Василь Быков - Политрук Коломиец

• Название: Политрук Коломиец
• Автор: Василь Быков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Быков Василь Политрук Коломиец

ВАСИЛЬ БЫКОВ

ПОЛИТРУК КОЛОМИЕЦ

К вечеру бой затих.

На изуродованную землю постепенно осела поднятая бомбежкою пыль, в чистой небесной выси зажглись первые звезды. Комполка Пахомов и политрук Коломиец выбрались из бомбовой воронки и, встав на еe краю, оглянулись на то, что осталось от занятого ими вчера железнодорожного разъезда. В общем, разъезда не было. Глинобитная казарма для рабочих и пакгауз рядом напоминали о себе лишь темными горбами на закраине такого же черного неба; поодаль вонюче дымились разбросанные взрывами штабеля шпал. От ряда стройных тополей возле дороги остались обгрызенные взрывами обломки с обвисшими прутьями сучьев. Хорошо, однако, что остались эти тополя, а то бы и не узнать, где находился разъезд, думал политрук. Час назад во время жестокой бомбежки невозможно было и предположить, что тут что-то уцелеет - от этого разъезда или полка, в спешке окопавшегося рядом в сухой окаменевшей земле.

К ночи донимавший людей дневной зной стал опадать, хотя горячий суховей из степи еще приносил мало прохлады, разгоряченное тело горело под пропотевшим обмундированием, очень донимала жажда. К несчастью, колодец возле казармы с утра был разворочен, засыпан взрывами, бойцы из саперного взвода как-то пытались добраться до воды, но пока без результата. Политрук Коломиец между тем долго и старательно стряхивал с себя пыль и землю, рядом, уpoнив голову, присел командир полка. Недостаток воды вызывал у негo новую заботу, на время вытеснив из сознания все остальные. Вода была нужна бойцам, нужна для кухни; еще более нуждались в ней пулеметчики, тpи "максима" которых совершенно обезводились и не стреляли; в два последних собрали остатки воды из фляг. Сегодня полк выдержал шесть жесточайших бомбежек - сначала трех "хейнкелей", потом девяти и пятнадцати, а потом уже никто и не считал их. Правда, людские потери были умеренными, все-таки бойцы успели кое-как окопаться с утра поодаль от железнодорожных путей в поле. К несчастью, убило последних двух лошадей, таскавших полковую кухню, и теперь ни воды, ни провианта привезти было не на чем. Наверно, действительно придется погибать на этом проклятом разъезде, думал командир полка. Отсюда уже не отступишь, как отступали от самого Воронежа. Вчера, только они успели занять этот разъезд, прискакал порученец комдива и вручил под расписку приказ Верховного номер 227 под девизом "Ни шагу назад!". Умри, но не отступи. Это касалось всех - от командарма до последнего бойца, что бы он ни оборонял - город, станицу или такой вот разбитый, почти сровненный с землей разъезд. Порученец сообщил также, что уже есть и результаты неисполнения приказа: в соседнем полку отдали под трибунал одного комбата и расстреляли на месте ПНШ по разведке. Было от чего опечалиться.

-Так что делать будем, комиссар?- нарочито бодро спрашивал в темноте приунывший командир полка.

- Будем стоять, - просто отвечал политрук Коломиец. - Что же остается...

- Другого не остается, - скупо соглашался комполка. Обсуждать приказ не полагалось, тем более приказ Верховного.

- А где та станица? Далеко? - с новой озабоченностью спросил политрук, припомнив другой приказ порученца - устный из штаба дивизии: ночью получить пополнение. Сколько было того пополнения, он не знал, но прежде всего полагалось провести с ним политработу, особенно теперь, когда прибыл такой важный приказ. Это уже была обязанность политрука, и Коломиец обеспокоился.

- У Артюха спросите. Который из санвзвода, - сказал комполка.- Он раненых водил, знает.

Коломиец пошел в темноту, тихо окликая Артюха, и вскоре передним замаячила приземистая фигура в пилотке, со скаткой через плечо.

- Пойдем в станицу. Дорогу помните?

- Дорогу? Да вон напрямки, через степь, - глухо ответил боец, поправляя на плече винтовку.

Возле поваленного через дорогу тополя они свернули в степь. После долгого дневного грохота бомбежек приятно впечатляла почти мирная ночная тишина, деликатно нарушаемая лишь приглушенным стрекотом цикад. Запыленные сапоги отчаянно шуршали в столь же пропыленном сухом бурьяне. Боев поблизости не было слышно, лишь где-то на западе, над мрачным горизонтом время от времени вспыхивали дальние артиллерийские отсветы и едва доносилась артканонада. А так вокруг все притихло, затаилось. Надолго ли, озабоченно думал политрук. Разве что до утра...

- Откуда родом, Артюх? - спросил он бойца, который молча брел следом.

- Я? Да из курских.

- Курский соловей?

- Ну.

- Из города, из села?

- Да с колхоза, - вздохнул Артюх. - Колхозник.

Он сказал это так просто, будто все остальное само собой подразумевалось без слов и ни о чем не было нужды спрашивать. Политрук и не спрашивал. Родом он также был из села, хотя и не из курского - из смоленского, два года перед войной работал директором школы. Перед тем как партиец активно загонял крестьян в колхозы, раскулачивал, ссылал в Заполярье, подписывал на займы, взыскивал налоги. Занимался всем, чем тогда занимались партийцы-активисты в городе и в деревне, чем занималась страна. Колхозная жизнь ему была хорошо знакома, и ныне не возникало желания что-либо из нее обсуждать или вспоминать даже. Куда больше занимала их невеселая действительность на разъезде да этот устрашающий сталинский приказ. Знал, чувствовал, что завтра придется куда как горячо, а выхода не предвиделось. Выход на войне всегда находился в тылу, куда отступали, иногда давали драпа, бежали и тем спасались. А теперь вот за отступление без разрешения - трибунал. Какой позор!.. Опасность наваливалась на них с двух сторон: привычная - со стороны немцев, и новая - с тыла от своих. Если уж такой приказ товарища Сталина, то пощады от начальства не будет - ни бойцам, ни командирам. Хорошо, если повезет с пополнением, дадут обстрелянных бойцов. А если новобранцев, запасников? Да еще хуже черноголовых из Средней Азии, которые - ни бельмеса по-русски. Вот тут и выполняй приказ Верховного.

Полынь жестко шуршала под кирзачами, политрук прибавил шагу, все-таки за короткую ночь надо было успеть туда и назад. Как бы не опоздать до рассвета. И ему показалось, что Артюх отстает, он оглянулся раз и другой, слегка замедлил шаг. А может, тот и вовсе хочет отстать? - подумал политрук. Такие молчуны способны на все, кто знает, что этот в себе носит. Мало ли их, молчаливых и разговорчивых, поисчезало за короткие ночи их отступления, и никто не заметил куда. Но известно куда - домой. "Быстрее нельзя?" - обернувшись, с упреком сказал политрук. Артюх невнятно пробурчал что-то в ответ, но не прибавил шага. Конечно, бойцу что - бойца за отступление под трибунал, может, и не отдадут, отдадут командиров да его, политрука, тоже. Но больше, чем от командиров, исполнение того приказа все-таки зависело от бойцов: побегут в горький час или выстоят? Если побегут, не стерпев, тогда, считай, все пропало, - попробуй, удержи их среди этой голой, прогорклой от полыни степи, невесело рассуждал политрук.

Все-таки они добрели в ночной темени до окраины станицы и за полем подсолнечника в садике услышали тихое шебуршание множества людей. То и дело расспрашивая ночных встречных, политрук отыскал в кривобокой мазанке командира этой маршевой роты - разбитного младшего лейтенанта, который сообщил, что имеет приказ всю роту передать в его стрелковый полк. Коломиец поинтересовался, что за народ в роте, и младший лейтенант охотно рассказал, что все из запасного полка, сформированного на Саратовщине, недавние запасники районных военкоматов. Молодых мало, больше людей среднего и пожилого возраста, в запасном поучились месяц-другой, получили винтовки и - на фронт. Благо теперь недалеко, фронт приблизился к самым стенам саратовских сел, так что...

Так что с этими вот дядьками, обсевшими садок и подворье и с затаенным вниманием покуривавшими свои самокрутки, и надо идти в полк, оборонять разъезд. Завтра он будет побеждать или умирать - воевать без права отойти хотя бы на сотню метров, как сказал вчера порученец комдива и как требует сталинский приказ. Хорошо, если немцы не пустят танки. Хотя и вчерашней бомбежки, наверно, хватит с избытком для этих необстрелянных деревенских дядек. Вчера под вечер, когда полтора десятка "хейнкелей" со включенными сиренами почти колесами утюжили разъезд, сам политрук боялся сойти с ума от нестерпимой пытки. А как им? Пожилым? Да впервые?

Он получил пятьдесят шесть человек, кое-как построил их - каждого с ладным "сидором" за спиной, с шинельной скаткой через плечо, и повел в степь. Немного отойдя от станичной околицы, остановил возле черной в ночи стены подсолнухов. До рассвета оставалось около полутора часов, разъезд был недалеко. Пожалуй, самый раз было провести политбеседу относительно приказа - разъяснить, воодушевить, призвать - без чего не обходилась ни одна приемка пополнения на фронте. В этом на войне заключалась первейшая обязанность политработника, и Коломиец стремился исполнить ее добросовестно.