Эрик Маккормак - Первая труба к бою против чудовищного строя женщин

• Название: Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
• Автор: Эрик Маккормак
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-16210-0

За всем обыденным скрывается некая загадка. Все следы, которые человек оставит за свою жизнь, складываются в некую важную весть. И есть люди, которые превращают реальность в кошмар, да еще пытаются навязать этот кошмар всем нам…

Этот шедевр современной чувственной готики – история Эндрю Полмрака, чья жизнь – отчасти смутный сон, отчасти ночной кошмар – начинается с рокового выбора его матери и заканчивается в объятиях любимой. А все, что уместилось посреди: рождения и смерти, странствия и бури, острова и бездны, кометы и мистические трактаты, женщины, убивающие во имя любви, и возлюбленные, жертвующие своими телами, – извилистый путь познания той загадки, на которой покоится все сущее.

---

Так в первый и последний раз я узнал некоторые подробности своего рождения. Лиззи видела смерть моей сестры, стояла рядом, когда тело моего отца выложили на кухонный стол. Она знала о моих родителях и многое другое, о чем я мог лишь догадываться по глухим намекам матери. Например, отец был не очень богат, но все же получал приличный доход от семейного винокуренного завода на севере и мог с удобствами жить в таком месте, как Стровен; его родители не приняли мою мать, как не признавали и прежних его увлечений, и поэтому вместо свадьбы родители ограничились простой регистрацией.

Лиззи рассказала мне, что они с матерью были единственными детьми начальника вокзала в Городе, он дал дочерям приличное образование и больше ничего не мог для них сделать. Ее, похоже, удивляло, что мать ничего не рассказывала мне.

Я обрадовался: где-то у меня есть дедушки и бабушки.

– Я когда-нибудь познакомлюсь с ними, тетя Лиззи? – спросил я.

Она покачала головой и снова чуть не заплакала.

– Бедный мальчик, – сказала она. – Нет, они все умерли, давным-давно. Иначе бы твоя мама не прислала тебя сюда. Нет, они все умерли. Только я одна осталась, и тем хуже.

Она даже не упомянула дядю Нормана.

Остаток утра я просидел у себя в комнате, обдумывая услышанное. Но главным образом – валялся на кровати и прикидывал, что станется со мной на острове. Я следил за проворной черной ящерицей, что жила и охотилась среди потолочных балок – пожирала москитов, пролетавших в пределах досягаемости ее длинного языка. Когда я внезапно входил в комнату и спугивал ящерицу, она раздувалась мячиком, пытаясь в ответ напугать меня. Но сейчас никто из нас не боялся. Она смотрела на меня сверху вниз своими глазками-бусинками и прикидывала, не раздулся ли я и нельзя ли будет меня слопать, когда я сокращусь до обычных размеров.

Потом я встал и выглянул во двор. Под окном у меня лежал пруд, затянутый зеленой тиной. Крохотные ящерки гонялись по его каменным берегам за добычей, слишком мелкой для человеческого глаза; они застывали на бегу, словно механические игрушки, у которых кончился завод. А в глубине участка дядя Норман горбился над своими растениями, такой же неподвижный. За ним, все накрывая своей тенью, высилась непроницаемая черная стена горы.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Иногда я подмечал в тете Лиззи какую-то жесткость, и она меня пугала; только я старался не задумываться, чем она вызвана. Что касается причуд дяди Нормана, я скоро научился принимать их как должное – у взрослых свои недостатки. Дети вовсе не считают, что мир устроен разумно.

Иными словами, я поверил, что даже после смерти матери со мной все будет в порядке.

Но как я ошибался! Тетя Лиззи задумала нечто ужасное.

Наступил третий понедельник моей жизни на острове Святого Иуды. На следующей неделе мне предстояло пойти в школу. Мы втроем – Лиззи, дядя Норман и я – завтракали на кухне. Типичное утро на острове – жаркое, безветренное, гудят насекомые. Дядя читал «Картофель в южном климате», прислонив книгу к фарфоровому чайнику на столе. Ели мы молча. («Не болтать, когда я читаю» – таково было одно из дядиных правил.) Лиззи пила чай, лицо отсутствующее. Я ковырялся в еде. («Все, что лежит на тарелке, должно быть съедено», – неизменно повторял дядя.) Жареный бекон так вкусно пах холодным утром в Стровене, но здесь, на жарком острове, от одного этого запаха язык словно обволакивало жиром. Когда я пил черный чай, рубашка противно липла к потной спине.

Дочитав, дядя Норман закрыл книгу и поднялся из-за стола. Положил книгу на место – на каминную полку рядом с другими. Там книгам ничего не грозило: камин служил простым украшением – здесь никогда не бывало так холодно, чтобы разводить огонь. Дядя подошел к задней двери, сунул ноги в разношенные рабочие ботинки, нахлобучил старую китайскую соломенную шляпу и вышел в огород на утренние работы – полоть сорняки, обирать с листьев вредителей.

Лиззи проследила за ним взглядом. Аккуратно поставила чашку на блюдце и обернулась ко мне.

– Ступай в комнату. Сейчас же! – прошипела она. Прежде она так никогда не говорила. Я поспешно встал и хотел убрать тарелку в раковину.

– Оставь. Иди. – Глаза ее сделались ледяными, как у змеи.

Эта перемена была столь ужасна, что я боялся пере – вести дух – в груди" стоял комок. Я убежал к себе и закрыл дверь. В окно я видел, как дядя возится с картофелем в дальнем углу огорода.

Появилась Лиззи – все еще в фартуке – и медленно двинулась к нему. Дядя стоял, нагнувшись, тыкал в землю тяпкой. Должно быть, наткнулся на один из тех упорных сорняков, что за ночь успевали составить заговор и задушить его посадки.

Лиззи остановилась у него за спиной. С минуту она смотрела на него сверху вниз, потом обернулась и поглядела прямо в окно. Увидела меня и улыбнулась – широко и приветливо. Поцеловала кончики пальцев и послала мне воздушный поцелуй.

С моей груди точно сняли огромную тяжесть. Я снова свободно вздохнул, улыбнулся и помахал рукой в ответ. Чуть не завопил от восторга.

Тетя повернулась к дяде Норману, будто собираясь заговорить с ним. Но не заговорила, а нагнулась и подняла зазубренный обломок лавы, лежавший на краю дорожки. Она взяла его обеими руками, потому что он был тяжелый, с чайник величиной.

Я подумал: первый раз вижу, чтобы Лиззи помогала дяде в огороде.

Левой рукой она прижала камень к груди, правой смахнула с него приставшие комья земли. Сделала шаг вперед и занесла камень над склоненной головой мужа.

Я понял, что она сейчас сделает. Я мог бы окликнуть, предупредить дядю Нормана – и не крикнул. Наверное, краем глаза он заметил движение белого фартука и начал поворачиваться ему навстречу, не вставая с колен. Поздно. Камень врезался ему в висок. Громкий удар нарушил утреннюю тишину. Шляпа слетела, но дядя еще постоял мгновение на коленях, и только потом упал в картофельные кусты – медленно, осторожно, будто не хотел их помять. Падение спугнуло мушек, вившихся в кустах. Они быстро совладали с паникой и заклубились над неподвижным телом.

Тетя Лиззи постояла над ним. Дядя не двигался, и она отбросила камень. Расправила фартук, погладила себя ладонями по бедрам. Должно быть, она знала, что я по-прежнему стою у окна.

– Эндрю! – позвала она. Я не ответил.

– Эндрю! – повторила она.

– Да? – прохрипел я.

– Ступай за доктором. – Тетя не глядела на меня, но, готов поклясться, голос ее звучал бодро. – Спустись в город и приведи сюда врача. Скажи, что с дядей несчастный случай.

Она возвестила об этой точно так же, как звала нас к ужину.

Вот так вышло, что я видел нападение на моего дядю и мог предупредить его, но промолчал. И теперь я повиновался Лиззи. Я побежал вниз, в город, по длинной жаркой тропе. Бежал я быстро, стараясь обогнать зрелище, которое только что явилось мне на огороде. Иногда мне удавалось вырваться вперед, но потом оно снова настигало, обгоняло, вселяя в душу ужас. Я старался не думать о последствиях: единственный человек на острове, которому было до меня дело, оказался чудовищем. И с тошнотой у горла сознавал, что моя жизнь вот-вот разлетится вдребезги снова.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Добравшись до города, распластавшегося на жаре, я влетел в крепостные ворота. Главная улица была пуста, не доносилось ни звука, разве что загремит случайно цепь вытащенной на берег рыбацкой лодки с низкой мачтой.

Я прямиком направился к дому доктора Хебблтуэй-та в конце тупика. Это был даже не дом, а приземистая башенка, именовавшаяся «Бастион», поскольку некогда она примыкала к форту и находилась всего в нескольких шагах от крепостной стены. Я постучал в тяжелую деревянную дверь. Открыла тоненькая светловолосая девочка, моя ровесница, и на улицу просочился медицинский запах. Девочка пошла за доктором, и минуту спустя появился сам хозяин с недоеденным гренком в одной руке и сигаретой – в другой.

– Что? – Это был худощавый человек с темной, морщинистой от солнца кожей и голубыми глазами – слишком молодыми для его лица.

– Тетя Лиззи просила вас прийти в коттедж. С дядей несчастный случай. – Я слово в слово повторил сказанное Лиззи.

Не задавая вопросов, доктор вернулся в дом, оставив меня в дверях. Светловолосая девочка с любопытством наблюдала за мной из прихожей. Доктор вскоре вернулся, уже в белом парусиновом халате и с медицинским саквояжем в руках.

– Веди, – приказал он.

В эту минуту в прихожую вышла высокая худая женщина в очках с проволочной оправой.

Она заговорила с врачом, не обратив на меня ни малейшего внимания.

– Не застревай на весь день. Ланч ровно в полдень.

– Хорошо, дорогая, – ответил он.

– А ты, Мария, – обернулась она к девочке, – ступай убирать со стола.

Мы прошли по главной улице, миновали ворота и начали долгий подъем по тропе к коттеджу. Доктор Хебблтуэйт шагал неторопливо, непрерывно курил, а порой кашлял и задыхался.