Клаус-Петер Вольф - Под увеличительным стеклом

• Название: Под увеличительным стеклом
• Автор: Клаус-Петер Вольф
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Молодые журналисты издают в небольшом городке собственный независимый журнал «Лупа», где открыто высказывают свое мнение, выражая несогласие с проводимой официальными городскими властями «негласной» политикой. Многое в этом романе взято из жизни. Что-то из того, что здесь описано, стало уже достоянием общественности. Преступления, совершаемые по отношению к больным и беспомощным, старикам и детям, порождаются разными причинами, но они были бы просто невозможны, не будь нашего равнодушия.

---

Клаус-Петер Вольф Под увеличительным стеклом

Многое в этом романе взято из жизни. Что-то из того, что здесь описано, стало уже достоянием общественности.

Подобного рода случаи, возможно, известны читателю из прессы. Тем не менее это не репортаж, а вымышленная история. Кому-то, быть может, покажется, что в отдельных описаниях автор сгустил краски или усилил, заострил ситуации. Но смею заверить читателя: в процессе работы над книгой я столкнулся с действительностью гораздо более страшной, чем моя история.

Пусть эта книга поможет вам стать внимательными ко всему, что творится вокруг. Преступления, совершаемые по отношению к больным и беспомощным, старикам и детям, порождаются разными причинами, но они были бы просто невозможны, не будь нашего равнодушия.

1

Картина была, признаться, удручающая.

Отправляешься, что называется, в полном параде к одному из старейшин нашей литературы, чтобы взять у него интервью, а встречаешь трясущегося, наполовину выжившего из ума старика, который содержится в доме престарелых и питается молочной кашей.

Санитар попросил меня не фотографировать старика. Пусть, дескать, в памяти читателей останется его прежний облик. И вручил мне две фотографии, на которых Рольф Кемпинский запечатлен в его лучшие годы.

Я протянул старику коробочку шоколадных конфет, но санитар с мягкой улыбкой отвел мою руку.

– Нет, нет, с коньячной начинкой нельзя. Алкоголь. Вы понимаете.

Понимаю.

Когда-то им зачитывались. Школьником, помню, я проглотил подряд несколько его романов. Со временем шум вокруг него утих. Выдвинулись новые, молодые авторы. Года два назад к нему вдруг снова пробудился интерес. Начали переиздавать его книги, какие-то произведения были даже экранизированы. Сейчас Рольф Кемпинский стоял на пороге своего восьмидесятилетия. Мне было поручено взять у него интервью для нашего журнала.

Ну дело сделано – и ладно. Я возвращался в редакцию на велосипеде. Машина моя снова была в ремонте. И вдруг нате вам, пожалуйста, дождь! Я изо всех сил крутил педали и думал, что же мне написать о Рольфе Кемпинском. Я мог бы сказать несколько уважительных слов о нем. Перечислить его романы, пожалуй, рассказать кое-что из его жизни. О том, что я увидел, наверное, не стоило упоминать.

О фотографиях можно было забыть. Я промок настолько, что пиджак липнул к телу, будто вторая кожа, и обе фотографии свежего и здорового Рольфа Кемпинского разбухли от сырости во внутреннем кармане.

На мою беду еще и дорога сменилась. Асфальт кончился, и я трясся теперь по булыжной мостовой. Я изо всех сил старался удерживать велосипед на узкой полосе между бровкой тротуара и проезжей частью дороги. Водители могли только потешаться, глядя на меня, если я вообще привлекал их внимание. А ведь, пожалуй, и в самом деле забавно смотреть на чудака, который шпарит на велосипеде, в то время как проезжающие мимо машины окатывают его чуть ли не двухметровыми фонтанами воды.

И надо же сообразить такое – отправиться на велосипеде. Все равно что выехать на пони или в собачьей упряжке. Тут немудрено и грипп схватить. Кому-то из нашей братии журналистов, возможно, и горя бы не было – лег бы спокойно в постель и недельку отдохнул. Я же ни о чем таком и помышлять не мог. Ведь я сотрудник не какой-то там газетенки, а «Лупы», альтернативного городского журнала. Три редактора, машинистка (на полставки), Ули – агент по объявлениям и Атце, ответственный за производство и сбыт. Пропащие люди, как говорит о нас моя мать.

Владельцы журнала – мы, редакторы. Мы затеяли издавать его в 1975 году, так как считали, что он необходим, а может быть, потому, что просто не знали, чем нам тогда еще заниматься. У меня, во всяком случае, уже поперек горла стоял допотопный стиль местной газеты и описания всяких там состязаний по стрельбе.

Начали мы с тиража в 10 тысяч экземпляров. И с заемных денег. Помещение редакции в иные дни напоминает мусорную свалку; все у нас всегда делается в последнюю минуту и редко когда слаженно. Раза два в неделю как минимум мы вступаем в перепалку друг с другом, и каждый грозится, что бросит это дерьмо и больше в редакцию ни ногой. Так оно и идет у нас вот уже более шести лет. Зато тиражи поднялись. Теперь мы сбываем примерно от 25 до 28 тысяч экземпляров, то есть мы сравнялись в тираже с местной газетой. Можем выплачивать себе приличную зарплату, и с нами считаются.

2

Как я ненавижу эти чашки с недопитым кофе, которые оставляют на кипе бумаг или еще где-нибудь! Дня через три или четыре смотришь – из нее зеленая плесень таращится на тебя. Где только не натыкаешься на эти заплесневелые чашки – если не на письменном столе или на плите, то уж в мойке непременно увидишь. Мыть мы не любим. Если и моем, то от случая к случаю: в один прекрасный момент кто-нибудь да не выдержит – сколько же можно терпеть такое! – возьмет и все перемоет.

Вернувшись в редакцию, я лихорадочно принялся чистить, мыть и убирать все подряд. Такое не часто со мной случается. Только когда я зол или в мрачном настроении. К примеру, я предвкушаю приятный вечер перед телевизором – я люблю детективные фильмы, а фильм отменяют ввиду чрезвычайных обстоятельств: ну, скажем, умер какой-то там композитор, и вот нате вам – два десятка скрипачей теперь пилят надрывно своими смычками. Короче: когда я испытываю разочарование, на меня находит лихорадка домашней работы, и это в общем хорошо, иначе сидеть бы мне по уши в грязи. На сей раз моя лихорадка пошла на пользу нашей редакции. Я всю посуду перемыл. Потом сел за письменный стол, вставил в машинку чистый лист и, подперев руками голову, стал думать.

Рольф Кемпинский накануне своего восьмидесятилетия.

Знаменитый автор приключенческих романов, исколесивший полмира Рольф Кемпинский встречает свое восьмидесятилетие. Общий тираж его книг, сюжеты которых рождались в рискованных экспедициях, достиг миллиона. Мой взгляд блуждал по комнате. Черный Че Гевара на ярко-красном фоне. Я поднялся из-за стола и кнопкой пришпилил к стене открепившийся у плаката верхний угол. К беспорядку я отношусь терпимо, но что касается плакатов, тут я щепетилен до крайности. Сев на место, я еще раз взглянул на портрет Че Гевары. Потом снова сосредоточился на работе.

Я заметил, что покусываю ногти. С тех пор как я пытаюсь бросить курить, я частенько ловлю себя на этом. Сейчас я решил, что могу позволить себе выкурить одну сигарету. В конце концов я насквозь промок, выполнил задание, прибрался в редакции и теперь еще должен писать статью о…

Сигарет у меня не было. Но у Кати должны быть, эта заядлая курильщица всегда держала про запас пачку-две у себя в столе. Я выдвинул ящик и стал рыться в нем. Бумаги. Вырезки из газет. Клей. Пепельница, доверху наполненная окурками. Вот! Два сорта даже! «Голуаз», без фильтра, и еще какие-то, с ментолом. Ни то, ни другое я не люблю, но что делать, я взял одну.

Я бы сбегал, конечно, в книжную лавку напротив – купить последнюю книжку Рольфа Кемпинского, но с неба по-прежнему низвергались потоки воды, а я уже промок один раз до нитки. Я заварил себе чаю и достал из шкафа коньяк. Может быть, удастся предотвратить простуду, уже дававшую о себе знать пощипыванием в носу.

– Катя не просто входила. С ее появлением для вас словно бы не оставалось пространства. Она как-то сразу все заполняла собой. Некоторые сотрудники, как только она входила, инстинктивно распахивали окна. Посмот-реть на нее – вроде бы ничего особенного нет. Спадающие на плечи рыжеватые, должно быть, завитые локоны. Довольно вытянутое, можно сказать, узкое лицо. Слишком длинные для ее профессии ногти, всегда ухоженные и покрытые лаком. Выступающий вперед рот с полными губами. Серовато-зеленые глаза. В одежде она отдавала предпочтение национальным стилям. Летом надевала нечто воздушное, индийское. Рост у нее был примерно метр семьдесят пять. Мне она представлялась чудом природы. Ах да, еще этот запах! Сладкий, дурманящий. Что там она втирала себе за ушами, никто не знал, но, право, некоторым, особо чувствительным к запахам людям становилось дурно вблизи нее. Рассказывали, будто маленький мальчик, сидевший рядом с ней в трамвае, даже упал в обморок. Нечто похожее я испытываю в церкви, когда курят ладаном.

Только я было настроился на аромат чая с коньяком, как вдруг она…

– Николя! До чего мерзкая погода! Если бы ты только знал. Сидишь тут себе уютненько и пописываешь свои рецензушки на книжки и фильмы. А на дворе такое творится, ну прямо вселенский потоп!

Я терпеть не мог, когда она называла меня Николя.

– Сколько раз я просил тебя не называть меня так.

– А что это ты, Николя? Тебя погода угнетает?

– Нет.

– Ты мне не сделаешь чайку?

– Сделаю.

– Ты просто чудо!

Она уже сидела в своем кресле-вертушке, возложив на стол ноги в коричневых кожаных сапогах. Черная вода капала с подошв на стол, а с него на пол.