаки того, что старым костям становится все труднее нести бремя новых знаний, вам не кажется?

Алан собрался с духом и, вспомнив, как всегда путался в паутине рассуждений Зеллаби, решил действовать в лоб.

– В данный момент, сэр, я хотел поговорить с вами на несколько иную тему, – сказал он.

Обычно, когда Зеллаби замечал, что его мысли вслух прерывают, он пытался вернуть их в прежнее русло. Теперь же он оставил дальнейшие рассуждения об этическом скелете и спросил:

– Ну конечно, друг мой. Конечно. Что такое?

– Это… ну, в общем, это насчет Феррелин, сэр.

– Феррелин? Ах да. Боюсь, она уехала в Лондон на пару дней, навестить мать. Завтра она вернется.

– Э… она уже вернулась, мистер Зеллаби.

– В самом деле? – воскликнул Зеллаби. Он задумался. – Да, вы правы. Она обедала с нами. Ведь и вы тоже! – добавил он с торжествующим видом.

– Да, – сказал Алан и, решив не упускать возможности, начал выкладывать припасенные новости, с сожалением сознавая, что ни одной из заранее заготовленных фраз у него в голове не осталось. Зеллаби терпеливо слушал, пока Алан наконец не сказал в заключение: