Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

• Название: История сыска в России, кн.1
• Автор: Пётр Кошель
• Издательство: Литература
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: 985-437-143-3, 985-437-143-5

Чем антинародней и безнравственнее власть, тем острее она нуждается в службах, тайно и явно следящих за умонастроением масс. Первой такой спецслужбой явился на Руси при царе Алексее Михайловиче Приказ тайных дел. О его работе, а также о сыске, творимом Тайной канцелярией, III Отделением, царской охранкой, ЧК, НКВД и КГБ, рассказывает книга.

Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

---

В приведённой выше характеристике «общественного мнения», помимо разреза социального, не был забыт и разрез национальный. Правда, не все народности были признаны достойными жандармского изучения. Упомянуты только прибалтийские провинции, Финляндия и Польша. Хуже всего обстояло с последней, но как раз в Польше III Отделение не имело силы. Там действовала, хотя в значительной степени лишь на бумаге, своя конституция, а наместник, великий князь Константин, относился к жандармам довольно скептически, в польские губернии их не допускал и управлял по собственному разумению. Восстание 1830—1831 годов сразу изменило обстановку. Уже в самом начале Бенкендорф почувствовал, какую обильную пищу для работы своего учреждения он получает. «У нас эта война будет войной национальной, – писал он великому князю Константину в 1830 году, – тем не менее она большое для нас несчастье. Она послужит поощрением для негодяев всяких национальностей и бросит на весы, и без того уже наклоняющиеся в другую сторону, большую тяжесть в пользу мятежа против законной власти».

После подавления восстания польская конституция была уничтожена и III Отделение распространилось на Польшу. Здесь оно развило энергичную деятельность, приведшую, кстати, к созданию заграничной агентуры.

Списки дел III Отделения пестрят именами поляков, отправляемых на каторгу, в ссылку, бегущих оттуда и вновь попадающих в силки и т. п. Каково было отношение жандармов к польским делам, хорошо иллюстрирует рассказ жандарма Ломачевского, относящийся к его деятельности в виленской следственной комиссии 1841 года. Когда председатель комиссии, изумившись рвению одного из её членов, полковника Н, спросил его: «Скажите, полковник, что, по вашему мнению, лучше для государя: не раскрыть вполне преступления или, напутав небылиц, обвинить невинного?», тот ответил: «Лучше обвинить невинного, потому что они здесь все виноваты, канальи!»

«Между тем как польские провинции вызывали усиленную деятельность III Отделения в политическом отношении, внутренние, чисто русские области империи, оставались по-прежнему спокойными и не возбуждали ни малейших опасений». Действительно, за весь период от декабристов до петрашевцев жандармам не довелось раскрыть ни одного сколько-нибудь крупного революционного дела. Оренбургское дело Колесникова, дело братьев Критских, дело Сит-никова, кружки, связанные с именами Сунгурова, Герцена и Огарёва, Кирилло-Мефодиевское общество – и всё. Ни одна из этих организаций не успела начать революционные действия, а некоторые вовсе не собирались к таковым приступать. Кроме того, не все эти общества были раскрыты непосредственно III Отделением.

С одной стороны, это положение было для жандармов черзвычайно отрадным. Спокойствие общества позволяло работать без излишней спешки и волнений и приобретать чины и ордена без особого риска и невзгод. Но, с другой стороны, нужно было проявлять деятельность, а наиболее важного поприща – политического движения – как раз и не хватало. Поэтому то немногое, что находилось, раздувалось донельзя. Жестокие наказания постигали невинных студентов, за чаркой вина спевших оппозиционную или просто непристойную песню. Всё, что чуть-чуть выходило за рамки дозволенного, превращалось в преступление. Без государственных преступников III Отделению было неприлично. Правда, значительную работу доставляли разбросанные по разным тюрьмам декабристы и позднее поляки. На каждого было заведено дело. Но вся эта слежка, хотя и требовала времени, уже не могла принести сколько-нибудь желаемого результата. И жандармы хватаются за каждое сообщение, каждый слух о тайном обществе, а ловкие авантюристы-провокаторы используют и жандармское рвение, и страх императора перед революцией. Николай I не оставлял без внимания ни одного политического доноса.

Так, в 1835 году некий Луковский, приехавший из Англии, сообщил, что там существует два тайных общества: русское и польское. Он, Луковский, состоит членом этих обществ. Оба они действуют в контакте и предполагают начать в России широкую пропаганду. Для этого печатается соответствующая литература, полная ненависти к России и русскому престолу, и литературу эту будут переправлять в Россию по маршруту: Индия – Персия – Грузия – Астрахань. При всём том Луковский ни одной фамилии не называл и, как полагалось, просил дать ему денег для раскрытия злого умысла.

Нелепость доноса была очевидна: после 14 декабря неоткуда было взяться в Англии тайному обществу, а невозможный и придуманный лишь для вящего эффекта маршрут сразу обнаруживал мнимость предприятия. Николай, как он ни боялся призрака революции, догадался, что его обманывают, и на докладе по доносу Луковского положил резолюцию: «Всё это очень неясно, нет ни одного положительного указания; во всём этом правда только ненависть к нам англичан». Однако тут же смутился – не проворонит ли он таким манером заговора – и приписал: «Впрочем, в наш век нельзя ничего оставлять без внимания». Пользуясь мнительностью императора, III Отделение давало ход таким делам и провокациям, фальшивость которых наиболее умные жандармы, как Фок или Дубельт, должны были понимать. Недаром про Дубельта говорили, что он выдумывает заговоры, чтобы пугать постоянно правительство. Если Дубельт сам заговоров и не выдумывал, то он не препятствовал другим измышлять их. Дела III Отделения полны доносов о «государственных тайнах» и злоумышлениях против императора, которые по расследовании оказывались дутыми. Эти доносы, наконец, утомили самих жандармов, и они стали наказывать неудачливых доносчиков.

Тем не менее провокаторы не унимались. Для примера приведём истории двоих из них: Медокса и Шервуда. Это фигуры, очень характерные для своего времени, крупные по размаху и к тому же сравнительно хорошо освещённые в нашей литературе.

на заре провокации

Роман Медокс, сын содержателя театра, начал свои подвиги ещё в александровскую эпоху. В 1812 году, имея от роду всего 17 лет, он воспылал неумеренной любовью к отечеству и, прельстясь мыслью явиться «подражателем Пожарскому, Палицину и Минину», решил на собственный риск и страх и, конечно, на казённый счёт составить самостоятельное ополчение горских народов Кавказа. Для этого подвига он сфабриковал себе документы на имя адъютанта министра полиции, поручика конной гвардии, флигель-адъютанта Соковнина, выдал себе неограниченные полномочия, а также соответствующие предписания министра финансов на предмет субсидирования его начинаний и, вооружась всем этим, явился в начале 1813 года на Кавказ, где развил необычайную деятельность. Получив по подложному предписанию 10 тысяч рублей, он принялся за объезд кавказской военной линии, обозревал укрепления, устраивал смотры, словом, «ревизовал»; узнав же, что местные власти в служебном рвении поспешили донести своим начальникам об успешном выполнении полученных через него распоряжений, он не только не смутился, но даже послал министру полиции самостоятельный рапорт о своих действиях с присовокуплением приватного письма, в котором он настойчиво просил подтвердить все его поступки и полномочия.

Вязьмитинов не обладал, по-видимому, ни чувством юмора, ни умением ценить птицу по полёту. Он не внял настояниям Медокса, и последний поплатился за свои проделки тринадцатилетним знакомством сначала с Петропавловской, а потом с Шлиссельбургской крепостью. Впрочем, выпущенный на свободу, Медокс очень скоро заручился доверием III Отделения и, присоединив к своим старым приёмам ещё и провокацию, показал большой размах и инициативу.

В 1829 году Медокс, в чине рядового, очутился в Иркутске, где тогда служил городничим А.Н.Муравьёв, осуждённый по делу декабристов и затем помилованный, но оставшийся под сильным подозрением и окружённый шпионами. К последним присоединился и Медокс, втершийся в дом к Муравьёву, прикинувшись влюблённым в сестру его жены.

Наблюдая за Муравьёвым и его домашними, Медокс заметил, что они поддерживают нелегальные сношения с Петровским заводом, где находились осуждённые декабристы. Донеся об этом в III Отделение, Медокс решил продолжить деятельность такого рода и в 1832 году соорудил провокацию большого масштаба.

По его словам, среди нелегальной переписки декабристов, шедшей через дом Муравьёва, ему удалось случайно найти шифрованные письма. Разобрав шифр, он узнал, что в обеих столицах существует обширное тайное общество «Союз великого дела», поставившее своей задачей продолжить дело декабристов и находящееся в постоянных сношениях с Петровским заводом. Для большей важности Медокс, следуя своему старому рецепту, сфабриковал по выдуманному им шифру письмо от имени декабриста Юшневского. В письме этом Юшневский рассуждал о делах нового общества, и важность находки, таким образом, становилась несомненной.

Правительство попалось на удочку и после различных прений и совещаний отправило к Медоксу специального посланца, ротмистра Вохина. Тот устроил Медоксу поездку в Петровский завод, где, пользуясь знакомством с женой Юшневского, Медокс должен был вступить в сношения с заговорщиками. Медокс перезнакомился с петровскими декабристами, а по возвращении представил Вохину подробный дневник своего путешествия, конечно, подтверждавший существование заговора. В качестве же вещественного доказательства он сфабриковал специальный «купон», который должен был ему, как члену «Союза великого дела», открыть доступ к столичным кругам тайного общества.