Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера

• Название: Я был адъютантом Гитлера
• Автор: Николаус Белов
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003

Бывший полковник геринговской «люфтваффе», ряд лeт прослуживший военным адъютантом Гитлера по ВВС, принадлежал к узкому окружению нацистского фюрера. Он был в курсе преступных планов и дел военно-политической верхушки Третьего рейха и мог непосредственно наблюдать ее специфические нравы и повадки. Поэтому его воспоминания содержат много любопытных и малоизвестных фактов, которые привлекут внимание читателей, интересующихся историей Второй мировой войны и фашистской агрессии против СССР. Автор является очевидцем многих крупных событий вплоть до разгрома гитлеровской Германии и самоубийства ее главаря в Имперской канцелярии.

---

Итак, Риббентроп пришел на пост имперского министра иностранных дел, не имея за плечами многих лет дипломатической службы и не будучи «старым борцом». При вступлении на этот пост он был встречен в Берлине не очень-то дружественно. Новый министр производил впечатление человека высокомерного и неконтактного и не умел снискать себе друзей. Однако Бем-Теттельбах, бегло говоривший по-английски и сопровождавший весной 1937 г. Бломберга в Лондон на коронацию Георга VI, рассказывал мне о корректном поведении супружеской пары Риббентропов на этих торжествах и многих связанных с ними светских мероприятиях. По его словам, Риббентроп произвел в дипломатических кругах весьма хорошее впечатление. Но в Берлине ходили и другие слухи, и распространялись они быстрее, чем положительные{96}.

Гитлер ценил Риббентропа и его советы. На рубеже 1937-38 гг. он передал фюреру памятную записку о германо-английских отношениях, которая, по моим наблюдениям, могла оказать влияние на его решение о замене тогдашнего министра иностранных дел. Во всяком случае, в то время мне не раз доводилось слышать от фюрера, что в вопросе о пересмотре Версальского мирного договора ему приходится рассчитывать на противодействие Англии. Риббентроп тоже подтвердил ему то, что услышал от Мильха и Удета: Англия усиленно вооружается. Мол, она решилась на войну, если ее интересы в Европе окажутся задетыми. Политическое и военное равновесие всегда стоит для Англии в центре ее внешней политики.

Памятную записку Риббентропа в полном объеме я прочел спустя уже многие годы после войны, в 1972 г., и постфактум понял, какую роль для Гитлера ей предназначалось сыграть в начале 1938 г. Риббентроп знал о его симпатии к Англии и своим меморандумом хотел предостеречь фюрера от недооценки английских политиков и их решимости защищать британские интересы в Европе. Гитлер это предостережение понял, но в своем собственном духе.

Сегодня я убежден в том, что выводы Гитлера из памятной записки Риббентропа повлияли на его решения во время кризиса Бломберг – Фрич. Переход от «я могу ждать» к «я не смогу терять времени» произошел именно в те дни – между 24 января и 4 февраля 1938 г.

Активность Геринга – пассивность Гитлера

Угнетающие события конца января – начала февраля дали мне случай наблюдать поведение Гитлера в кризисной ситуации. Я увидел полную противоположность тому, что ожидал. Как и множество людей в Германии, я считал его тогда энергичным, уверенным в себе и стремящимся к решениям фюрером. Ничего подобного я в дни кризиса наблюдать не смог. Женитьба Бломберга вызвала у него настоящий шок, поставила перед неподготовленной ситуацией и потребовала от него решения. Из всего услышанного и увиденного я уяснил себе: Гитлер не знает, что ему делать. Это послужило мне доказательством, что смещения генералов он до кризиса 24 января не желал и не готовил. Имей он после беседы 5 ноября 1937 г. намерение поменять верхушку вермахта, у него было достаточно времени подыскать новых главнокомандующих. Герингу, казалось, была знакома нерешительность Гитлера в непредусмотренных ситуациях, и он знал, какой надо дать тогда совет фюреру и как повлиять на него, за исключением тех случаев, когда тот после долгих размышлений приходил к собственному мнению и затем уже с трудом поддавался или же вообще не поддавался никаким воздействиям.

Мне впервые стало ясно: экспромтом (к чему особенно имел склонность бывший летчик-истребитель Геринг) Гитлер никакого решения принять не может. Я пришел к выводу, что эта противоположная предрасположенность и есть причина их близкой доверительности и сотрудничества еще со «времен борьбы». Гитлер нуждался в Геринге для принятия своих решений. Как часто я слышал от него перед важными решениями: «Об этом я должен сначала переговорить с Герингом» или «А что говорит насчет этого Геринг?»!

Во время кризиса Бломберг – Фрич у нас поэтому часто складывалось впечатлене, словно правит Геринг, а не Гитлер. Геринг с его способностью быстро схватывать и молниеносной реакцией оказывал влияние на его действия. Что при этом Геринг преследовал и свои собственные цели, сомнений нет. Сам по себе, без влияния своих партийных советчиков, Гитлер, по здравому размышлению, возможно, принимал бы решения другие. Этому препятствовал Геринг.

В поисках объяснения недостаточной решительности Гитлера в принятии решений я столкнулся с его натурой художника. По своему темпераменту он любил непринужденную вольную жизнь человека искусства, но ему не удалось систематично посвятить себя одной профессии. Короткое время до войны он с успехом рисовал в Вене и Мюнхене акварели и на это жил. Но после Первой мировой войны и ее несчастливого исхода в нем взяло верх другое желание – его фанатическая любовь к фатерланду. Как Риенци Рихарда Вагнера, он в конце концов уверовал в то, что призван спасти свое отечество. Но от склада характера и качеств художника он избавиться не смог.

Каждый художник живет в мире интуиции и ассоциаций. Они приходят не по команде, нужно время для их созревания. Политик, в котором по-новому проявилась натура Гитлера, в большинстве случаев не может воспринимать эпоху по своей прихоти. А если он воспринимает ее так, то совершает ошибку. Все крупные успешные решения Гитлера в первые годы до 1937 г. и в последующие годы, которые я уже провел при нем, он долго обдумывал и соответственно планировал их. Лично готовил во всех деталях и прежде всего заботился о выборе подходящего момента. До 1941 г. фюрер мог себе это позволить. А дальше уже диктовал враг, вынуждавший его принимать срочные решения. Это противоречило его натуре и вело к катастрофе.

Несостоятельность генералов

Я пришел к горькому выводу о несостоятельности генералов. У них тоже не хватало решительности в действиях. Они имели различные взгляды насчет национал-социализма, а также и насчет собственных задач и обязанностей. Некоторые с презрением говорили о «богемском ефрейторе»{97}, но все-таки оставались на своих постах и подчинялись ему, объясняя это тем, что таким образом уберегают вермахт от худшего. Держали дистанцию, ибо не знали, как вести себя с диктатором. Руководство сухопутных войск не желало замечать национал-социализма, хотя при этом ему было известно, что основная масса армии, а также ее офицерский корпус думали иначе и стояли на стороне Гитлера. Единодушия в ней больше не существовало. Между командованием и войсками возникала брешь даже при том, что оно, в общем и целом, старалось скрыть свое скептическое отношение к Гитлеру и национал-социализму. Зато органы партии хорошо знали об антинацистских воззрениях некоторых ведущих генералов. В результате партийная и государственная верхушка с подозрением относилась к сухопутным войскам и армия лишилась своего издавна неприкасаемого положения. Таким образом, кризис из-за Бломберга и Фрича возымел дурные долгосрочные последствия.

В этой связи в памяти моей остались два события. Однажды на квартире фюрера Геббельс в узком кругу, с особенным оживлением заговорив о происшедшем, сказал (передаю по смыслу): если бы дюжина генералов сама ушла в отставку, фюрер был бы вынужден уступить. Более ясно выразить то, какую битву проиграли сухопутные войска и вооруженные силы в целом, было невозможно.

4 февраля я встретился со своим братом в отеле «Кайзерхоф». Он тогда, будучи капитаном, проходил обучение в военной академии сухопутных войск. В этом кругу молодых офицеров о происшедших событиях знали только по слухам, но тем не менее живо обсуждали. Я рассказал брату все что знал, и он запомнил самое важное: подписание соответствующих документов состоится именно сегодня. По его воспоминаниям, я был особенно взволнован тем, что ни один из руководящих генералов не обратился к Гитлеру с настойчивым требованием реабилитировать генерал-полковника барона фон Фрича.

Насколько я могу судить, главная ошибка Гитлера в эти дни заключалась в том, что по вопросу обвинения Фрича он принял поспешное решение. Но генералы сухопутных войск не использовали этот инцидент для открытой оппозиции ему, на которую имели право и которая являлась их долгом. Они не только не воспрепятствовали Гитлеру, но косвенно содействовали тому, что тот ход развития, который, как они считали, им следует остановить, а именно – политика фюрера в военной области – теперь набирал обороты.

Наибольшую пользу для усиления своих властных позиций извлек из ошибок обеих сторон Геринг. В лице Бломберга пал его последний соперник в борьбе за благорасположение фюрера.

Мои переживания во время этих событий были столь сильны, что ничего подобного за все восемь лет моей адъютантской службы я не переживал. Это, вне всякого сомнения, было связано с разочарованием, вызванным несостоятельностью генералов, к которым я до той поры, само, собою разумеется, питал уважение. Мои взгляды разделяли и другие. Своих единомышленников я находил и в Имперской канцелярии, и в главных командованиях родов войск. Консервативные круги рейха считали эту битву проигранной не только в результате решений Гитлера, но и из-за самого развития событий, а также из-за поведения главных действующих лиц из этих кругов.