Лев Квин - Ржавый капкан на зеленом поле

• Название: Ржавый капкан на зеленом поле
• Автор: Лев Квин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1985

Роман о мужестве и стойкости советских людей, оказавшихся во время зарубежной поездки в смертельно опасной ловушке и с честью вышедших из этой сложной ситуации. В книге освещена тема современной идеологической борьбы на международной арене.

---

Не скажу, чтобы я сильно горевал или там возмущался. Надоело мне до смерти это одинокое мое житье. Ведь в доме ни живой души, даже собаки больше не заводил с тех пор, как сдох старый Альдис. А тут все-таки ребенок. Внук!

Мальчонка оказался смышленым, но шкодливым. Сколько он у меня рыболовных снастей из клети перетаскал, сколько игличек, которыми сети сшивают, для своих стрел перепортил! Лазил повсюду, ничего от него не спрячешь, ничего не укроешь.

А в школу пошел, посыпались на него жалобы. Не учится, дерется, малышам прохода не дает, учителям каверзы всякие строит. И никакие слова на него не действовали. Одно только признавал: порку хребтиной. Выпорешь — два-три дня как шелковый. А потом опять за свое.

А однажды — это уже, наверное, по пятому его школьному году было — заявляется ко мне его учительница. Молоденькая, стеснительная. Городская — из Риги.

— Товарищ Лайвинь, мне надо с вами серьезно поговорить.

Я сразу смекнул:

— Опять Юрка?

Кивает.

— Подрался? Окно вышиб?

— Нет. Совсем другое. Он бумажки цветные в школу носит, ребятам на перышки сменивает.

— А что — не полагается?

— Вообще-то можно, другие тоже носят, и картинки, и фантики. Но на этих — герб фашистской Латвии. Неприятности могут быть. Тем более, говорили мне на почте, ваш Юрис письмо сдавал — тоже с фашистскими марками.

Юрка как раз тогда во все концы письма гонял, все разыскивал свою сбежавшую мамашу.

— Ладно, учительница, я разберусь. Хорошо, что сказали.

Она ушла, а я стал думать. Марки, цветные бумажки… Может, тоже фантики? Но откуда вдруг Юрка столько фантиков раздобыл? Конфетами я его не балую.

И вдруг меня словно стукнуло. Ну да! Сундучок! Там портфель — и в портфеле цветные бумажки целыми листами!

Значит, Юрка уже и до чужого сундучка добрался!

Слазил я на чердак, посмотрел. Все верно: раскинуты тряпки, стоит сундучок голенький. Лазил, негодник! Да и вот, тут же рядом, изрезанный лист.

Пока Юрки не было дома, сволок я сундучок в клеть, зарыл там в землю по крышку. Аккуратно присыпал сверху, завалил старыми, прогнившими, никуда уже не годными сетями — они расползались под руками.

А Юрке устроил хорошую порку. Он выл пароходной сиреной. Но не спросил за что. Сам знал, стервец!

Еще сколько-то времени прошло — год ли, два ли, сейчас разве вспомнишь? Опять кличут меня соседи:

— Иди, Кристап, там тебя городской дожидается… Что-то зачастили к тебе за последние годы. То в войну какой-то барин на пыхтелке наведывался, то сына твоего полюбовница с подарочком. То вот теперь этот ферт…

Он и впрямь фертом оказался. Плащик заграничный, штанишки дудочкой. Как раз тогда узкие брюки верх над широкими да круглыми взяли. Даже у нас в поселке молодые по ним словно умом тронулись. А этот… Старый уже, сивый весь, а поди ж ты, тоже от моды не отстает.

Я сначала прикинул про себя: так, пустое, никчемный человек! Конторщик либо по торговой части. Наверное, насчет угрей или лососей. Думают в Риге, что у нас их здесь завал. А он мне вдруг конверт предъявляет:

— Вы отправляли?

У меня сердце в пятки. Неужели из милиции? Выходит, права была учительница. Сейчас Юркины грехи мне боком выйдут.

— Не-е, — трясу головой, — не я!

— Ну как же! — доказывает. — Обратный адрес ведь ваш.

— Так его любой и каждый нацарапать может. Скажите мне свой адрес, я его на письме надпишу, а вы потом долго разбираться будете.

— Меня не само письмо, меня эти марки на нем интересуют. Вот!

— Да разве ж то марки, почтеннейший? Фантики это. Марки — они ведь с зубчиками.

— Не все. Бывают и вот такие, отрезные… А вы подумайте, вспомните. Я бы за них хорошую цену дал.

Вижу: нет, не милицейский человек. Отлегло от души.

— А зачем они вам? В дело все равно их не пустишь. На почте ругаются — говорят, давно уже вышел их срок.

— А я как раз коллекционирую старые марки.

— Что с ними делаете?

— Коллекционирую. Ну, собираю.

— А зачем?

— Как вам объяснить? Любитель, для ублажения души. И потому готов вам за них хорошо заплатить.

— Нет, нет! Нету у меня ничего!

— Подумайте!

Мы на кухне беседуем, а Юрка вдруг из соседней комнаты выскакивает — он, оказывается, убежал с занятий и дрыхнул там на постели.

— Ничего ты, — говорит, — не знаешь, старый! Есть у меня еще пять листов этих картинок. Вот! — И показывает, дьяволенок. — Сколько дадите?

У того аж руки затряслись.

— Десятку за лист.

— Мало! Двадцать давай!

Он и на двадцать согласен. Десять штук красненьких на стол выложил. Надо же: такую кучу денег за никчемные бумажки отвалить!

— Я бы еще взял. Может, найдете?

— Нет у меня, кому сказано! — Я не сдержался, грохнул кулаком по столу. — Что этот сорванец запрятал, то вот у него и осталось. А все остальное я в море утопил.

Он не поверил.

— Ну, на случай, если все же выплывут, вы меня по воскресеньям с утра во Дворце культуры завода ВЭФ поищите. Пурнис моя фамилия, Фабиан Пурнис. Там спросите, вам каждый меня укажет…

И опять потекло времечко, как вода сквозь сито. Давно ли Юрка пацаном по соседским огородам шкодил, а уже и с ножичком похаживать стал. К водке пристрастился. Как налакается, так ко мне:

— Говори, старый, куда сундук дел?

А разве ж я скажу? Чужое ведь!

Влип Юрка. Ограбил с дружками магазин сельпо в соседнем поселке. Потом рассорились, кто-то донес. И загремел в далекие края. И опять: ни письма, ни весточки. Видать, клятый я. Все, которые от меня уходили, назад уже больше не возвращались. Кто в белый свет, кто в могилу.

Вот так и жил я, одиноко и тоскливо, как старая щука.

Выезжал ли куда?.. Да что вы, черту своего поселка я, наверное, сто лет не переступал!.. Видели меня в Риге?.. Кто видел? Какие люди?.. А, да-да, вспомнил! Раз как-то выезжал, забыл совсем. Надо же было хоть разок перед смертью на столицу во всей ее красе поглядеть… Что делал?.. Да так. Бродил без толку по улицам, в зоопарк зачем-то, старый дурень, поперся… Где?.. Во Дворце культуры ВЭФ?.. Так вам и это известно? Ну, ходил я туда, ходил. Что было, то было, чего зря отрицать. Один только единственный раз. Что, думаю, бумажкам этим в сундучке без толку валяться? Хозяин-то сколько лет о себе вестей не подает. Истлеют ведь. Так не правильнее ли будет услужить тем людям, которые ими душу свою ублажают? Тому же Фабиану Пурнису, например… Что?.. Ну да, да, ему бумажки, а мне самому деньги; они ведь никогда не лишние.

Только ничего из этой затеи все равно не вышло, вот почему я вам сразу и рассказывать не стал. Чего, думаю, растрезвонивать по пустякам?

Первый же человек во дворце, у кого я спросил о Пурнисе, как оглянется в тревоге по сторонам да как замашет руками:

— Вы про него лучше забудьте!

Оказалось, посадили Пурниса. За спекуляцию иностранной валютой. Даром что ферт. Даром что дудочки модные, что заграничный плащ.

И хорошо! Потому что вскоре хозяин сундучка объявился. Какими бы глазами я на него смотрел, если бы отыскал тогда Пурниса во дворце? Словом, повезло мне, что его упекли. Вот и выходит, как ни крути: одному гадость, другому радость!

Дело было весной. Море уже, словно старую шубу, сбросило ледяную чешую. Рыбаки наши готовились к путине. По всему побережью стоял густой смолистый запах: была самая пора конопатить усохшие за зиму лодки.

Как они у меня в доме оказались — сам до сих пор не пойму. Ни машины не слышно было, ни моторки, а электричка от нас за десять верст, вряд ли они оттуда пешком топали. Верно, насторожился я поначалу: во дворе вроде как мерзлый песок хрупнул. А потом опять успокоился. Нет, померещилось. Никто ко мне не ходит!..

И вдруг смотрю: в комнате они оба. Розенберг и второй, незнакомый. А ведь двери, запоры… Как духи загробные!

— Ну, — говорит Розенберг, — дядюшка Кристап, принимайте гостей!

Я его сразу узнал, хоть и постарел он и облез.

— Как там мой сундучок?

Притащил я сундучок из клети. Розенберг мне помогал, все оглядывался, твердил, чтобы я потише. Да и второй тоже головой во все стороны покручивал. Показалось мне, что он, а не Розенберг, из них двоих главный. Правда, говорил со мной Розенберг, а тот все больше помалкивал. Да и вроде не знал он латышского. А между собой они на каком-то чужом языке изъяснялись. Что?.. Нет, не на немецком. По-немецки я хоть и не говорю, но слегка разбираюсь. Какой-то другой язык. Может, шведский, может, английский. Или какой еще, не скажу. Только не немецкий.

Как сундучок открыли, Розенберг сразу за портфелем сунулся. Я обмер в тревоге: сейчас, сейчас увидит, что листы там не все!

Но он считать не стал. Просто посмотрел. И очень уж обрадовался. Еще бы! Там, наверное, все двести листов было, не меньше. А ну-ка если за каждый по две красненьких!

А второй больше папками интересовался. Листал их, просматривал, разделял на две кучки. Потом сложил ту, что побольше, обратно в сундук, а другую к себе в портфель. Черный, забавный такой, наподобие плоского ящичка.