Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Рузскій уже 4-го сообщал о нем Алексѣеву и отмѣчал соотвѣтствіе его 7 п. правительственной деклараціи, опубликованной 3-го. Рузскій указывал на опасность формулировки «предоставленія солдатам всѣх общественных прав без соотвѣтственных опредѣленій деталей». Необходимо «беззамедлительное разъясненіе и точное установленіе особым приказом взаимоотношенія офицеров и нижних чинов». Алексѣев тотчас же телеграфировал Гучкову, что необходимо, если «не полное уничтоженіе пункта седьмого программы (соглашеніе 2 марта), то совершенная переработка редакціи ея с точным разграниченіем прав и обязанностей солдат».

[347]

Приказ № 2 (о сущности его скажем ниже) не мог быть задержан, так как он был уже передан по радіо.

[348]

И, однако, в засѣданіи правительства, на которое был вызван так спѣшно Гучков, что Алексѣеву пришлось прервать свой доклад, когда впервые остро был поставлен вопрос об арміи, обсуждались такіе «спѣшные» для момента вопросы, как вопрос о прекращеніи дѣла об убійствѣ Распутина, об отмѣнѣ ограниченій при пріемѣ евреев в высшія учебныя заведенія и т. д.

[349]

Секретный характер письма объясняется, вѣроятно, и тѣм, что в нем дается пессимистическая картина невозможности своевременно выполнить боевыя заданія, возлагаемыя войной на тыл.

[350]

Ушедшій с исторической сцены Император назвал в одном из писем женѣ Петербург лишь «географической точкой». Он не дооцѣнивал политическаго значенія столицы, Гучков и вмѣстѣ с ним другіе — преувеличивали это значеніе.

[351]

Болдырев разсказывает, что распространился слух, что Гучков будет убит по постановленію «террористической» партіи, но, «конечно, никакого покушенія не было». На всякій случай «по городу предусмотрительно был установлен конный наряд».

[352]

Припомним, что Врангель дал противоположную характеристику позиціи военнаго министра.

[353]

В моих замѣтках того времени, со слов одного из присутствовавших уже при отъѣздѣ министров, записана такая жанровая сценка: ...Поѣзд усиливает свой ход, колеса стучат — все сильнѣе и сильнѣе. С вагонной площадки министр ин. д. говорит прощальную рѣчь. За грохотом не слышно на перронѣ ни его слов, ни его охрипшаго от рѣчей голоса. Смѣняются ряды публики, а министр с площадки говорит, говорит...

[354]

Станкевич центр тяжести из области проявленія «народной души», не принимавшей войны, переносит в область объективных матеріальных данных. Он утверждает, что послѣ рѣчи ген. Корнилова и Исп. Ком. «всѣ заколебались в возможности продолженія войны»: разстройство транспорта, тиф и цынга, свирѣпствующіе на фронтѣ в силу чрезвычайнаго недостатка продуктов и т. д. Хотя повѣствованіе Корнилова относилось к дореволюціонному времени, «ясно» было, что дѣло должно было и этом отношеніи «лишь ухудшиться». Вывод мемуариста, на преувеличенно-сгущенном фонѣ фактов, едва ли может быть признан обоснованным.

[355]

Мемуарист вспоминает письмо, полученное им с фронта от гр. Игнатьева. Корреспондент писал, что надо отдать себѣ отчет в том, что война кончилась, потому что армія «стихійно не хочет воевать»: Умные люди должны придумать способ ликвидаціи войны безболѣзненно, иначе произойдет катастрофа». Набоков показал письмо военному министру. Тот отвѣтил, что он получает такія письма массами и приходится «надѣяться на чудо».

[356]

Любопытно, что наиболѣе яркій случай отказа «итти на позиціи» в 5-ой арміи, считавшейся командным составом наименѣе «благополучной» со стороны эксцессов (арест офицеров), связан с такой бытовой деталью: полк считал несправедливым итти в окопы и пасхальную ночь, так как он стоял на позиціи в эту ночь в предшествующем году.

[357]

Иллюстрацію дают воспоминанія Пуанкарэ. Историк германской революціи Штребель, принадлежавшій к числу «левых» соціалистов, так охарактеризовал в своей работѣ «развал германской арміи»: он «начался не с іюльских дней 1918 года; он медленно, но неуклонно подготовлялся на протяженіи нѣскольких лѣт. Безконечная длительность войны, позиціонная война и походная жизнь подточили боевую силу и поколебали дух арміи».

[358]

Чернов спорит с Деникиным, Керенскій с Милюковым. Послѣдній «в виду опубликованія большевиками новых архивных документов» вынужден был послѣ длительной полемики внести «оговорку» в свое изложеніе, отрицавшее революціонную концепцію Керенскаго. («Еще факты». «Посл. Нов.» 17 ноября 27 г.). Соотвѣтсвующая поправка сдѣлана в «Россіи на переломѣ» — в трудѣ, в котором Милюков стал «приближаться к традиціонной «революціонной» концепціи.

[359]

Обобщеніе в каждом отдѣльном случаѣ требует критическаго анализа и слѣдующей за ним оговорки. Наглядную иллюстрацію можно найти в утвержденіях, раздававшихся на декабрьском совѣщаніи в Ставкѣ. Брусилов, подтверждая замѣчанія Рузскаго, приводил в качествѣ примѣра 7 Сиб. корпус, прибывшій на юго-западный фронт из рижскаго района «совершенно распропагандированным, люди отказывались итти в атаку; были случаи возмущенія, одного ротнаго командира подняли па штыки, пришлось принять кругыя мѣры, разстрѣлять нѣсколько человѣк, перемѣнить начальствующих лиц, и теперь корпус приводится в порядок». А вот полк. Никитин в качествѣ офицера при нач. штаба 7 арміи, гдѣ корпус приводился в порядок, имѣвщій возможность «спеціально» и «близко» наблюдать 7 Сиб. корпус в дѣйствіи, дает совершенно иную характеристику поведенія «ненадежнаго» корпуса перед революціей в условіях позиціонной борьбы, тяжелѣе которых «трудно придумать»: под Бржезанами «полк не дрогнул» — «дух героя командира (ген. Ступина), дух стараго русскаго солдата был с ними»...

[360]

См. мою книгу «Как большевики захватили власть».

[361]

Не трудно найти и источник легенды — это записка членов Особаго Совѣщанія, исчислившая потерю «людского запаса» в 2 милл. — военнообязанных, оставшихся в занятых непріятелем областях, уклонившихся, эмигрантов и пр.

[362]

Для двухмилліоннаго исчисленія дезертиров во время революціи он примѣнил такую своеобразную статистику. Взяв общую цифру 15 милл. призванных к 1 ноября 17 г. и исключив соотвѣтствующія цифры убыли (убитых, раненых, плѣнных) и наличный состав дѣйствующей арміи и запасных ея частей, он получил недохваток с 1 1/2 милл. человѣк. Это и есть, по его мнѣнію, дезертиры; прибавив сюда офиціальную цифру дезертиров в 365 т. к 100 т. укрывшихся в разных революціонных военных комитетах, он получил цифру в 2 милліона!!! И нѣт дѣла военному историку до несовершенства офиціальной военной статистики, сдѣлавшейся еще болѣе случайной в бурные годы революціи, игнорирует он и факт, устанавливаемый всѣми правительственными войсковыми комиссарами, что в дни наступленія «дезертиры» из числа членов исполнительных комитетов, в подавляющем большинствѣ случаев оказывались в первых рядах активно сражавшихся. Насколько произвольна военная статистика, руководящаяся головинским принципом исчисленія, видно из расчисленій другого военнаго историка Керсановскаго, который весь «недохваток» для дореволюціоннаго времени относит в рубрику убитых. Соотвѣтствующій матеріал дается в моей книгѣ «Легенда о сепаратном мирѣ».

[363]

Оно может быть отмѣчено и на том рижском плацдармѣ, который представлял распропагандированное «гнѣздо» на Сѣверном фронтѣ. В памятной запискѣ, поданной военному министру в 20-х числах марта от имени 379 офицеров XII арміи и подписанной в первую голову командиром латышскаго полка Вацетисом (извѣстным впослѣдствіи большевицким командармом), требовалось удаленіе с командных должностей всего «нѣмецкаго элемента балтійскаго происхожденія».

[364]

То же утвержденіе прошло красной нитью в рѣчи Брусилова при пріемѣ в Кіевѣ членов Гос. Думы.

[365]

Напр., в дневникѣ Селивачева имѣется запись: «несомнѣнную карьеру дѣлает Брусилов: хитрый старик, видя окружающее, первый стал заигрывать с народом». Приспособляемость к общественному мнѣнію Селивачев увидит даже в том, что в свое время Брусилов, единственный из главнокомандующих, дал «идеальную аттестацію» земским организаціям на фронтѣ, когда хотѣли их уничтожить по причинѣ их «яко бы безполезности», а на самом дѣлѣ считая их «революціонными».

[366]