Ричард Олдингтон - Семеро против Ривза

• Название: Семеро против Ривза
• Автор: Ричард Олдингтон
• Издательство: Издательство «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1968

Это шестой по счету роман видного английского писателя, шестой из семи, написанных им в тридцатые годы, точнее сказать, с 1929 по 1939 год, в самый активный и плодотворный период его творчества. Все семь романов посвящены современной теме и составляют как бы единый цикл, обративший на себя внимание искренностью авторской исповеди и страстными обличениями буржуазной действительности в годы наступления фашистской реакции. Может показаться, однако, что «Семеро против Ривза» — «комедия-фарс», как обозначен роман в подзаголовке, стоит особняком. Фарсовая комедийность действительно выделяет его, но выделяет в общем ряду. Манера и дух едкого шаржа представлены здесь в необычной концентрации, определяют стиль всей книги. Однако эту манеру и дух не трудно отыскать и в первом романе Олдингтона — в его «Смерти героя». Там же легко обнаружить истоки основной темы «Семеро против Ривза», в тех эпизодах, где речь идет о «единственно умных людях», как саркастически назвал Олдингтон полных самомнения вожаков западного модернизма, в русле которого, в начале десятых годов, начал он, тогда поэт-имажист, свою литературную деятельность.

---

— И все-таки у вас есть знания, — прибегнув к последнему аргументу, настаивал мистер Ривз.

— Осведомленность не есть мудрость, — сказал мистер Ундервуд. — Если же мы порой и вылавливаем жемчужины мудрости, зрелище, которое вы тут видите, — и он изящным жестом повел рукой, указывая на свиней, — достаточно точно обрисовывает их участь.

Мистер Ривз был положительно ошарашен. Перед ним стоял человек, который не только не пытался продать свой товар, а наоборот: всячески его хулил. Чрезвычайно странно.

— Ну, а мне, — смело начал он, — очень хотелось бы побольше узнать обо всем этом. Быть может, вы могли бы назвать мне какие-то книжки — не слишком, конечно, трудные…

Мистер Ундервуд пожал плечами.

— Существует много популярных книг по Науке, — безразличным тоном сказал он. — Вы можете найти их почти в любой лавке. Но сведения в них приводятся обычно неточные, поверхностные и устаревшие.

— А сколько надо прочесть книг, чтобы все знать про Науку? — спросил обуреваемый гордыней мистер Ривз.

— Тысяч десять томов по тысяче страниц каждый, если бы существовали компилятивные издания, а так — ведь это все статьи, разбросанные по бесчисленному множеству журналов на двадцати языках, — сокрушенно сказал мистер Ундервуд.

— Боже правый! — воскликнул потрясенный мистер Ривз.

Некоторое время оба молча смотрели на греющихся в лучах солнца свиней.

— Некоторое время тому назад я был в Америке, — попытался возобновить разговор мистер Ривз, — там все просто помешаны на Науке. Считают, что она сотворит чудеса.

При слове «Америка» мистер Ундервуд слегка вздрогнул. Он только что вернулся из на редкость неудачной поездки с лекциями по этой стране, и рана его еще кровоточила.

— Америка — отвратительная страна, отвратительная, — желчно сказал он. — У них есть несколько неплохих ученых, но все они такие провинциальные: послушать их, выходит, что Наука не существует за пределами их страны. А народ у них — просто дикари, настоящие дикари… Великий боже! — добавил он в смятении, прерывая сам себя. — Сюда идет этот скучнейший человек — Ремингтон. Побеседуйте с ним, пожалуйста, чтобы я мог исчезнуть, хорошо?

Посмотрев вдоль аллеи, мистер Ривз увидел дородного мужчину в твидовом костюме, который неторопливо шел к ним.

— Ладно, ладно. Я побеседую с ним, — сказал он, удерживая мистера Ундервуда за рукав, — только прежде скажите мне откровенно, что вы думаете об этом музыканте, ну, вы знаете, Хиггинс-Рэгге.

— Я бы сказал, что он сделал одно открытие: оказывается, рояль — ударный инструмент, — сказал мистер Ундервуд и исчез.

Раздумывая над этим непонятным изречением оракула, мистер Ривз подобрал палку, которую ученый муж бросил, убегая, и, в свою очередь, принялся чесать свинье спину. Когда дородный мужчина поравнялся с ним, мистер Ривз кивнул и сказал: «Здравствуйте»; дородный мужчина тоже снисходительно кивнул и сказал: «Здравствуйте».

— Меня зовут Ривз, — явно напрашиваясь на разговор, сказал мистер Ривз, — а вы, если не ошибаюсь, профессор Ремингтон?

Весьма польщенный, дородный мужчина снова кивнул.

— Я слышал о вас от жены и… и от других людей, — покривив душой, сказал мистер Ривз.

Наступило молчание, во время которого мистер Ривз усердно тыкал палкой в свинью.

— Когда вы подошли, — мечтательно заметил мистер Ривз, — я раздумывал о том, что эти свиньи являются прекрасной иллюстрацией современного представления об Утопии. Ну, вы знаете: когда Наука все будет за вас делать, а вы будете лежать и бездельничать…

— В высшей степени безграмотная мысль, — резко заявил мистер Ремингтон. — Все будущее человечества зависит от Науки. Утопия, как вы это по неведению именуете, — не мечта, а реальность, приближающаяся к нам с поистине удивительной быстротой. И мир, который наступит, не будет миром безделья и чувственных наслаждений, он потребует напряжения всех сил, в нем найдут наконец полное применение все лучшие человеческие таланты!

Мистер Ривз был потрясен. Значит, в зависимости от школы научной мысли возможны различные подходы к проблеме значения свинарников для общечеловеческой морали. Но, будучи от природы лояльным, он все же попытался защитить тезис Ундервуда.

— Да разве же это так? — отважился заметить он. — Возьмите, к примеру, Америку. Они там просто помешаны на Науке, однако лучшие их ученые провинциальны — не признают иностранцев, а народ у них — сущие дикари.

Он искоса бросил взгляд на мистера Ремингтона, желая удостовериться, какое впечатление произвели его слова. Судя по всему, сей джентльмен был глубоко оскорблен. Одна из его книг была принята к изданию одним из университетов Америки, и у мистера Ремингтона в кармане как раз лежало весьма теплое и лестное для него письмо.

— Я положительно не понимаю, почему вы так говорите! — возмущенно воскликнул мистер Ремингтон. — Это совершенно неверно, совершенно. Американские интеллигенты — люди чрезвычайно широких взглядов, и они охотно признают авторитет иностранных коллег, которые того заслуживают. А народ у них — самый цивилизованный в мире, именно потому, что люди благожелательно относятся к Науке.

Мистер Ривз усиленно заморгал глазами. Не могут же оба мудреца быть правы!

— Но, — сказал он, — ведь надо столько всего знать, чтобы разбираться в Науке: мне вот говорили, что и в десяти тысячах книг она не укладывается. Как же людям, вроде меня, занимающимся практической деятельностью, все это узнать?

— Я не вижу в этом необходимости, — сурово ответствовал мистер Ремингтон. — Каждому юнге и кочегару вовсе не обязательно знать, что делает капитан на своем капитанском мостике. Каждому рабочему в доках не обязательно быть судостроителем. Так и в Государстве, управляемом Наукой, каждому гражданину не обязательно быть ученым. Достаточно, если он будет уважать Науку и повиноваться ее законам. Но вот когда какой-нибудь профан, в силу своего невежества, начинает критиковать ее и препятствовать прогрессу — с этим уже мириться нельзя.

Мистер Ривз чувствовал, что его придавили к ногтю. Надо же что-то на это ответить, подумал он, но что? Он сделал слабую попытку сострить.

— Значит, мы должны помалкивать и делать то, что скажут ученые мужи, нравится нам это или нет?

— Безусловно, — величественно заявил мистер Ремингтон.

— Это что-то похоже на тиранию, — слабо возразил мистер Ривз.

— Законы Науки, — непререкаемым тоном заявил мистер Ремингтон, — неумолимы и необратимы, они не признают исключений. Те, кто научится подчиняться им, выживут; те же, кто этому не научится, погибнут.

— А что бывает, когда ученые придерживаются разных точек зрения? — спросил мистер Ривз.

Мистер Ремингтон ответил не сразу. Он напряг память, стараясь вспомнить соответствующее место из заключительной главы собственной книги.

— Благодаря Науке Человек овладел внешним материальным миром, — возгласил он. — Теперь он должен постичь себя и овладеть своим духовным миром. Это способна сделать только Наука, поэтому доблестным пионерам, не жалеющим жизни ради человечества, должна быть оказана всяческая поддержка, как финансовая, так и любая другая. Когда царство Науки утвердится повсюду, перед человечеством откроются многообразные перспективы прочного счастья и неисчислимые возможности для всестороннего приложения своих сил. Не будет больше ни войн, ни болезней, ни бедности, ни тщетной погони за призрачными миражами, не имеющими под собой научной основы, а возможно, не будет даже и Смерти!

Мистер Ривз ничего не сказал. Да и что тут можно было сказать. Свиньи ублаготворенно хрюкали во сне; легкий ветерок бойко шелестел молодыми листочками на деревьях мистера Фэддимен-Фиша. Мысль мистера Ривза снова перескочила на бекон и свинину.

— Смешно даже подумать, сколько поколений свиней поставляло для нашего завтрака бекон, — сказал он, — и так будет вечно.

— В будущем, — презрительно скривил рот мистер Ремингтон, — не будет никаких свиней. Бекон будет производиться синтетически, на химических заводах. Ну, мне пора: надо немножко пописать. Всего хорошего.

— Минуточку! — сказал мистер Ривз. — А что вы думаете об этом мистере Хиггинс Как-Бишь-Его, хороший он музыкант?

— У этого молодого человека вполне определенное видение будущего, — сказал мистер Ремингтон, — он наделает в мире много шума.

Оставшись один, мистер Ривз набил трубку и пошел по аллее прочь от свинарника. В голове у него был полнейший сумбур. Подобно большинству людей, мистер Ривз имел весьма туманное представление о том, чем занимается Наука. С этим словом было связано у него представление о беспредельных и таинственных силах, которые казались ему столь же чудесными, как заклинания знахаря — непросвещенному африканцу; перед его мысленным взором возникали люди в белых халатах и масках, склонившиеся над пробирками или разрезающие живых собак и морских свинок, чтобы обеспечить ему, мистеру Ривзу, исправно действующую канализацию или избавить его от угрозы рака. В основе же всего лежал Моисеев кодекс догматов, известный под названием «Законы Науки».