Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

• Название: Адольф Гитлер (Том 1)
• Автор: Иоахим Фест
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87964-006-X, 5-87964-005-1

«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», — утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.

Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали. Особенно рьяно такую стратегию «выжженной земли» вокруг себя проводил Гитлер.

Так возникает соблазн для двух типов интерпретации, в принципе родственных, несмотря на внешнюю противоположность. Первый из них крайне упрощённый, на основе элементарной рационализации мотивов во многом аномальной личности; второй — перенесение поисков в область подсознательного или даже оккультного.

Автору этой биографии Гитлера удалось счастливо избежать и той, и другой крайности. Его книга уникальна по глубине проникновения в мотивацию поведения и деятельности Гитлера, именно это и должно привлечь многих читателей, которых едва ли удовлетворит простая сводка фактов.

---

Сумасшедшая суета Берлина, пришедшая сюда в знаменитые двадцатые годы, его легкомыслие и алчность дают гитлеровской антипатии к этому городу новую пищу, ибо слишком уж он контрастировал с мрачным характером Гитлера. И тот охотно сравнивает царившую тут атмосферу с Римом времён упадка, только тогда, считает он, ослабление города было использовано «чужеродным христианством», а теперь моральным упадком Германии воспользовался большевизм. Речи Гитлера того времени кишат нападками на порочность большого города, коррупцию и разврат, представший перед ним на сверкающем асфальте Фридрихштрассе или Курфюрстендамм: «развлекаются и танцуют, чтобы забыть о нашей нужде, — с возмущением заявил он однажды, — ведь не случайно придумывают все новые развлечения. Нас же хотят искусственно изнурить». Как когда-то в семнадцать лет, приехав в Вену, стоял он и теперь растерянным и чужим перед феноменом большого города, потерявшись в его шуме, суматохе и суете, — собственно говоря, он чувствовал себя как дома только в атмосфере провинции с неотъемлемым для неё бидермайером, обозримостью и моральной упорядоченностью. В ночной жизни он видит изобретение смертельного классового врага, систематическую попытку «ставить сами собой разумеющиеся гигиенические правила расы с ног на голову; из ночи он (еврей) делает день, он организует эту пресловутую ночную жизнь и точно знает, что действует она медленно, но верно… (чтобы) разрушить одного физически, другого духовно, а в сердце третьего вложить ненависть, когда тот видит, как разгульно живут другие». Театры, продолжает он, «те места, которые человек по имени Рихард Вагнер хотел видеть когда-то затемнёнными, чтобы добиться высшей меры освященности и святости, и строгости, и… высвобождения индивидуума из-под всех нужд и бед», стали «рассадником порока и бесстыдства». В его глазах город наводнён сутенёрами, а любовь, которая для «миллионов других означает высочайшее счастье», превратилась в товар, «в не что иное как гешефт». Он обличает унижение семьи, разложение религии, говорит, что все распадается и компрометируется: «Тот, кто сегодня оказался внутри этого века самого низкого обмана и надувательства, для того остаются только две возможности — или отчаяться и повеситься, или стать подлецом»[331].

Как только Гитлер узнал в Берлине о самоуправстве Дрекслера, он тут же возвратился в Мюнхен. А когда партком, обретший за это время энергию и самоуверенность, потребовал от него оправдаться в своём поведении, Гитлер прореагировал на это неожиданным драматическим жестом — он просто заявил 11 июля о своём выходе из партии. Написанное им три дня спустя многословное послание содержит безудержные упрёки, а также поставленные в форме ультиматума условия, при которых он соглашался вернуться в партию. В частности, он требует отставки комитета, требует«поста первого председателя с диктаторскими полномочиями», а также «очищения партии от проникших в неё чуждых элементов»; затем, не разрешается изменение названия и программы партии; за мюнхенской НСДАП должно сохраниться абсолютное первенство, не допускается слияние с другими партиями, а возможно только их присоединение. И с безапелляционностью, в которой уже виден завтрашний Гитлер, он заявляет: «Компенсации с нашей стороны полностью исключаются»[332].

О том, каких размеров достигли за это время авторитет и власть Гитлера, свидетельствует незамедлительное, датированное уже следующим днём ответное послание парткома. Не рискуя пойти на противоборство, комитет принимает с робкими возражениями все обвинения Гитлера, заявляет о своём подчинении и даже о готовности ввиду гнева Гитлера сделать козлом отпущения нынешнего первого председателя Антона Дрекслера. В решающем пассаже послания, где впервые слышится византийский тон последующей практики обожествления, говорилось: «Комитет готов в порядке признания Ваших колоссальных познаний, Ваших достигнутых редкой самоотверженностью и на общественных началах заслуг в деле процветания движения и Вашего редкостного ораторского дара предоставить Вам диктаторские полномочия и будет очень рад, если Вы после Вашего возвращения в партию займёте уже неоднократно и ещё задолго до этого предлагавшийся Вам Дрекслером пост первого председателя. Дрекслер останется тогда в комитете на правах члена и если это отвечает Вашему пожеланию, то и членом исполкома. Если Вы сочтёте необходимой для движения его полную отставку, то это должно быть заслушано на очередном годичном собрании».

Насколько завязка и кульминация этой афёры уже позволяют распознать будущее умение Гитлера направлять и решать кризисные ситуации, настолько её развязка продемонстрировала и всегдашнее «умение» Гитлера, зарываясь разрушать уже достигнутый триумф. Как только партком заявил о своём подчинении ему, Гитлер, дабы насладиться этой победой, самочинно собирает чрезвычайное общее собрание. И тут уж склонный к уступчивости Дрекслер не желает больше уступать. 25 июля он приходит в VI-й отдел мюнхенского полицейского управления и обращается с жалобой: лица, подписавшие призыв к созыву собрания, не являются членами партии и, следовательно, неправомочны собирать её членов; далее он указал на то, что Гитлер планирует революцию и насилие, в то время как сам он собирается осуществлять цели партии законным, парламентским путём; однако в полицейском управлении заявляют, что это вне их компетенции. Одновременно Гитлер подвергся атаке в одной анонимной листовке, обозвавшей его предателем. «Властолюбие и личное тщеславие», говорилось в ней, обернулось тем, что он стал «вносить разброд и шатания в наши ряды и тем самым лить воду на мельницу еврейства и его пособников», он намеревается «использовать партию как трамплин для своих нечистых целей», и нет никаких сомнений в том, что он является инструментом тёмных закулисных заправил, недаром же он в страхе скрывает от всех свою личную жизнь и своё происхождение. «На вопросы со стороны отдельных членов, на что же он, собственно, живёт и кем он раньше работал, он всякий раз реагировал гневно и возбуждённо… Так что его совесть не может быть чиста, тем более, что его выходящие за все рамки связи с женщинами, перед которыми он уже не раз называл себя „мюнхенским королём“, стоят очень много денег». А один плакат, чьё тиражирование, правда, не было разрешено полицией, обвинял Гитлера в «болезненной мании власти» и заканчивался призывом: «Тиран должен быть свергнут»[333].

Только благодаря посредническому вмешательству Дитриха Эккарта ссору удалось уладить. Чрезвычайное общее собрание членов партии 29 июля 1921 года поставило точку в этом кризисе, и Гитлер не мог лишить себя случая, чтобы не продемонстрировать свою победу. Хотя Дрекслер воспользовался выходом Гитлера из партии, чтобы формально исключить из НСДАП Германа Эссера, Гитлеру удалось добиться, чтобы собрание шло под председательством этого его приспешника. Встреченный «нескончаемыми аплодисментами», он сумел так представить суть разногласий, что получил одобрение зала — из 554 присутствующих за него голосовали 553. Дрекслеру пришлось довольствоваться должностью почётного председателя, в то время как устав был изменён в угодном Гитлеру духе. В комитет включили только его людей, а сам он стал председателем-диктатором — теперь НСДАП была в его руках.

Уже в тот же вечер в цирке «Кроне» Герман Эссер торжественно назвал Гитлера «нашим фюрером», тот же Эссер с прямо-таки религиозной страстью стал старательнейше проповедовать в ресторациях и пивных залах тот миф о фюрере, который одновременно начал, планомерно наращивая обороты, раздувать в «Фелькишер беобахтер» и Дитрих Эккарт. Уже 4 августа он публикует портрет Гитлера — «бескорыстного, самоотверженного, беззаветного и честного» человека, о котором в следующем предложении говорится, что он ещё и «целеустремлённый и бдительный». Несколько дней спустя в том же месте появился ещё один портрет, добавлявший в преимущественно мужественные контуры нарисованного Эккартом образа внеземные черты иконного лика, он принадлежал перу Рудольфа Гесса и восславлял «чистейшие чаяния» Гитлера, его силу, его ораторский дар, его поразительные знания, а также его ясный ум. До каких утрированных тонов доходит за очень короткий срок размах пропаганды культа Гитлера, свидетельствует работа, за которую примерно год спустя в конкурсе на тему «Каким должен быть человек, который снова приведёт Германию к величию?» Рудольф Гесс получил первую премию. В основу своего сочинения Гесс кладёт образ Гитлера и пишет:

«Глубокие знания во всех сферах государственной жизни и истории, способность извлекать из этого уроки, вера в чистоту своего дела и в конечную победу, неукротимая сила воли придают мощь его зажигательной речи, которая заставляет массы рукоплескать ему. Ради спасения нации он не гнушается использовать оружие противника, демагогию, лозунги, демонстрации и т. д…. У него самого нет ничего общего с массой, весь он — личность, как подлинно великий человек.