Илья Стальнов - Удар иглы

• Название: Удар иглы
• Автор: Илья Стальнов
• Жанр: Боевая фантастика

Путь двух избранных – странника, лекаря и авантюриста Фрица Эрлиха, и адепта Белого ордена – ведет через эпохи и испытания в забытье города Абраккар. Там в ожесточенной схватке будет решена судьба человечества…

---

И вот один за другим минули годы летних кампаний, благоприятных для нашей армии. Гремела слава Суворова и Румянцева, взята была неприступная крепость Очаков и срыта до основания на веки вечные. А вместе с ней пал черноморский оплот Османской империи Гаджибейский замок, сданы были без боя Аккерман и Бендеры. Наши войска стояли уже около самой неприступной из турецких крепостей – Измаила.

Измаил… В ту пору это слово было на устах у всех. Именно там окончательно решалась судьба войны. Именно там России предстояло еще раз удивить мир мощью и отвагой и ратным искусством своих сынов. Именно там в те дни решалась и моя судьба. Под стенами крепости мне предстояло перешагнуть некий барьер и узреть новые, воистину невероятные пространства. Или погибнуть бесславно, не оставив после себя ни доброй памяти, ни достойных дел. Однако тогда подобные мысли на свой счет не могли прийти мне в голову, поскольку я еще не знал, в какие события вовлечен и игрушкой каких сил стал. Я был легкомыслен, как мотылек, и несказанно рад тому, что начальство, наконец, соизволило направить меня под стены турецкой цитадели. Целью поездки было испытание моего изобретения – адской машины, своеобразной контрмины, способной уничтожить любые заминированные подкопы противника методом детонации. Однако по всему выходило, что прибыл я поздновато и развернуться мне уже не будет времени.

Я был бы неискренен, если бы утверждал, что только радость владела мною тогда. Посещали меня и некоторые опасения, даже страх перед войной, опасностью, перед смертью, которая могла ожидать меня на поле брани. Немало неприятных картин подсовывало мне воображение, немало тревожных, а порой и жутких сновидений пришлось мне перевидать. Наконец, я настолько запутался в своих представлениях о войне, что мне стало казаться невероятным увидеть картины войны наяву. Но время неумолимо шло, и вот я, завершив приготовления и выслушав последние наставления родных, отправился в путь.

Не буду утомлять вас описаниями путешествия, всех трудностей и приключений, которые выпали на мою долю в дороге. Уместнее было бы начать с того момента в конце 1790 года, когда я прибыл в лагерь наших войск под Измаилом, доложился командованию и, решив обозреть окрестности, очутился на пригорке, откуда открывался обширный вид. Светило солнце, воздух был прохладен, однако не по-зимнему, как положено на севере. Тут все-таки юг, край благодатный, теплый, так что погода годилась бы для осени, но не для середины зимы. Взору моему открылись четкие прямоугольники палаточных городков. Отсюда они казались игрушечными, какими-то бутафорскими, словно их изобразил театральный художник на заднике сцены, чтобы подчеркнуть драматизм действия, которое вот-вот должно развернуться на подмостках. Интересно, какова будет моя роль в этом кровавом спектакле?

Вид на военный лагерь недолго занимал мое внимание, переключившееся вскоре на другую картину, куда более грозную и значительную, чем палатки-чайки, парящие в рваных клубах утреннего тумана. Величественное сооружение самонадеянно вознеслось в небесную высь, будто собираясь застить весь горизонт. Похоже, здесь фортификаторы вознамерились соревноваться в искусстве строительства с великими зодчими, воспевшими силу духа человеческого и славившими произведениями своими самого Творца. Их дворцы стоят долгие и долгие века. Но нет ничего более преходящего, подверженного разрушениям, чем военные цитадели, какими бы совершенными они ни казались. Возведенные лишь для одной цели – увековечить чье-то могущество и силу, чье-то имперское самомнение и самолюбие, они неотвратимо влекут к себе тех, кто хотел бы утвердиться в величии своем, сравняв некогда неприступные стены с землей и тем самым оставить еще один разрушительный след в великой исторической цепи событий.

Нет, мои размышления не казались мне бесспорными, и наверняка мой старший друг Осиповский поправил бы меня, наверное, он сказал бы: «Крепости разрушают справедливо хотя бы потому, что нередко за их стенами скрывается Тьма и Зло. Так, некогда в замках-монастырях укрывались тевтонские рыцари, которые, прикрываясь именем Господа, творили дела воистину черные. И мир становится лишь лучше, когда подобные цитадели зла оказываются поверженными. Но есть, к счастью, и иные бастионы, такие, как Сергиево-Печерская лавра, где православные защитники с Божьей помощью в трудные времена отстаивали нашу землю».

Вражья цитадель, вызвавшая у меня бурю чувств и мыслей, располагалась на склоне высот, полого спускавшихся к величавому Дунаю. Широкая лощина, разделявшая Измаил на две части, из которых большая, западная, называлась Старой, а восточная – Новой крепостью, особо подчеркивала высоту мощных стен. На глаз длина стен цитадели была никак не менее шести верст.

Как инженер, конечно, я вскоре увлекся подсчетами. Главный вал, прикидывал я, достигает не менее четырех сажен вышины. Он, в свою очередь, обнесен рвом глубиной не менее пяти и шириной до шести сажен. Местами ров заполнен водой. В ограде четыре воротных проема…

Я знал, что крепость Измаил превращена в грозную твердыню. Турки под руководством французского инженера де Лафит Клове и немца Рихтера постарались на совесть укрепить ее. Удастся ли нам разрушить фортификационные ухищрения, пробить в них брешь? Под силу ли будет нашим войскам взять крепость? Задача не из легких…

Мои размышления неожиданно были прерваны.

– Ба, никак сам господин Курнаков прибыл? Значит, туркам крышка, – прозвучал за моей спиной чей-то очень знакомый голос.

Я обернулся. Это был капитан Терехин, с которым я имел честь познакомиться еще на Тульском пороховом заводе. Мы радостно пожали друг другу руки.

– А я как раз вас высматриваю, – сказал он. – Мне приказано всячески содействовать вам и помогать в вашем обустройстве.

Капитан Терехин – среднего роста, голубоглазый блондин – был знатоком пионерного дела. Еще в 1787 году до меня дошел слух, что именно он, благодаря своей сноровке и знаниям, сумел обезвредить минные поля у Очакова, за что заслужил звание Георгиевского кавалера. Я рад был, что нас вновь свела судьба.

– Хорошо, что именно вам поручили меня опекать, – сказал я и, тут же переводя разговор в интересующее меня русло, спросил:

– Что ведомо вам о противнике?

– Разведка доносит, что основное вооружение крепости составляют двести шестьдесят орудий, из коих восемьдесят пять пушечек и пятнадцать мортирок смотрят дулами на реку. Сам гарнизон состоит из тридцати пяти тысяч человек, командует ими Айдос Мегмет, – по-военному четко разъяснил капитан.

– Что это за человек?

– О, это решительный и храбрый воин. С ним нелегко будет справиться.

– А что наши войска?

– Еще в ноябре армия Гудовича осадила крепость, однако на штурм так и не отважилась…

– Что так?

– Военный совет сначала принял решение отвести войска на зимние квартиры, но тут прибыл Суворов с приказом светлейшего князя Потемкина действовать на свое усмотрение. А Суворов есть Суворов. Его девиз: «Побеждать не числом, а умением». Так что войска были возвращены на исходные позиции, и сейчас вовсю идет подготовка к штурму. Вот, взгляните-ка.

Я посмотрел в сторону, указанную моим провожатым. Неподалеку от реки возвышалось странное сооружение, чем-то напоминавшее виденную только что мной крепость. Смерив сооружение взглядом, я пришел к выводу, что его стены по габаритам не особенно уступают настоящим крепостным. Мое удивление возросло, когда я приметил черные фигурки солдат, идущих на приступ этой самой лжекрепости.

– Что это? – спросил я.

– Это задумка его превосходительства графа Суворова, – улыбнулся Терехин. – Он следует правилу по елику возможно избегать напрасного кровопролития и поэтому обучает солдат тому, как надо брать крепости, на отстроенной нами фальшивой цитадели.

– Ну и ну, – только и оставалось мне покачать головой.

В отличие от моих глупых гражданских представлений, люди в палаточном лагере жили обычной, отнюдь не наполненной патетикой и героизмом, походной жизнью. Солдаты готовили пищу, ухаживали за лошадьми, чистили оружие, занимались хозяйственными работами и боевой подготовкой, а на их лицах совершенно не читалось решимости, не щадя живота, послужить Родине. Смех, шутки-прибаутки, обычные, чаще весьма далекие от войны разговоры. Единственно, что было необычным, – ощущение ожидания. Оно словно было разлито в воздухе, присутствовало в речах, жестах, взорах – во всем. Оно преследовало людей днем и ночью, и никто ни на миг не забывал, что все собрались здесь для того главного мига, когда затрубит призывно труба, и пойдет сила на силу, и все, что у человека есть за душой – хорошее или плохое, трусость или отвага, честь или низость, – проявится во всей полноте и ляжет на его имя славой или позором.

Терехин по натуре своей всегда считался любителем хорошего общества и веселого, в дружеском кругу, времяпрепровождения. Мне показалось, что он знает чуть ли не всех офицеров и считает своим долгом перезнакомить меня с каждым из них. Для меня же знакомство с новыми людьми – обязанность тягостная и непростая. Я имею столь же хорошую память на лица, сколь плохую на имена. Из-за этого постоянно попадаю в глупые ситуации, пытаясь вспомнить, как зовут моего собеседника, и заменяя его имя на беспомощное «уважаемый», «милейший», «любезнейший». Но, так или иначе, я получил право приветствовать многих офицеров и, можно сказать, начал вписываться в это боевое, сплоченное огнем и походами братство, что не могло не льстить моему самолюбию.