Валентина Ходасевич - Портреты словами

• Название: Портреты словами
• Автор: Валентина Ходасевич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Валентина Михайловна Ходасевич (1894—1970) – известная советская художница. В этой книге собраны ее воспоминания о многих деятелях советской культуры – о М. Горьком, В. Маяковском и других.

Взгляд прекрасного портретиста, видящего человека в его психологической и пластической цельности, тонкое понимание искусства, светлое, праздничное восприятие жизни, приведшее ее к оформлению театральных спектаклей и, наконец, великолепное владение словом – все это воплотилось в интереснейших воспоминаниях.

---

…Впихнулись в вокзал – относительный порядок. Натан в вагоне. Вагон жесткий. Располагаемся. Еще не все друзья Ирины в сборе – она бегает, ищет их по перрону. Весь вагон как глухонемой – расстаемся с любимым городом.

Буквально за минуту до отхода поезда (перрон уже пустой) Ирина не выдержала и разрыдалась. Вдруг видим бегущую к вагону фигурку – Муся! Иринина сестра, мать девочки и мальчика, которых взяли к себе Альтманы; она жила с этой весны в ста километрах от Ленинграда – в Луге. Накануне отъезда несколько друзей ринулись ее искать в Лугу, но нашли ее в лесах, куда уже бежали жители Луги от немцев. Невозможно описать встречу с ней в вагоне… Мать, дети, Ирина – плачут: билета у Муси нет; уговорили проводницу взять ее к себе в служебное отделение.

…Едем неведомой нам дорогой через Буй, Галич, Котельнич. Места поразительно красивые – иллюстрации к русским сказкам. Места былинные.

Не помню, где кончились белые бумажные кресты на окнах и появился открытый электрический свет… И Галич и Котельнич уже переполнены эвакуированными детьми. Едем дальше, и нам все безразлично – если не Ленинград, пусть Пермь… У всех какие-то пермские адреса. У Андрея Романовича – письмо от актера ТЮЗа родителям. Академика Смирнова ждет Пермский университет.

Недалеко от вокзала – бараки общежития университета. Удивляет убогость города. Деревянные дощатые тротуары, сильно прогнившие, деревянные дома тоже перекорежились. Идем по адресу. Передаем письмо, старички соглашаются нас поселить. У них две комнаты. Одну нам – размером два на четыре метра, окно семьдесят пять на пятьдесят сантиметров, от пола – чуть. Дадут тюфяк на пол, табуретки и столик к окну. Не помню, освещались ли улицы и чем. Внутри у меня непролазный мрак. Бодрюсь. Андрей Романович «тайком» от меня хватается за сердце, а я делаю вид, что не замечаю, а в общем, глубокое безразличие, но что-то вне разума заставляет жить и все переносить. Даже и мечтаний никаких. Круглосуточно подгоняешь себя: «Нужно!…»

…Чтобы прописаться, нужно пройти санобработку. Талоны получаем, идем в деревянный домик на берегу Камы. Два отделения: мужское и женское – просто баня. Выдают кусочек мыла, клочок мочалы. В раздевалке – снимай все в сетку и в голом виде отдавай в дезинфекцию. Почему-то в женском отделении обслуживают мужчины (студенты медицинского), а в мужском – женщины. У мужского отделения скандалы – цыгане не согласны мыться, вышибли уже два окна. Здоровенные, кудрявые, в плисовых штанах, на темной коже блестят золотые украшения: серьга, цепочка, кольца… Женщины, в пестроте платков и широченных юбок, держат на руках или за руку голых детей – совершенно темных, ревущих, но очень хорошеньких. Вмешалась милиция, всех загнали. Мы на очереди. Наконец цыгане вымылись, и мы видим, что все очень посветлели, да и волосы у многих оказались медно-рыжими – грязь мешала проявиться цвету. А дети поразили – до чего хороши! Почти белые, и только задики в темно-лиловых пятнах – от побоев. Солнце пригревало, санобработка отвлекла и слегка вернула в жизнь. Пошли в милицию – прописались.

…Дикий шум, завывание – круглосуточно испытывают авиационные моторы. Не успевают затихнуть и рассосаться звуки, как взмывает новый. Завод далеко от центра города, на нем работает брат Басова Владимир, инженер. В городе есть еще знаменитая «Мотовилиха» – старый орудийный завод. Их испытывают тоже круглосуточно, снаряды летят далеко через Каму. Вечером виден огненный полет, а бабаханье разрывов – все время. Кажется невероятным, что люди могут жить в этом городе. Война тут ни при чем – всегда так. «Привыкнете через недельку», – говорят нам. Пока – вздрагиваем.

Едем к Владимиру Семеновичу познакомиться – жена, две девочки. Квартира на территории завода – отдельная, две комнаты, в одной – огромный рояль. Владимир – страстный пианист. Рассказываем о матери и Викторе. Принимают любезно, но смущены: их тоже тряхнула война – питаться трудно. Хотели бы нас приютить, но некуда – обещают поспрошать.

…Узнаю адрес союза Рабис. Очень приятный молодой председатель. Вежливый, замотанный. Хочет как лучше. Регистрирует Натана и меня. Обещает подумать, как обеспечить работой. У них имеется буфет, можно закусить – пока… (добавляет он со вздохом). Городской театр оперы и балета в отпуске. Заходите. Обещает и насчет комнат.

…Альтманы нашли две комнаты – Ирина все моет, вплоть до потолка. Стараемся поменьше быть в нашей щели-дыре, «гуляем» бессмысленно. Встретили Лилю Юрьевну Брик и Василия Абгаровича Катаняна. Они исхлопотали помещение за городом – ехать поездом минут двадцать. Приглашают приехать. До того ли!…

…Смотрели несколько комнат – бешено дорого и мало отличаются от нашего коридорчика-клоповника. В магазинах крабы и шампанское. Где-то чем-то питаемся. На рынке ничего, кроме угля ведрами, целебных трав и с трудом – махорка-самосад. Я курильщик, мои папиросы кончились, и я ужасно страдаю. Продают пачками нюхательный табак с мятой. Пробовала закручивать в «козью ножку» – не горит, тлеет, а от дыма тошнит. Хлеб черный по карточкам.

…Заходим в Рабис – любезность и предложение оформить «что-то, когда-то» в Драматическом театре. Очень далеко от нашего жилья, Натан устраивается в газету рисовать военные плакаты и шаржи. Нужно в разных вариантах: Гитлер, свастика, пауки, змеи. И то хорошо! Он, как всегда, тихо улыбается и нерушимо спокойно рисует.

…Бываем у Басовых. От Виктора телеграмма из Осташкова: «Дом закрыл, буду пробираться в Ленинград, наверное, не увидимся, будьте благополучны. Виктор». Мы все горюем, тем более что Виктор не из унывающих.

Вскоре Натан сообщает, что в редакцию газеты звонил Василий Каменский – он на Сылве, в селе Троица, в своем доме Каменка. Узнал, что мы в Перми, выругался, 290

почему до сих пор не приехали к нему, завтра позвонит в два часа, просит меня быть у телефона. Говорили. Рассказал, как проехать к нему на Каменку. Поедем.

Были у Васи. Свиделись радостно и ласково. Все сказочно: и пейзаж с необыкновенными стройными елями (издали кажутся кипарисами), и дом, не похожий ни на какой другой в мире. На входной двери нарисована райская пестрая птица и надпись: «Влетайте в дом поэта, как птица эта!» Все зарастает и разваливается одновременно. Жалели, что не собрались поехать – благополучных двадцать пять лет! Провели с Васей двое суток. Он озабочен, что и как будет. Переночевали – обещаем еще приехать, да и Вася бывает в Перми довольно часто. Он очень душевный человек, но тут и он растерялся – у него осело много детей и женщин: его и его друзей…

…Слушаем радио… Немцы продолжают наступление, успешно продвигаются. Жертвы огромны, отдаем земли и города. Ленинград эвакуируется с трудом. Война принимает такие размеры и формы, каких и не воображали. Мне принесена записка от любезного председателя Рабиса – просит зайти: неожиданные новости. Бегу. Узнаю, что из Ленинграда эвакуирован Академический театр оперы и балета им. Кирова – мой дорогой театр! – по тому же пути ехали мы, а где осядут, неизвестно. В Пермском горкоме идет совещание – может ли город принять около трех тысяч человек и разместить их. Завтра утром будут в Перми, и, как бы ни решился вопрос, поезд здесь остановится. Мне предлагают дать пропуск на вокзал – встречать. Я думала, что не доживу до радости увидеть любимых друзей. Особенно Вечесловых. Утром узнаю, что решено оставить театр в Перми и предоставить ему здание городского театра. Всю ночь готовили одну из школ под общежитие и освободили почти всю гостиницу «Семиэтажку» около театра. Ресторан в городе тоже передают в ведение театра. Поезд с «помпой» встретили хозяева города. Не забыть крик Татьяны Вечесловой из окна поезда: «Валюша!» Меня душили в объятиях, обкапали слезами артисты балета и оперы, рабочие. Все обездолены, но, пока живы, надо работать!

Директором театра последний год был Радин – очень толковый и энергичный, при нем хорошие хозяйственники. Уже на перроне, пробегая мимо меня, Радин радостно улыбнулся и крикнул: «Как хорошо, что вы здесь!» – а за ним артист бас Фрейдков: «Мы ведь без единой декорации приехали – только костюмы. Сегодня же приходите в театр…» Я уже не могла оторваться от Тани, ее матери, с ними Танина сестра и отец. Вещей у них, да и у всех, много. Не помню, как их доставляли до школы-общежития. Явочным порядком занимали места в больших комнатах-классах. У многих азарт и глаза волчьи. Появился администратор театра, постепенно начали устраиваться и меняться местами по цехам: балет – с балетными, оперные – со своими… Приехали семьями, да в пути еще один человечек родился. Через несколько часов – явка в театр. Я бегу домой к Андрею Романовичу. Рассказываю. Вместе идем к театру – там в скверике уже собираются артисты. Неутомимый и все схватывающий на ходу Радин обращается ко всем с речью и информациями. Я от счастья всех видеть и в мыслях о работе, конечно, не подумала сразу сказать Радину, что нам нужно жилище, – прошляпила! Заселяют гостиницу, школа полна… А мы с Андреем Романовичем не служим в театре, да и у нас есть крыша и клопы… Это не «святость», а глупость. Никакой цепкости. (И так всю жизнь!)