Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

• Название: Королев: факты и мифы
• Автор: Ярослав Голованов
• Издательство: «Наука»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-02-000822-2

Книга известного журналиста Ярослава Голованова посвящена родоначальнику отечественной практической космонавтики Сергею Павловичу Королеву. Это наиболее полная биография некогда засекреченного легендарного Главного конструктора. Автор работал над книгой 26 лет. В нее вошли многочисленные свидетельства близких, соратников, родных СП. Королева, неопубликованные документы и уникальные фотографии (из личного архива автора).

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Королёв: факты и мифы

Наш главный девиз – беречь людей. Дай-то нам Бог сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предупредить, предугадать как раз худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное.

Сергей Королев

КРЫЛЬЯ

Тем сотням и тысячам, которых в сообщениях ТАСС называли просто «учеными, инженерами, техниками и рабочими»;

тем, которые отправляли «Луны» к Луне, «Венеры» к Венере и задраивали люки за безвестными летчиками, чьи имена через несколько минут повторял весь мир;

тем, которые жили среди нас, но которых мы не знали, потому что они не рассказывали о своей работе и не носили свои ордена;

тем, которые, штурмуя космос, оставались на Земле

1

Вот почему архивы роя,
Я разобрал в досужий час
Всю родословную героя,
О ком затеял свой рассказ.

Александр Пушкин

«Однако ж мне положительно не везет... С Екатеринославом получилось некрасиво, но я желал только справедливости... И Мария Николаевна ведет себя престранно. Право, не знаю, у кого достанет терпения испытать ее равнодушие. Я не мальчик, наконец. И намерения мои ей отлично известны. Надобно решительно объясниться, и немедля. Нынче уже май, а в августе – прощай! Да, решено. Буду сегодня же говорить с ней...» – так бодрил себя Павел Яковлевич Королев, быстро шагая по Гоголевской, главной улице Нежина.

Гоголевскую тут по привычке называли Мостовой, потому что, прежде чем заложили ее булыжником, была она вся покрыта деревянными шпалами, о которых поминал в «Мертвых душах» Николай Васильевич Гоголь, описывая мостовую плюшкинского села. Шла эта улица через весь город, мимо женской гимназии Кушакевича, мимо сквера с памятником, к собору, к рыночной площади. Тут, на углу Мостовой и Стефано-Яворской, как раз и помещалась бакалейная лавка Москаленко. Николай Яковлевич, хозяин, был человек степенный, молчаливый, на иных лавочников – шустрых, суетливых – вовсе не похожий. По паспорту значился он «козаком Нежинского полка» и вид имел доподлинно казачий: широк и в плечах, и в талии, а вислым, тронутым серебром усам его могли позавидовать исконные запорожцы. В большом доме греческой постройки, крышу которого из лавки нельзя было разглядеть за могучими кронами гоголевского сквера, но расположенном совсем рядом, помещалось многочисленное семейство Москаленко: Мария Матвеевна – жена, Юрий и Василий – сыновья, Маруся и Анна – дочки. Это еще не считая прислуги. Самого хозяина застать дома было трудно, дни его протекали в лавке, среди сахарных голов, кулей с мукой, пакетов с чаем, крупами и конфетами. Близость храма не позволяла Николаю Яковлевичу торговать вином, и, если случалось покупателю спросить бутылку хересу или мадеры, он гонял хлопчика-услужающего в домашний погреб.

Дом держался на жене. Мария Матвеевна была тоже запорожских казачих кровей, из рода Фурса, женщина добрая, ласковая, но при этом энергичная и волевая. Ее на все хватало: и детей наставить, и хозяйством управлять, и соления готовить, да такие, что известны были и шли нарасхват не только в соседних уездах, но и в далеких губерниях, в Либаве, Вильне, Риге и даже в самом Санкт-Петербурге! Однажды, воротясь из столицы, Мария Матвеевна в большой радости сообщила, что некая влиятельная особа – едва ли не князь – приняла от нее бочонок отборных огурчиков, за что непременно обещано было выхлопотать Москаленкам звание «поставщиков двора Его Императорского Величества». Короче, в славе отменных нежинских огурчиков ее трудов немало. И если уж говорить по правде, главные-то доходы давали именно соления эти, бочки, что уставились по всеми двору, а не лавка Николая Яковлевича. Одно только название – лавка. Вот у Дьяченко это лавка! Первейший на весь Нежин магазин. Однако Москаленко не завидовали соседу. И дом их, пусть скромен, без затей новомодных, без праздных пиров, но чист, опрятен, а случись гости – всегда найдется, чем попотчевать.

В последнее время гости бывали каждое воскресенье. Музыка, танцы, игры, одно слово – молодежь. Старшенький, Юрий, уже студент Историко-филологического института, бывшего лицея графа Безбородко, и Маруся уже совсем невеста, от женихов отбоя нет. Вот ведь и сегодня Королев придет непременно...

Да, Королев решил прийти сегодня обязательно, хотя к веселью был не расположен.

Дурное настроение Павла Яковлевича вызвано было несколькими причинами. Одна из них – назначение. Нынче летом институт графа Безбородко оканчивали 13 студентов. Тринадцать мест было и в списке, присланном из Петербурга, из Министерства народного просвещения. Каждый волен выбирать. Данилов выбрал Екатеринослав1. А может быть, Королев тоже желает Екатеринослав?! Отчего Данилову протекция? Разве он в первых учениках? Королев отправился к директору оспаривать место. За Данилова вступился Сперантский, профессор русской литературы. Да и как ему не вступиться, коли Данилов у него в фаворе: сборник издал – «Песни села Андреевки Нежинского уезда». Эка невидаль, – триста крестьянских песен! Королев прямо сказал тогда Данилову:

– Надобно стремиться создать что-нибудь серьезное, солидное...

Уязвил.

Впрочем, не так уж и хотелось Павлу Яковлевичу в Екатеринослав. Да и велика ли разница: Екатеринослав или Екатеринодар2, который он выбрал в конце концов? Переживания его шли вовсе не от выбора этого, а от болезненно обостренного самолюбия. Всякий раз, когда случалась какая-нибудь, пусть даже вовсе пустячная, не чета назначению, история, где можно было усмотреть, а чаще даже не усмотреть, а домыслить умаление чести, злые желваки начинали ходить под смуглой кожей его лица. Все мерещилось ему попреком низкому его происхождению.

Павел Королев, сын отставного писаря, бессрочно отпускного унтер-офицера из Могилева, ставшего банковским служащим, многолюдный дом родительский покинул после завершения своего образования в Могилевской духовной семинарии, в которой состоял также и надзирателем. Служба по духовному ведомству не обещала ему ничего интересного, ограничивая пищу для его ума, острого и критичного. Он решил поступить в нежинский Историко-филологический институт и зачислен был в августе 1901 года казеннокоштным студентом. Казеннокоштные с давних, еще догоголевских, времен содержались на полном пансионе и, кроме мыла, ни на какие нужды денег могли не тратить. Своекоштные, вольноприходящие, естественно, были побогаче. Кстати, уже тут чувствовал Павел Яковлевич первую между ними грань, И хотя ни разу не ходил Королев к папироснику Борцу, ссужавшему студентам деньги под большие проценты, все-таки даже среди казеннокоштных был он небогат и страдал от этого.

Зато в науках никому не уступал. Все годы ходил в лучших учениках и курс по словесному отделению окончил лишь с единственной тройкой по истории римской литературы. 18 июля 1905 года ему был вручен аттестат с долгожданной строчкой:

«Получает звание учителя гимназии».

Павлу Яковлевичу шел двадцать девятый год, возраст степенный, – он давно уже помышлял об устройстве будущей своей жизни и в последнее время в размышлениях своих неизменно возвращался к черноглазой Марусе, сестре Юрия Москаленко, нынче поступившего на первый курс, барышне редкой красоты. Уже два года бывал он в ее доме и не раз имел случай выказать ей свое внимание. Но она словно и не замечала его. Иногда взглянет так дерзко, смерит его с головы до пят и засмеется. Однажды зимой на катке Павел Яковлевич даже пробовал объясниться, но Маруся убежала. И хотя родители ее относились к Павлу Яковлевичу в высшей степени благосклонно, все равно в ее присутствии чувствовал себя подчас как-то напряженно, часто оборачивался вдруг: ему казалось, кто-то тайно смеется над ним за его спиной...

Сегодня тут все было, как обычно: стихи, песни, и вот уже захрипел вальс в широкой граммофонной трубе. Музыка нынче мешала ему. Да и все это веселье тоже.

Сегодня острее, чем обычно, почувствовал он, что перерос эту компанию, что ему скучно средь вечно веселящихся барышень и их улыбчивых кавалеров. Вот Доль, студент, тоже словесник, уже взял виолончель, а Мария Матвеевна достала свою скрипку. «Странно, – подумал Павел Яковлевич, – где же это она научилась играть на скрипке?» Василий, младший брат Маруси, аккомпанировал им на пианино. В столовой слышался красивый баритон Юрия:

Пробежав по струнам,
Золотым певунам,
Не жалею ни груди, ни глотки:
И сияй, и светлей,
Наш родимый лицей,
Знаменитый лицей Безбордки!

«По первому году все влюблены в институт. Погоди, через год-два уж не запоешь о „любимом лицее“. – Юное молодечество и неиссякаемая энергия Юрия раздражали Павла Яковлевича. – С ним опять этот Алеша, офицерик, кажется, неравнодушен к Марусе», – подумал Павел Яковлевич.