Габит Мусрепов - Улпан ее имя

• Название: Улпан ее имя
• Автор: Габит Мусрепов
• Издательство: «Жазушы»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

Роман «Улпан ее имя» охватывает события конца XIX и начала XX века, происходящие в казахском ауле. События эти разворачиваются вокруг главной героини романа – Улпан, женщины незаурядной натуры, ясного ума, щедрой души.

«… все это было, и все прошло как за один день и одну ночь».

Этой фразой начинается новая книга – роман «Улпан ее имя», принадлежащий перу Габита Мусрепова, одного из основоположников казахской советской литературы, писателя, чьи произведения вот уже на протяжении полувека рассказывают о жизни степи, о коренных сдвигах в исторических судьбах народа.

Люди, населяющие роман Г. Мусрепова, жили на севере нынешнего Казахстана больше ста лет назад, а главное внимание автора, как это видно из названия, отдано молодой женщине незаурядного характера, необычной судьбы – Улпан. Умная, волевая, справедливая, Улпан старается облегчить жизнь простого народа, перенимает и внедряет у себя все лучшее, что видит у русских. Так, благодаря ее усилиям сибаны и керей-уаки первыми переходят к оседлости. Но все начинания Улпан, поддержанные ее мужем, влиятельным бием Есенеем, встречают протест со стороны приверженцев патриархальных отношений. После смерти Есенея Улпан не может больше противостоять им, не встретив понимания и сочувствия у тех, на чью помощь и поддержку она рассчитывала.

«…она родилась раньше своего времени и покинула мир с тяжестью неисполненных желаний и неосуществившихся надежд», – говорит автор, завершая повествование, но какая нравственная сила заключена в образе этой простой дочери казахского народа, сумевшей подняться намного выше времени, в котором она жила.

---

Сами порядком взбаламутив, напустив туману, бии перешли к делу. Наследство… Бесспорные права Иманалы на вдову старшего брата…

Улпан слушала не перебивая, не отводя взгляда. А взгляд ее обладал такой прямой и бесхитростной силой, что Байдалы и Токай, другие бии, волостные управители не выдерживали его, отводили глаза. Повадки у них были волчьи – они из засады кидались на свою жертву, окружали кольцом, когда один уставал преследовать, в ход шли свежие силы…

Улпан молча взбалтывала и взбалтывала кумыс в большой темной чаше, стоявшей перед ней. Казалось, она совсем забыла о том, что этим кумысом надо бы угостить почтенных людей, пришедших к ней в дом. А хуже нет, когда чаша перед твоим носом, и хозяйка машет ложкой-ожау, но не намеревается ни подать наполненную кесе, ни убрать чашу… О чем эта проклятая баба думает? Нарочно?.. Есеней тоже подолгу просиживал молча, и трудно было понять, что он скажет или сделает. Видно, кое-чему Улпан у него научилась!

Златоусты уже и сами запутались в своих намеках и доводах, они стали повторяться, и тогда Улпан вроде бы вспомнила о кумысе. От беспрестанного взбалтывания он стал терпким, приобрел особый дразнящий запах, и гости места себе не находили, пока им в руки не попали наполненные кесе, пока они не промочили пересохшие от долгого говорения глотки.

Улпан начала с того, что принесла им благодарность, – пристойно прошли поминки по Есенею, без всяких ссор, стычек, которые часто возникают, когда собирается много народа… Бии и волостные управители сами участвовали в походе против Кожыка, разорили и сожгли разбойничье логово, а славу победы подарили их роду…

– Этого сибаны не забудут, – сказала она.

– Е-гей!.. Такая удачная мысль – назвать поход сибанским – счастливо посетила Байдеке… – вставил свое слово Токай-бий, метнул новую стрелу в его незажившую рану. Знал же, что Байдалы простить себе не может этой затеи. Байдалы и Токай могли совместно строить козни против Улпан, но их отношения между собой не менялись. У Байдалы все же хватило выдержки промолчать. Улпан продолжала:

– Чувство благодарности у меня вызывает и то, что вы вернулись – откровенно высказать свои опасения… Молодой сибан, подумали вы в своих заботах о нас, без Есенея не сможет управлять своим конем – и расшибется… Разве не так следят издали старики, когда ребенка впервые сажают в седло? И вас, я верю, привели обратно в аул заботы о нашем благополучии… Сибаны не забудут этого!

После ее слов трудно было продолжать так, как они начали. Бывают люди, которых можно за спиной у них поносить, а при встрече нет никакой возможности повторить то, что говорилось в их отсутствие. Улпан была из таких людей. И друзья ее, и враги знали: она с полным правом представляет сибанов, и сибаны всегда поддержат свою байбише – Улпан к этому времени и в самом деле стала похожа на байбише, она раздобрела, наметился у нее второй подбородок, но так же легко, как и прежде, она несла пышное тело, по-молодому блестели ее глаза, которые насквозь видели собеседника – с добром он пришел или с низкой хитростью…

Байдалы-бий, Токай-бий и все их спутники как бы признали, что пригрозить Улпан, вынудить ее поступить, как требуют они, – не удалось. И теперь они осушали кумыс – чашу за чашей, будто просто заехали утолить жажду…

Но если они считали свое дело на сегодня законченным, то Улпан собиралась кое-что им сказать напоследок:

– К вашей помощи еще не раз прибегнет семья, которая состоит из вдовы и сироты… А одну просьбу я хочу сейчас… Через три года моя единственная дочь достигнет возраста, когда ей предстоит стать хозяйкой отау-юрты. Бижикен у меня одна… Бижикен – последний след Есенея… Как я могу допустить, чтобы она переступила порог юрты в чужом краю? Стала бы чужой для рода своего отца? Если бы керей-уаки согласились одного из своих сыновей, равного моей дочери по достоинству, отдать в шанрак Есенея, я приняла бы его как зятя в правую сторону своей юрты. Они бы и стали наследниками Есенея, а я отошла бы от дел. Вы знаете, сибаны между собой не сватаются. Это – забота всех керей-уаков, и не забудьте о моей просьбе.

Знала – кому высказывает, и все же высказала им свое заветное желание. Все равно без них она не могла бы принять в дом молодого человека, который дал бы ее дочери испытать счастье материнства. Улпан представляла себе: дети, много детей… Как всегда, одни плачут, надо их утешить, другие ласкаются. «Аже… аже…» – слышала она их голоса, называющие ее бабушкой. Она видела внучат – верхом на стригунах. А один из них вбегал в юрту с криком: «Аже, дай кумыса!» Он и был ее постоянным любимцем, она даже чувствовала, как его плотные ручонки обнимамают ее за шею, пухленький, глаза как у верблюжонка… Она и радовалась его приходу, и плакала, когда долго не было…

– Улпан-байбише, исполнить вашу просьбу – это наш первый долг перед всевышним, – с важностью произнес Байдалы-бий. – Я думаю, это должны решать кереи, не впутывая никого из чужих. Позовешь уаков, разве останутся в стороне атыгаи и караулы? Кому же не захочется – отдать сына в ваш дом?

Больше никто из них ничего не сказал. На прощанье она Байдалы и Токаю тоже накинула на плечи халаты. Если они и после этого будут настаивать на правах Имманалы, люди их осудят и не поддержат.

Сибаны и так задержались с переездом на джайляу, и на другой день аулы тронулись в путь. Они сопровождали караван своей байбише, и это было знаком уважения к Улпан.

Как всегда, каждый год, аулы ревниво присматривались, кто и как перезимовал, больше стало скота у соседей или меньше… Хорошо ли одета молодежь… А у подростков – есть стригуны или нет… Прибавилось ли за зиму малышей… Все это успевали рассмотреть по пути на джайляу, за четыре, за пять дней.

Вековечной казах-арбе сибаны, привыкшие к перевозкам хлеба и сена, предпочитали теперь бричку с кузовом. То и дело – напоказ, конечно, – вдоль дороги гнали косяки лошадей. Верхом на стригунах, от одного аульного каравана к другому, сновали ребятишки, и кому из них удавалось первым догнать кого-то, тот требовал байгу – подарок. Женщины с бричек бросали им баурсаки, курт… Так продолжалось, пока не прибывали на джайляу, и не представлялось большего удовольствия для ребятишек, для тех, у кого были свои кони или стригуны. Но сколько слез проливали те, кому родители дать стригуна не могли!

Дети не принимали во внимание, чью бричку они догнали, – семьи состоятельной или бедняка-кедея. Требовали угощение со всех. Несколько раз и Улпан раздавала сладости. Несколько раз Бижикен приносила свои баурсаки, которые ей удалось получить.

Под вечер всадники, ехавшие впереди, приблизились к озеру, которое обычно без ночевки не миновали. Но аксакалы – должно быть, заранее условились – только показали кончиками своих плетей вперед – не останавливаться, а ехать дальше. С весны прошлого года озеро стало называться «Озеро, где умер бий». Сейчас здесь на берегу поставил свои юрты Иманалы, тут и собирался устроить свои поминки по Есенею.

Если это случится, он как бы подтвердит права на наследство, а права Улпан во многом потеряют силу. Сам Иманалы, пожалуй, до этого не додумался бы, но у него не было недостатка в советчиках.

Сибаны проехали мимо, никто не свернул к аулу Иманалы, и яснее этого нельзя было выказать свое отношение к его затее. Всадники молча сидели в седлах, примолкли женщины, даже ребятишки, почувствовав настроение взрослых, перестали скакать взад-вперед.

Женщины из более зажиточных семей, в тарантасах, запряженных парой, следовали за коляской Улпан.

– Вы поезжайте дальше, – повернулась она. – Я скоро догоню вас…

Ее упряжка свернула к юртам на берегу озера.

К Иманалы Улпан вошла решительно, в сопровождении Дамели. Айтолкын никак не ждала ее – и смутилась от неожиданности… Их сыновья, ставшие взрослыми, вскочили…

Иманалы, не вставая, приказал им:

– Уйдите…

Улпан без приглашения прошла на почетное место, села.

– Правильно, что отослал их… – сказала она. – Мы должны поговорить наедине, как взрослые люди. Я приехала не с новосельем поздравить. Я приехала сказать – отправляйтесь со всеми вместе. Позор, чтобы единственный брат Есенея торчал в одиночестве, как прокаженный! Скажи – хоть один сибан завернул к тебе, проезжая мимо? Сибан считает тебя виновным перед братом, перед его памятью. Ты не морщь лицо, ты слушай! Тебя, тебя считают причастным к смерти Есенея! Дубину, ударившую его, держали твои руки… Есеней больше не поднимался с постели. Тебе самому уже больше шестидесяти лет… Жил бы ты своим умом, ты бы сейчас защищал честь усопшего брата, чтобы никто не посмел коснуться его постели. А ты?.. Сам хочешь в эту постель залезть, стать аменгером для его жены! Ты собираешься суду биев предъявить иск, что ты – наследник Есенея. Тебе нужен скот? Сколько?.. Присылай завтра же своих сыновей, пусть берут! Мне скот не нужен. Ты всем сообщил, ты хочешь справить поминки… Попробуй, и увидишь – хоть один сибан к тебе приедет? Понимаешь ли ты, каким позором покроешь свое имя? Только что поминки устраивала семья Есенея. А в будущем году устраивай ты. Я слушать тебя не стану, ты и рта не раскрывай. Вели разбирать юрты. Кочуй на джайляу со всеми вместе.