Герберт Бейтс - Старушки и вечность

• Название: Старушки и вечность
• Автор: Герберт Бейтс
• Издательство: Известия
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990

Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.

---

– Я – за, – провозглашает Картошка. – А ты что скажешь, Пальчик? У меня как раз подходящее настроение.

– Ты же меня знаешь, – отвечает Пальчик. – За мной дело не станет. Тем более насчет «известно чего». Рождество как-никак.

В убежище опять раздался радостный, беззаботный смех на два голоса, еще глубже повергая мистера Эккерли в беспросветную печаль. Ну чему тут, скажите на милость, смеяться? Над людьми навис страшный черный коготь вечной погибели, а эти только и знают, что покатываются со смеху. Точно две школьницы дурачатся.

– Ну что, почнем бутылку? – не терпится Картошке. – Возражений нет?

И, допив третью рюмку, протягивает ее Пальчику, призывая мистера Эккерли последовать ее примеру. Пальчик не заставляет себя ждать и разливает виски.

– Да, кстати, – говорит она. – Напомните мне, когда будете уходить. У нас тоже есть для вас рождественский подарок. Маринованная тыква – ну просто объедение!

Маринованная тыква! Изумленный мистер Эккерли прямо онемел. Они намариновали тыкву! Милосердное небо! Ведь это все равно как во время ужасного, разрушительного землетрясения сидеть и вдевать нитку в игольное ушко. Или заряжать мышеловку на склоне извергающегося Везувия.

Частично придя наконец в себя после такой чудовищной несообразности, он стал подниматься.

– Если вы не возражаете, я, пожалуй, пойду.

– Э, нет, – отвечает ему Картошка. – Сначала выпейте виски. Как-никак идея ваша.

– Да, нельзя быть таким непоследовательным, – поддакивает Пальчик.

– Но мне в самом деле пора. Уже темно, а у меня еще столько…

– Темно? – удивляется Картошка. – Господи, да вы что, боитесь?

– Нет, нет. Я совершенно ничего не боюсь.

– Выпейте виски, прошу вас, – говорит ему Пальчик. Она сидит, понемножку прихлебывает из рюмочки, вся розово пламенея в свете свечи, и то и дело облизывается, как взволнованная собачка. – Вкусно необыкновенно.

– Я бы предпочел не смешивать, если можно, – уклоняется мистер Эккерли. – Я это плохо переношу.

– Поешьте вот кекса с сыром, – советует Картошка. – Кекс с сыром – превосходная закуска.

Мистер Эккерли отверг тошнотворную мысль о кексе с сыром и, покорившись, обреченно садится на место.

– Мы один раз напились совсем допьяну, помнишь, Картоша? – говорит Пальчик.

– Да, славно.

И так же славно, привольно раскатывается опять в убежище их дружный смех, повергая мистера Эккерли в совершенное недоумение.

– А когда проспались, смотрим, кинотеатра «Ритц» как не бывало, – вспоминает Картошка. – И одной стороны улицы Кромвеля, и всей фабрики Джонсона тоже как не бывало. И баптистской церкви. И железнодорожной станции. А мы даже и не слышали ничего. Верно, звезды нас в ту ночь хранили.

Мистеру Эккерли не приходит в голову ничего путного, что можно было бы сказать по поводу этого случая, рассказанного как эпизод из забавной рождественской пантомимы. В бомбоубежище снова звучит смех.

– Что я слышу? – вдруг встрепенулась Пальчик. – По-моему, это оркестр.

Все трое замолчали и прислушались. Пальчик открыла дверь, высунулась и замерла, как сеттер на стойке.

– Вызвездило, – докладывает она. – И да, это оркестр.

– Не закрывай дверь, – просит Картошка. – Мне нравится, когда слышно издалека.

При открытой двери в убежище холодно. По ступням мистера Эккерли и вверх до колен чувствительно тянет сквозняком. Не хватает только теперь простудиться насмерть. Чего проще.

– Играли «Шагайте с нами, воины Христовы», – говорит Пальчик. – А теперь перестали.

– Значит, идут сюда, – умозаключает Картошка. – Теперь, Пальчик, тебе, по-моему, как раз время сходить за подарками.

– Да-да, конечно. А сколько им дать? Пять шиллингов?

– Дай десять. Как-никак Рождество только раз в году.

Пальчик рысцой припустилась через темный сад, а Картошка осталась уютно и благодушно попивать виски в обще, стве мистера Эккерли, совсем сникшего под воздействием черных паров. Больше Рождества уже никогда не будет думает он. И нечего строить иллюзии. Нынешнее Рождест. во – последнее. Он уже собрался было поделиться с Кар. тошкой этой скорбной мыслью, но тут с улицы донеслись медные звоны духового оркестра: «Тихой полуночью в небе зажглась…» Картошка заслушалась, прихлебывая виски. Недолго ей осталось слушать рождественские песни, хочет внушить ей отчаявшийся мистер Эккерли. Но Картошка решительно не знает и не желает знать, о чем он толкует. От вина и виски ее благодушие неожиданно сменилось игривым весельем. Она начинает басовито хихикать.

– Не понимаю, как вы можете потешаться в самый зловещий, критический момент человеческой истории? – сердится мистер Эккерли. – Это ужасно. Вы проявляете бессердечие. И искушаете судьбу.

– Я вспомнила одного парня, который играет в оркестре на геликоне, – объясняет Картошка. – Фред Сандерс. Маленький такой, наденет трубу, его и не видно. Он в прошлом году учил Пальчика, как на ней играть. Понятно, только одну ноту.

– Не знаю такого.

– Он душка, – говорит она. Она выковырнула из кекса жирную изюмину и восторженно ее разглядывает. – С ним так весело.

Под освещенными окнами дома как будто бы мелькнул силуэт ее подруги. Картошка рассеянно отправляет изюмину в рот и, проковыляв к открытой двери бомбоубежища, кричит:

– Пальчик! Это ты? Кто собирает подарки в этом году? Не Фред?

Пальчик издалека весело прочирикала в ответ, что не чнает, оркестр сыграл всего одну песню, хотя, право же, за десять шиллингов не грех бы сыграть и две.

– Ну все равно, найди Фреда и приведи сюда угоститься.

В ожидании их прихода Картошка уговаривает мистера Эккерли выпить еще «самую капельку» вина. У него до того тяжело на душе, что просто нет сил отнекиваться, к тому же надо что-то предпринять, чтобы не простыть в этом погребе. Какая трагическая ирония – умереть от пошлой простуды, когда над тобой нависла кошмарная тень Бомбы. Жутко подумать. Полная безнадежность, куда ни глянь.

Оркестр в отдалении заиграл «Святую ночь» так красиво, так печально, что у мистера Эккерли на глаза навернулись слезы. Чтобы сдержать рыдание, он схватил рюмку и осушил одним звучным глотком. Картошка, не растерявшись, сразу же налила ему еще, а тут вернулась Пальчик, с ней Фред Сандерс, а с Фредом Сандерсом – геликон. Фред в темно-вишневой оркестрантской униформе, с галунами и эполетами, на макушке – островерхая вишневая фуражка и по околышу надпись: «Духовой оркестр об-ва трезвенности».

– Очень рада тебя видеть, Фред. С Рождеством тебя. Вина или виски?

– Я, правду сказать, с утра на одном виски, вот только перед выходом пару пива принял.

– Значит, так тому и быть, – заключает Картошка. – Однако милости просим в кабинет.

Фред прислоняет геликон к стене. Его смех звучит чуть надтреснуто, но не без приятности, как знакомый мотивчик на расстроенном рояле. Это вызывает у Картошки и Пальчика новый приступ веселья.

– С праздником тебя! Веселого Рождества сейчас и еще много-много раз! – благословляют они его.

– А мистер Эккерли у нас считает, что нынешнее Рождество последнее, – говорит Картошка.

– Надо же! С чего бы это?

– Из-за Бомбы.

– Да ну ее к черту в пекло, эту бомбу. Чихать нам на нее.

– Слышите, мистер Эккерли, что говорит Фред? Бомбу к черту в пекло.

– Едва ли таким способом мы сможем хоть сколько-нибудь помочь делу, – возражает мистер Эккерли. – Неужели вам не понятно? Наши дни сочтены.

– Ладно. Двум смертям не бывать, – говорит Фред.

– Верно-верно, – подхватывает Пальчик с легким смешком. Постепенно она тоже достигает высшей стадии веселья и начинает смеяться в голос, закатываясь и подвизгивая. Потом она спрашивает, не сыграет ли им Фред что-нибудь на своем геликоне, как в прошлом году.

– Ну пожалуйста, Фред!

– Это можно, только вот еще чуток бы глотку промочить, – отвечает он и в свою очередь разражается коротким арпеджио хриплого смеха.

– Правильно, давайте все промочим глотку, – говорит Картошка. – Мистер Эккерли, еще капельку стронция-девяносто?

Картошка, Пальчик и Фред дружно покатываются со смеху, но мистеру Эккерли упоминание стронция-девяносто в такой обстановке, когда это звучало бы смешно, если бы не было трагично, представляется ужасным, возмутительным кощунством. Он не в силах больше ни пить, ни спорить. Вино вызывает у него тошноту, холод от двери бежит по спине, точно омерзительный паук на длинных ножках.

Фред не знает толком, что это за стронции-девяносто, он с жадным предвкушением смотрит, как Пальчик наливает ему виски, а потом, поспешно выпив, спрашивает: какую они хотят? Песню, он имеет в виду.

– «Ближе к тебе, Господь!», да, мистер Эккерли?

– Ради Бога, прошу вас, пожалуйста, не шутите такими вещами!

– Сыграй ту, что в прошлом году, – просит Пальчик. – Ты говорил, она твоя любимая.

– Так ведь это не рождественская.