Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

В дѣйствительности такое отношеніе объяснялось в гораздо большей степени неопредѣленностью положенія, когда практически не исключалась возможность даже гораздо большаго компромисса, чѣм тот, который формально представителями демократіи намѣчался в часы ночных переговоров. В "записках" Суханова имѣется одно мемуарное отступленіе, как-будто вѣрно передающее настроеніе нѣкоторых кругов демократіи: "я даже немного опасался, как бы вопрос о династіи не вытѣснил в порядкѣ дня проблему власти, разрѣшавшуюся совершенно независимо от судьбы Романовых. В этом послѣднем ни у кого не было сомнѣній. Романовых можно было возстановить, как династію, или использовать, как монархическій принцип, но их никак нельзя было уже принять за фактор созданія новых политических отношеній в странѣ". Современники передают (в частности, Зензинов), что сам Суханов в эти первые дни в интимных бесѣдах не проявлял большого политическаго ригоризма, считая кандидатуру в. кн. Михаила фактически вполнѣ благопріятствующей для "дальнѣйшей борьбы демократіи", т. е. допуская, что отреченіе имп. Николая II может и не предрѣшать собой еще "формы правленія" в ближайшем будущем. Составители "Хроники февральской революціи", сами непосредственно участвовавшіе в совѣтской работѣ того времени, формулировали вопрос так: "поглощенный непосредственной организаціонной работой в городѣ, он (т. е. Исп. Ком.) как-то не интересовался вопросом о формѣ власти, о Царѣ, династіи. Предполагалось, что вопросы этого рода входят, естественно, в компетенцію Врем. Комитета". Позднѣйшія утвержденія (их можно найти у Чернова и др.), что "цензовая демократія" скрывала от "совѣтской демократіи" свои переговоры со старой властью, надо считать ни на чем не основанными... Косвенныя данныя указывают на то, что дѣятели Исп. Ком. были в достаточной мѣрѣ освѣдомлены о "закулисных переговорах". Это не дѣлалось офиціально, как и всё в тѣ дни... И, быть может, разговоры в "частном порядкѣ", как выражается большевицкій историк Шляпников, являвшіеся суррогатом открытой и опредѣленной постановки вопроса, надо признать одной из роковых черт тактики первых дней революціи.

Опираясь, очевидно, главным образом на показанія Суханова, авторы "Хроники" говорят, что вопрос о Царѣ перед Исп. Ком. встал "совершенно случайно" утром 1-го марта в связи с предположенной поѣздкой Родзянко на ст. "Дно" : для непосредственных переговоров с носителем верховной власти. Родзянко не мог де выѣхать, так как желѣзнодорожники не дали ему поѣзда без разрѣшенія Исп. Ком." Из праваго крыла Таврическаго дворца для урегулированія недоразумѣнія был прислан нѣкій полковник. "Вопрос о поѣздѣ Родзянко был рѣшен очень быстро одним дружным натиском", — утверждает Суханов. Он лично говорил: "Родзянко пускать к Царю нельзя. Намѣреній руководящих групп буржуазіи, "прогрессивнаго блока", думскаго комитета мы еще не знаем и ручаться за них никто не может. Они еще ровно ничѣм всенародно не связали себя. Если на сторонѣ Царя есть какая-нибудь сила, — чего мы также не знаем, — то "революціонная" Гос. Дума, ставшая на сторону народа, непремѣнно станет на сторону Царя против революціи". Рѣшено было в поѣздкѣ Родзянко "отказать". Через короткое время в комнату влетѣл блѣдный уже совершенно истрепанный Керенскій. На его лицѣ было отчаяніе... "что вы сдѣлали?..." — заговорил он прерывающимся, трагическим шепотом. "Родзянко должен был ѣхать, чтобы заставить Николая подписать отреченіе, а вы сорвали это... Вы сыграли в руку монархіи". Керенскій в обморкѣ или полуобморкѣ упал на кресло[49]. Когда его привели в чувство, он произнес рѣчь о необходимости контакта между правым и лѣвым крыльями Таврическаго дворца и требовал пересмотра принятаго рѣшенія. В результатѣ всѣми голосами против трех поѣзд Родзянко был разрѣшен; "Родзянко, однако, не уѣхал. Времени прошло слишком много, а снарядить поѣзд было можно не так скоро"... Царь не дождался Родзянко на ст. Дно и выѣхал в Псков. Так повѣствует полумемуарист, полуисторик первых дней революціи.

Нѣт основанія цѣликом отвергать разсказанный эпизод, проходящій в том или другом видѣ через ряд мемуаров, — правда, с очень существенными и коренными противорѣчіями. Как. всегда, эпизод пріобрѣтает особо заостренный характер у Шульгина. Этот мемуарист вообще изображает предсѣдателя Думы внѣ себя от негодованія на "мерзавцев из числа "собачьих депутатов"[50]  независимо даже от афронта полученнаго им в первоначальном рѣшеніи Исп. Комитета фактически отмѣнить поѣздку на встрѣчу с Императором. Такая характеристика очень мало вяжется с отзывом, идущим с противоположной стороны, т. е. от тѣх именно "мерзавцев", как образно именует чуть не попавшій в революціонное правительство Шульгин представителей "совѣтской" общественности. Родзянко "не был ни агрессивен, ни безтактен по отношенію к Совѣту", утверждает Суханов, разсказывая о выступленіях предсѣдателя Думы перед демонстрирующими полками; он старался "облечь в возможно болѣе дипломатическія формы, окутать демократическими лозунгами свою агитацію, направленную к одной цѣли, бьющую в единый или двуединый пункт: сплоченія вокруг Врем. Правительства для борьбы с внѣшним врагом". Родзянко, "выполнял свою миссію добросовѣстно и удачно", — заключает первый совѣтскій исторіограф. Для подтвержденія своей характеристики Шульгин примѣняет пріем, явно непригодный в данном случаѣ. Он передает негодующій разсказ Родзянко о том, как послѣ очередной его рѣчи к депутаціи, прибывшей из одной воинской части, один из "мерзавцев" стал задавать ему каверзные вопросы о "землѣ". "Вот, предсѣдатель Думы все требует от вас, чтобы вы, товарищи, русскую землю спасали. Так, товарищи, это понятно... У господина Родзянко есть, что спасать... не малый кусочек у него этой самой русской земли в Екатеринославской губерніи... Так вот Родзянкам и другим помѣщикам Гос. Думы есть что спасать... Эти свои владѣнія, княжескія, графскія и баронскія... они и называют русской землей... А вот вы спросите предсѣдателя Гос. Думы, будет ли он так же заботиться о спасеніи русской земли, если эта русская земля... из помѣщичьей... станет вашей, товарищи" и т. д. Нѣчто подобное, очень, впрочем, далекое от пошлой демагогіи и грубой красочности шульгинскаго беллетристическаго повѣствованія, произошло на собесѣдованіи с одним полком, когда Чхеидзе предсѣдателю Думы, дѣйствительно, задал вопрос о "землѣ". Родзянко тогда удачно парировал удар (Мансырев и Суханов). Но только этот діалог происходил 15 марта, а не перваго, и он тогда же нашел отклик в газетах (напр., в "Бирж. Вѣд."). Это было, таким образом, не на третій день революціи и не в той обстановкѣ, которую мы описываем. У Шульгина вся сцена отнесена непосредственно к моменту, послѣдовавшему за отказом Исп. Ком. в поѣздѣ. Совершенно ясно, что это не мемуарный отклик, а непосредственное воздѣйствіе текста воспоминанія самого Родзянко, допустившаго хронологическую ошибку в своем позднѣйшем разсказѣ. "Сегодня утром, — добавлял, по словам Шульгина, Родзянко, — я должен был ѣхать в ставку для свиданія с Государем Императором, доложить Его Величеству, что, может быть, единственный исход  — отреченіе. Но эти мерзавцы узнали... и сообщили мнѣ, что ими дано приказаніе не выпускать поѣзд... Они заявили, что одного меня они не пустят, а что должен ѣхать со мной Чхеидзе и еще какіе-то... Ну, слуга покорный, — я с ними к Государю не поѣду... Чхеидзе должен был сопровождать батальон революціонных солдат. Что они там учинят... Я с этим скот..." Тут Шульгина яко бы вызвали по "неотложному дѣлу", касающемуся Петропавловской крѣпости[51].

Сам Родзянко в своих воспоминаніях ни одним словом не обмолвился об этом инцидентѣ, хотя забыть его едва ли он мог. Да такого эпизода и не могло быть в том видѣ, как изобразил Шульгин. Чхеидзе фактически не мог бы сопровождать Родзянко с батальоном солдат, если бы даже Исп. Ком. и пожелал принять непосредственное участіе в переговорах об отреченіи Царя. Он был бы безсилен отправить изолированный отряд на территорію, на которой центр, т. е. новая революціонная власть, не мог еще распоряжаться желѣзными дорогами. Матеріал для фантазіи, вышедшей из-под пера Шульгина, очевидно, дали изданныя раньше (в 1922 г.) воспоминанія другого виднаго члена прогрессивнаго блока и участника Врем. Ком. — Шидловскаго. Вот этот текст своеобразно и расцвѣтили беллетристическія наклонности Шульгина. Воспоминанія Шидловскаго, написанныя в других, спокойных тонах, не могут, с своей стороны, служить vade mecum при разрѣшеніи спорных вопросов, хотя в данном случаѣ, казалось бы, мемуарист и был заинтересован в особливой точности и мог обладать большими данными, нежели другіе свидѣтели: по его словам, он должен был сопровождать Родзянко в его предположенной поѣздкѣ. Dichtung в этих воспоминаніях выступает с большой очевидностью. "Как-то раз, — разсказывает Шидловскій (очевидно, это могло быть только 1-го утром), — пришел я во Вр. Ком. часов в семь утра... Сразу же Родзянко сказал мнѣ, чтобы я готовился через час ѣхать вмѣстѣ с ним к Государю, предлагать ему отреченіе от престола" (Автор утверждает, что к этому времени "было рѣшено" потребовать отреченіе Николая II от престола). "Вопрос о поѣздкѣ был рѣшен поздно ночью в мое отсутствіе и разработан был весьма мало. Не были предусмотрѣны возможность нашего ареста, возможность вооруженнаго сопротивленія вѣрных Государю войск, а, с другой стороны, предусматривалась возможность ареста нами Государя, причем в послѣднем случаѣ не было рѣшено, куда его отвезти, что с ним дѣлать и т. д. Вообще предпріятіе было весьма легкомысленное... Проходил час, другой, третій, неоднократно звонили по телефону на станцію Николаевской жел. дор., спрашивали, готов ли поѣзд, но из этого ничего не выходило, и всегда по каким-то причинам ничего не было готово. Наконец, пришел во Врем. Ком. предсѣдатель Совѣта Раб. Деп. Чхеидзе и объявил, что Совѣт рѣшил не допускать поѣздки Родзянко к Государю. Во Врем. Ком. был уже заготовлен черновик этого документа, кажется, составленный Милюковым и изложенный в двух абзацах. Первый заключал в себѣ самое отреченіе от престола, а второй передачу его сыну. Чхеидзе было предложено ознакомиться с содержаніем документа здѣсь же и затѣм распорядиться предоставленіем нам поѣзда. Чхеидзе отвѣтил, что он не может дать своего заключенія по содержанію и формѣ документа без предварительнаго разсмотрѣнія его в пленумѣ Совѣта... Чхеидзе взял с собою упомянутый черновик и пошел в Совѣт... Время между тѣм шло; прошел день, наступила ночь, а Чхеидзе обратно не являлся. Наконец, поздно вечером пришел Чх. и довел до нашего свѣдѣнія рѣшеніе Совѣта, который обезпечивал возможность проѣзда Родзянко при соблюденіи двух условій. Во-первых, с нами должен поѣхать и Чхеидзе, против чего мы совсѣм не возражали, а, во-вторых, Совѣт соглашался только на первый абзац нашего текста, а второй отвергал совершенно. Тогда Родзянко и я заявили, что такого отреченія мы Государю не повезем... На этом предпріятіе и закончилось, и Родзянко никуда не поѣхал". Не будем спеціально разбирать версіи, данной Шидловским, — вся необоснованность ея в деталях выступит сама по себѣ в дальнѣйшем изложеніи, но и так уже ясно, в каком непримиримом противорѣчіи стоит она с послѣдовавшими затѣм ночными переговорами членов Врем. Ком. с представителями Совѣта. Никакого рѣшенія об отреченіи императора ночью 28-го не было принято, никакого соотвѣтствующаго документа во Временном Комитетѣ составлено еще не было, ни Испол. Ком., ни Совѣт подобных предложеній, поступивших со стороны "цензовой общественности", не обсуждали. В хронологической мѣшанинѣ, представленной Шидловским, предположенія и разговоры выданы за рѣшенія.