Борис Можаев - В болоте

• Название: В болоте
• Автор: Борис Можаев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989

---

Борис Можаев В БОЛОТЕ

Однажды по газетным делам отправился я в село Бузиново, лежащее в лесной стороне за Тумой. Дорога в Мещере только одна – от Рязани до Касимова. Он покрыта камнем, большей частью даже асфальтирована. Но в сторону, проселками, да еще в дождливую пору проехать куда-нибудь – проблема.

До Тумы добрался я сравнительно легко, а дальше призадумался: идти пешком, на ночь глядя, и далеко, и дорога незнакомая.

– Сколько до Бузинова будет? – спросил я на улице.

Один ответил:

– Пятнадцать километров.

Второй сказал:

– Двадцать верст.

А третий любезно взял меня под руку и пояснил:

– Здешние дороги мерил черт да Тарас, но у них цепь оборвалась.

В чайной за мой пустынный столик подсел дюжий одутловатый мужик в фуфайке, заляпанной мазутом, и в серой грязной кепке, натянутой по самые уши.

– Проездом, значит? – смерил он меня с ног до головы быстрыми круглыми глазками.

– Да вот, в Бузиново надо. А попутчиков нет.

– Хотите, на «газике» довезу? Поллитру «райкомовской», да вторую – для сугреву в дорогу. Разопьем вместе, – предложил он.

«Райкомовской» водкой называют здесь перцовку, потому что от нее не пахнет. Мы распили одну в чайной, вторую прихватили с собой и поехали…

Недалеко за Тумой мы встретили странный поезд, – пересекая наш проселок, прямо по полю шел гусеничный трактор: за ним, подпрыгивая, колыхаясь с боку на бок, волочился на буксире грузовик. В кузове на мешках с мукой сидели мужики и бабы в телогрейках и брезентовых плащах. Хоть и стояла ранняя осень, но погода была дождливой и ветреной. Поравнявшись с нами, трактор остановился.

– А че по дороге-то не едешь? – спросил шофер тракториста.

– И тебе не советую! – кричал тот, высунувшись из кабины. – Полем лучше… Цепляйтесь ко мне! – приветливая улыбка так и не сходила с его чумазого лица. – Доставлю вас на буксире прямо по полю. Вам куда?

– В Бузиново.

– И я туда.

– А как добираться обратно?

– И обратно на буксире. Завтра молоко повезу в Туму. Я хожу только напрямки – вот так! – рубанул он ладонью в направлении невидимого села. – А лесом не советую. Засядешь на дороге-то.

– Не пужай!.. Че везешь?

– Муку. В пекарне хлеб кончился. Довезем! – весело крикнул на прощание приветливый тракторист и помахал рукой.

– Может быть, мне лучше к нему пересесть? – спросил я шофера.

– Да ну! Мокнуть будете на мешках. Вон как туча замывает. Я вас с удобством доставлю… Вездеход!

Погода и в самом деле хмурилась на дождь. Над мокрыми сумеречными полями, обгоняя нас, низко летели растрепанные грязные облака: где-то впереди, у горизонта, над тощим леском они сгруживались в темную тучу, словно поджидая нас: «А вот мы вас, голубчики, встретим ужо». Туча все росла, раздавалась в стороны, нахлобучивая поля. И вскоре стало совсем темно.

Возле леса «газик» приостановился, – шофер выглянул из кабины и напряженно всматривался в темноту. Легкий сквозной березнячок, казавшийся издали таким мелким и реденьким, теперь сомкнулся, потемнел и вырос до самых облаков, подпирая сизую навалистую тучу угловатым контуром, словно рваная гранитная скала. И дорога ныряла в него, как в пещеру, металлически поблескивая дегтярной водой огромной лужи.

– А не засядем в лесу-то? – спросил я с опаской шофера.

– Ничего, выкрутимся…

Пантелеевич, как назвался мне шофер, прибавил газу и свернул на обочину. В свете фар замелькали то жиденькие стройные березки, то голенастые, какие-то нагие, сосны. «Газик» ошалело заметался между ними, чудом не натыкаясь на стволы своим тупым рылом. Пантелеевич, огромный, погибистый, по-медвежьи накрыл баранку и крутил с таким остервенением, словно хотел напрочь оторвать ее и выбросить. Мы проваливались в какие-то колдобины, подминали кустарник, разбивали вдребезги лесные болотца. Нас так трясло, словно машину взял в руки сам леший и решил вытрясти из нее все содержимое.

Но мы ехали, курили, вели пустячный разговор.

– И чего тебя несет в это Бузиново? Ну что хорошего можно дочерпнуть там, к примеру, областного масштаба? Да еще в газету! Одни пустые хлопоты у тебя выйдут, – говорил мне Пантелеевич.

– Там фабрика ткацкая… Хочу посмотреть.

– Что это за фабрика? Артель «Напрасный труд». Они на деревянных станах ткут тик на матрасы.

– И управляются?

– А чего ж мудреного? Тут испокон веков заведено тканье. В Алексеевке еще надомные ткачи сохранились. И тоже фабрикой называется. Смех!

– Что ж они зарабатывают на этих станах?

– Рублей тридцать – сорок заработают. И то хлеб. Кормиться-то надо.

– Небогато.

– В колхозе и того не зашибешь. А станы кормят. Обижаться попусту нельзя. Оно, конечно, кому как… Для областного масштаба, в газету ежели, чего там почерпнешь? Газете нужен передовой настрой. Главная линия. А у нас тут что за линия? Болота одни да грязь непролазная.

Уже просвет на лесной опушке показался, когда мы выехали на дорогу – и сразу «газик» остановился. Фары выхватили из темноты огромное болото. Мы вылезли из машины; Пантелеевич выломал палку и, осторожно ощупывая ею дно, пошел в болото. Его резиновые сапоги быстро погрузились по колена. Он вышел из болота, сошел с дороги вправо, влево, вернулся назад.

– Нет, не объехать, – сказал он озабоченно. – Деревья больно часто стоят. И в болоте погрузнешь по брюхо. Мотор заглушишь. Придется нам, парень, назад шуровать. Утро вечера мудренее.

– А далеко еще до Бузинова?

– Верст пять будет.

– Тогда я пешком пойду.

– Тебя что там, теща ждет?

– Крестник… будущий.

– Тогда давай хоть обогреемся в дорогу. Раздавим вторую поллитру. У меня тут помидор припасен.

– Оставь на похмелье!

Я обошел стороной болото и вышел снова на дорогу. Пантелеевич переключил фары на дальний свет и освещал мне путь до самого угора. Я шел по середине глинистой дороги, как по тропе, по бокам поблескивали глубокие колеи, наполненные до краев водой. Видимо, по ней давно уж никто не ездил.

На самом угоре я остановился. Пантелеевич хрипло посигналил мне, а я в ответ помахал ему кепкой и спустился вниз. Темнота окутала меня кромешная. После света фар я долго не мог различить не только дороги, но даже неба. Ощущение было такое, будто я попал в подпол и надо мной захлопнули крышку. Резко пахло землей и какой-то затхлой сыростью. Я шел на ощупь по скользкой горбине дороги, поминутно оступаясь то в левую, то в правую колею. Резиновые сапоги раскатал на всю длину, и все-таки брызги попадали за голенища. Мокрые штаны прилипали к ляжкам, отчего по всей спине пробегали мурашки, так что лопатки сводило.

Хлынул дождь… Я поднял воротник плаща, плотнее нахлобучил кепку и прибавил шагу. Теперь вроде бы и повидняло, по крайней мере я различал по шуму дождя, где вода, а где нет. Но вот беда – дорожные колеи стали разбегаться в разные стороны и сплошь пропадать в мелких болотах. Болота я переходил без особых затруднений, но всегда ошибался в выборе направления дороги; она выныривала из болота непременно где-то сбоку, и немалых трудов стоило отыскать эти заполненные водой параллельные колеи. Несмотря на дождь и холодный ветер, я вспотел и расстегнулся.

Теперь уж я и сам не знаю, как все это случилось, – но я заблудился не в лесу, не в поле, а в болоте. Болото как болото – поначалу мелкое, шел по нему и вроде бы дорогу чуял под ногами – колеи. Потом провалился один раз по пояс, второй – нахлебал в сапоги воды, повернул назад – шел, шел, а берега все нет. И глубина – в пояс. Повернул направо, налево – куда ни пойду, везде глубоко… Сапоги держу за голенища – под самый пах натянул, а чуть оступишься, глядь, – и опять залил через край. Идти напролом – плюнув на то, что заливает? Но куда? А если там еще глубже?.. Плыть? Далеко не уплывешь в плаще да в резиновых сапогах. Да и куда поплывешь, когда в трех шагах ничего не видно?

И вот я остановился посреди болота, стою почти по пояс в воде, держусь за голяшки сапог, – хвост плаща в воде, кепка промокла, вода течет по вискам, по шее за шиворот. Стою в кромешной тьме, посреди ночного безмолвия – только тихий шум дождя о воду, как шелест листьев. Поначалу я все озирался по сторонам – в надежде увидеть берег или хотя бы какой-нибудь предмет. Потом как-то внезапно и остро сообразил, что забреди я поглубже, выбейся из сил, – кричи до хрипоты, никто не услышит, никто не придет на помощь. И мысль, что можно утонуть в этом грязном и паршивом болоте, наполнила меня холодным отчаянием. Я вспомнил почему-то прочтенную в детстве историю о том, как охотник попал в волчьи капканы. Сам поставил и сам же попал в них. И рисунок вспомнил, как он лежит беспомощный, вытянувшийся во весь рост – руки и ноги скованы железными челюстями капканов. Эта картина часто преследовала меня в детстве: я переживал все это, как будто сам попал в эти капканы: более всего меня поражала при этом беспомощность человека, что помрет он от голода, и еще то, что никто не знает и никогда не узнает про это. Вот эта беспомощность – тебя могут терзать волки, мучить голод, а ты ничего не можешь, и никому до этого нет дела, – меня просто угнетала.