Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Вопреки очевидности версія о "секретной" поѣздкѣ Гучкова и Шульгина утвердилась в литературѣ и стала почти общепринятой не только у мемуаристов, но и в работах, претендующих на изслѣдовательскій характер. Мы имѣем яркій примѣр того, как на другой день послѣ событія рождается легенда. Эту легенду сотворили члены обоих политических лагерей, — конечно, по весьма отличным внутренним побужденіям. Для Шидловскаго поѣздка Гучкова так до конца и остается частной антрепризой, предпринятой иниціатором ея на свой риск послѣ того, как Родзянко отказался везти проект отреченія в формѣ, якобы предложенной Совѣтом. Неожиданно "пропал куда-то Гучков, назначенный военным министром", — разсказывает Шидловскій. Без военнаго министра было очень трудно принять необходимый мѣры к успокоенію гарнизона, и поэтому "Гучкова искали по всему городу днем с огнем, но отыскать, либо узнать, куда он пропал, не удавалось. Точно также исчез с горизонта и Шульгин. Спустя день обнаружилось, что Гучков с Шульгиным без вѣдома временнаго комитета и Совѣта рабочих депутатов умудрились похитить на Варшавском вокзалѣ паровоз и вагон и укатили я Псков, откуда весьма скоро возвратились, привезя с собой подлинный акт отреченія Государя"[69]. "Шульгин мнѣ разсказывал, — добавляет мемуарист, — как все произошло".

"Категорически утверждаю, — заявляет с противоположной стороны Суханов, — что Исп. Ком. узнал о поѣздкѣ "только на слѣдующій день", "уже получив акт об отреченіи, не зная, при каких условіях он был подписан, и ничего не подозрѣвая ни о миссіи, ни о поѣздкѣ Гучкова и Шульгина". "Со стороны Гучковых и Милюковых эта поѣздка была не только попыткой «coup d'état», но и предательским нарушеніем нашего фактически состоявшаяся договора. Допустим, вопрос о "третьем пунктѣ", о формѣ правленія оставался открытым до момента формальнаго окончанія переговоров, но, вѣдь, Гучков и Милюков предприняли свой шаг за спиной у Совѣта — в процессѣ самих переговоров..." В офиціальном докладѣ, сдѣланном Стекловым от имени Иcп. Ком. в Совѣщаніи Совѣтов и совпадающем с общей оцѣнкой Суханова, можно найти, однако, рѣшительное противорѣчіе с категорическим утвержденіем, что Исп. Ком. узнал о поѣздкѣ Гучкова лишь "на слѣдующій день". "Мы на этом пунктѣ (т. е. формѣ власти) разстались", — докладывал Стеклов о ночной с 1-го на 2-е-марта. "Мы не поставили ультиматума на этом пунктѣ по той простой причинѣ, что слишком хорошо знали, что... русскія трудящіяся массы и, вѣроятно, значительная часть русской буржуазіи не будут отстаивать... монархіи... во всяком случаѣ... и не сомнѣвались, что в ближайшіе дни, по мѣрѣ того, как волны русской революціи будут докатываться... до других центров русской жизни... общим кличем русской страны будет демократическая республика" и поэтому..., не добившись от них включенія этого пункта, все-таки могли понимать результат наших переговоров так, что они не предпримут никаких шагов, хотя они... не дали никакого ручательства, но большинство министров, с которыми мы говорили, — так как и на другой день эти переговоры продолжались, — нас завѣрили, что они от этого воздержатся и повліяют и на Милюкова в этом направленіи. Вы можете поэтому представить себѣ, как мы были поражены и возмущены, когда узнали, что Гучков и Шульгин ѣдут в Ставку, чтобы там заключить с Романовыми какой-то договор... Тут-то наш Совѣт(?) проявил "двоевластіе", ибо дал повелѣніе своим комиссарам остановить поѣзд, который заказали Гучков и Шульгин, и ни в коем случаѣ не допустить их до поѣздки. Должен сказать, к чести рабочаго класса, что именно рабочіе сѣв.-зап. жел. дорог первые подняли тревогу, узнав о поѣздкѣ Гучкова и дали знать Исп. Ком.. К сожалѣнію, каким-то образом эти господа проскочили"...

Тенденція докладчика выступает опредѣленно, когда он пытается дѣйствія Исп. Ком., которыя, по утвержденію мемуаристов, были предприняты 1 марта в отношеніи проектировавшейся поѣздки Родзянко, отнести к осуществленной 2 марта поѣздкѣ Гучкова и Шульгина. Это "проскочили" становится общим мѣстом. Если Суханов ограничивается осторожным замѣчаніем. что он не знает, как поѣздка Гучкова была "организована с технической стороны", то остальные мемуаристы того же политическая круга слѣдуют за Стекловым и высказываются весьма безаппеляціонно: Гучков "конспиративно, чтобы не сказать обманом, пробрался в Псков", — утверждает Мстиславскій. Тогда же сообщали — добавляет Шляпников — что думскіе посланцы выѣхали "на автомобилях". Выступавшій в качествѣ историка революціи Чернов, безоговорочно принимая шульгинскую версію, через 15 лѣт послѣ событія, говорил, что послы от Думы "контрабандой проскочили через проволочныя загражденія революціи". И нѣт никому дѣла до того, что неоспоримым фактом является установленное уже документом обстоятельство, что посланцы Времен. Комитета выѣхали не на разсвѣтѣ, а днем, не на автомобилѣ, а поѣздом. Французскій посол уже тогда в дневникѣ от 2 марта занес болѣе правдоподобную версію: Гучков и Шульгин выѣхали в 9 часов утра при содѣйствіи инженера, вѣдающаго передвиженіем на жел. дорогах; они получили спеціальный поѣзд, не возбудив недовѣрія соціалистических комитетов[70].

Из непосредственнаго свидѣтельства "инженера" мы знаем, что стоявшій под парами экстренный поѣзд ждал выѣзда делегатов "с порученіем особой важности" еще задолго до рѣшенія, принятаго во Врем. Ком. на разсвѣтѣ 2 марта. По воспоминаніям Ломоносова все это происходило совершенно открыто и не сопровождалось каким-либо давленіем бдительнаго революціоннаго ока со стороны желѣзнодорожных рабочих или протестом со стороны руководящих кругов Исп. Ком. Напротив, — утверждает, по крайней мѣрѣ, Ломоносов,— дѣло организовывалось как бы по взаимному, даже не молчаливому, соглашенію. И, дѣйствительно, так выходит, судя по всей внѣшней обстановки, в которой протекала отвѣтственная поѣздка в Псков думских посланцев, и которая была до чрезвычайности далека от какой-либо конспиративной скрытности.

Перед Слѣдственной Комиссіей Гучков показывал, что он телеграфно увѣдомил ген. Рузскаго о своем пріѣздѣ, но для того, чтобы на телеграфѣ не знали о "цѣли" поѣзда, он пояснял, что ѣдет "для переговоров по важному дѣлу, не упоминая, с кѣм эти переговоры должны были вестись" Этот секрет полишинеля не раскрывается в опубликованных документах, т. к. среди них нѣт, странным образом, указанной телеграммы, но вся телеграфная переписка Ставки и штаба Сѣверн. фронта не оставляет никакого сомнѣнія в том, что пріѣзд думской делегаціи носил совершенно офиціальный характер и мотивировался необходимостью непосредственных переговоров с Царем. По дорогѣ Гучков послал другую телеграмму — ген. Иванову, "так как желал встрѣтить его на пути и уговорить не предпринимать никаких попыток к приводу войск в Петроград"[71]. Гучков утверждал даже, что "дорогой пришлось нѣсколько раз обмѣніваться телеграммами". По дорогѣ в Псков, Гучков и Шульгин останавливались в Лугѣ, что привело к значительному запозданію с их прибытіем в Псков. Чѣм же вызвана была такая остановка? Гучков не упомянул об этой остановки в показаніях. Ничего не сказал спеціально о ней и Шульгин, упоминающій об информаціонном разговорѣ по прямому проводу с Ивановым и каких-то остановках на станціях, гдѣ Гучков "иногда говорил короткія рѣчи с площадки вагона... это потому, что иначе нельзя было: во-первых, стояла толпа народа, которая все знала... т. е. она знала, что мы ѣдем к Царю... И с ней надо было говорить". Историк и мемуарист каждый по своему будут толковать остановку в Лугѣ "контрабандой" выѣхавшіх из Петербурга думских посланцев. Ген. Мартынов, автор одной из наиболѣе цѣнных работ, посвященных февральскому перевороту, на основаніи неизвѣстных нам данных (автор имѣл возможность пользоваться и неопубликованными архивными матеріалами) изображает дѣло так, что делегаты были задержаны на ст. Луга "возставшими рабочими и солдатами", которых "с величайшим трудом удалось убѣдить в том, что поѣздка в Псков не преслѣдует никаких контр-революціонных цѣлей. Инж. Ломоносов, имѣющій тенденцію преувеличивать реальную опасность, которая грозила "революціи" со стороны продвигавшихся с фронта эшелонов ген. Иванова, — опасность совершенно не эфемерную в обстановкѣ 2 марта, — со слов правительственнаго инспектора Некрасова, который сопровождал гучковскій поѣзд и систематически сносился с центром, задержку в Лугѣ объяснял именно этим опасеніем. Будущій предсѣдатель мѣстнаго совѣта солдатских депутатов ротм. Воронович даст совершенно иную версію. Утром 2-го в 9 час. с экстренным поѣздом из Петербурга прибыл в Лугу по порученію Врем. Комитета член Думы Лебедев в сопровожденіи полк. ген. штаба по фамиліи тоже Лебедев. Эта миссія имѣла задачей наладить порядок в городѣ, организовать мѣстную власть и обезпечить путь слѣдованія Императора в Царское Село. Лебедев объявил, что "через нѣсколько часов из Петрограда выѣдут в Псков члены Думы Гучков и Шульгин, которым поручено вести переговоры с Государем, и результатом этих переговоров явится пріѣзд Государя в Ц. Село, гдѣ будет издан ряд важнѣйших государственных актов". Военный комитет отвѣтил Лебедеву, что "не будучи поставлен в извѣстность относительно истинной цѣли поѣздки Николая II Царское, и не зная, как к этому отнесутся петроградскіе солдаты и рабочіе, он отказывается дать сейчас какія-либо гарантіи". (Ждали возращенія из Петербурга спеціально посланнаго за информаціей делегата). Пытался получить "гарантіи" и прибывшій затѣм Гучков, "болѣе часа" ведшій в "парадных комнатах" вокзала переговоры с представителями временнаго военнаго комитета "Расстроенному упорством комитета Гучкову так и пришлось уѣхать в Псков, не добившись успѣха". Таковы поясненія Вороновича... По тѣм или иным причинам выѣзд делегатов из Луги носил болѣе помпезный характер, нежели это рисовалось в Петербургѣ, — по крайней мѣрѣ ген. Болдырев, занимавшій пост ген.-кварт. штаба Сѣвернаго фронта, в дневникѣ отмѣтил, что Гучков и Шульгин прибыли в Псков в сопровожденіи "5 красногвардейцев" (так Болдырев назвал гучковскую свиту, потому что у них на груди были "красные банты").