Тобиас Хилл - Криптограф

• Название: Криптограф
• Автор: Тобиас Хилл
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08493-2

2020 год. Мир нисколько не поумнел, но тщательно это скрывает. Реальных денег не существует — их заменили электронные: СофтГолд, электронная валюта, которую невозможно взломать, идеальный код. Его создал Джон Лоу, первый квадриллионер на земле, великий Криптограф. Он гениален, с этим никто не спорит. И ему есть что скрывать. Выяснить, почему он лжет, выпадает налоговому инспектору Анне Мур. Эти поиски истины дорого обходятся ей, всему человечеству и самому Джону Лоу. Порой рискованно отвечать на вопрос: «О ком ты думаешь, думая о деньгах?»

Завораживающий роман современного британского поэта Тобиаса Хилла о любви, деньгах и криптографии — впервые на русском языке.

---

— Анна, сколько времени вы потратили, размышляя о том, чем на самом деле занимается мистер Лоу? Криптографией?

— Очень много. Это значит — нет, спасибо, если для вас это одно и то же.

— Но это не одно и то же. Можно, прошу вас, можно я объясню?

— Мне кажется, вы в любом случае станете объяснять, — говорит она, и второй криптограф вздыхает, разглядывая ее, пока она не смеется, громко и принужденно, над его серьезностью.

— Криптография — прекрасная наука.

— Неужели?

— Да. Это наука сокрытия, а укрывательство бывает прекрасно. Криптография может взять алфавит и складывать его внутрь себя, снова и снова, как оригами, пока буквы не станут цифрами, а цифры — двоичным кодом. Она может спрятать чертеж оружия в разговоре о снеге, в пятнах света на поезде, в генетической структуре цветка. Но она может и раскрыть все это. Искусство прятать — это еще искусство раскрывать секреты. Это наука создателей кодов, но это и наша наука. Ответственность тех, кто коды ломает.

Он говорит тихо и быстро, его лицо мрачнеет от подступающего разочарования. Он не смотрит на Анну, словно, думает она, боится, что она его прервет. Будто поднимет глаза — и ее не окажется.

— Иногда эти профессии суть одно и то же. Кодеры и хакеры не всегда враждуют. Волей-неволей мы партнеры в процессе изобретения. И все потому, что единственный способ сделать код сильнее — узнать, в чем его слабость. И покуда код не взломан, нет другого способа узнать наверняка, где его слабое место. Это парадокс: единственный путь действительно проверить код — сломать его. Без нас, хакеров и взломщиков, может вообще не быть никаких кодов. Никто не станет создавать второй код, если не взломан первый. Но история криптографии говорит нам, что какова бы ни была слабость, всегда найдется кто-нибудь, кто ее отыщет. Вне зависимости от мотивации, кто-нибудь непременно попытается. И слабость всегда обнаружится.

Он смотрит на нее, серьезно и терпеливо, с надеждой, умоляюще, во мраке глаза кажутся белыми.

— Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, — говорит она. — Нет. Простите.

— Ничего страшного. Я говорю о первом законе криптографии, — говорит Тунде. — Первое правило: нет кода, который нельзя сломать. Нет такой вещи, как идеальный код…

— Анна? Анна-а-аа!

Детский голос переливается, отражаясь от террас сверху или снизу, трудно сказать в темноте. Тунде приходится умолкнуть. Он резко оглядывается — как нарушитель, успевает подумать Анна, — и она тянется к нему, алкоголь поет в ее крови.

— Постойте. Тунде — я слушаю. Я хочу понять. Объясните еще раз…

— Позвоните мне.

— Нет, подождите, не надо…

— Позвоните мне, — быстро повторяет он, отталкивает ее руку и быстро уходит прочь.

— Тунде!

— Вот вы где.

Она поднимает глаза. Над перилами вверху торчит голова Мюриет, без тела, смотрит вниз.

— Что вы тут делаете?

— Ничего, — говорит Анна, — разговариваю.

— С кем? — Острое любопытство. И, не успевает Анна ответить: — Как вы тут оказались?

— Не знаю.

Мюриет клацает зубами.

— Погодите. Я сейчас спущусь. — Ее лицо пропадает из виду. — Не двигайтесь!

— Не буду, — говорит она себе самой, поскольку ее больше никто не слышит и стоит неподвижно, алкоголь тупой болью отдается в затылке.

Она закрывает глаза, массирует веки и представляет, как отступает боль. В темноте она думает о холоде, медленно обнимающем стены Эрит-Рич. Скоро сюда опять вернется зима, как в тот раз, когда Анна впервые сюда попала. Гравий ворчит под колесами. Женщина у воды. Смех Натана.

Она так и не привыкла к тому, какой эффект оказывает на людей ее профессия. Ей никогда не было спокойно от беспокойства людей, в отличие от Карла или Дженет, которые наслаждались их ненавистью. Но теперь она тупо гадает, не она ли напугала Натана на пляже, и не было ли ее присутствие большей случайностью, чем ей казалось. Она складывает вместе то, что могло и должно было напугать его в тишине, пока он плыл к людям на берегу. Что-то общее между отцом и сыном. Секрет, состоящий из цифр. Непроизносимое, немыслимое.

Теперь ей кажется, что представить это совсем не трудно. Она спрашивает себя, знала ли с самого начала. Но ведь она медленно думает, Анна, она подходит для своей работы. Не блестящий мыслитель, всего лишь прилежный. Этот ее талант — не пропускать ничего — требует времени.

Ночные разговоры беспорядочно возвращаются к ней. Она щурится, пытаясь отвлечься, но голоса возвышаются в маленькой комнате, отражаются эхом, неразборчивые, невнятные, тянут, изводят ее, повторяют ее имя снова и снова.

— Анна. Анна? Анна…

— Что еще?

Она сама удивлена своей резкостью. Мюриет рядом, серьезная, захвачена врасплох. В руках у девочки разрисованная бамбуковая тарелка, покрытая салфеткой.

— Я принесла вам еду. Они отложили для вас. Они не хотели, но я их заставила. А когда вы ушли, я вас потеряла. Наверное, все еще холодное, — говорит она тихо, удрученно. — Вы можете не есть, если не хотите.

— Нет, — слабо говорит Анна, — я хочу.

— Ну, неважно. Держите. Вы хорошо себя чувствуете?

— Да.

— Хотите посидеть?

— Нет, нет.

— Вы на меня сердитесь?

— Нет. — Она берет тарелку. — Прости, милая. Ты тут ни при чем. Я слишком много выпила. И думала о ком-то другом.

— Неважно, — повторяет Мюриет. И потом любопытство тоненьким лезвием прорезается в ее голосе: — О ком?

— Ни о ком.

— Это не может быть никто, если вы сказали «кто-то».

Как будто это важно, думает она. Как будто важно, что я сказала. Инспектор, которому нечего инспектировать, годится только на то, чтобы слушать. Как ребенок; и слушать, кроме ребенка, некому.

Она снимает салфетку с тарелки, ест. Севиче холодные и тонкие, как снег, сладковатые, с уксусным привкусом.

— Я думала о Натане и его отце.

— А. Вы на них сердитесь?

— Не знаю.

— Как это вы не знаете, сердитесь или нет?

— Это долгая история. — И прежде чем девочка успевает спросить неизбежное, говорит: — Вкусно.

— Правда? — Мюриет сияет. — Натан сказал, они ядовитые.

Она радуется, что есть повод рассмеяться.

— Ну да. Ядовитые. И поэтому ты приберегла несколько штук специально для меня?

Мюриет пожимает плечами.

— Вы доели?

— Доела.

— Хорошо. Теперь смотрите. Правда, они красивые? — говорит Мюриет, и Анна следит за ее взглядом. В гавани дюжина кораблей неподвижно стоят на своих глубоководных стоянках, в редких огнях иллюминации. В полумраке сложно определить их размеры. Самые большие скорее корабли, чем яхты, ближайшая превышает в длину сотню футов от носа до кормы, главная мачта высотой в половину длины.

— Это яхта Натана, — говорит Мюриет — шепчет, словно яхты — лошади, которых можно спугнуть, — и сначала Анна не понимает, вопрос замирает у нее на губах, а потом до нее доходит, что ближайшая яхта принадлежит Лоу. Это как впервые увидеть Джона во плоти — так много об этом слышать и почти не поверить, увидев. Яхта с тридцатью семью каютами, и некоторые играют музыку, любую, какую попросишь. Только назови.

— Правда, красивые?

— Очень, — говорит Анна, но без убежденности. Мюриет начинает беспокоиться.

— Я думаю, они прекрасные.

— Конечно.

— Вот я чего хочу. Когда разбогатею, у меня будет такая.

— И что ты собираешься с ней делать?

— Я возьму Натана. Возьму его, и мы уплывем прочь отсюда, на запад. — Она декламирует фразу, как будто выучила наизусть. Будто слова написаны большими буквами: УПЛЫТЬ ПРОЧЬ.

— Я искала его, — говорит Анна, и Мюриет стонет:

— Вы всегда кого-то ищете.

— И что в этом плохого?

— Анна, — терпеливо, — люди пытаются веселиться.

— Может, я хочу веселиться с Натаном.

— Ну, так у вас ничего не выйдет, потому что вы веселитесь со мной.

— Мы могли бы повеселиться втроем, нет? Ты его видела?

— Вряд ли. — Мюриет распускает волосы. Собирает в хвост, распускает.

— Ты не знаешь, видела его или нет?

— По-моему, я забыла, — говорит она и затем, смягчаясь: — Идемте.

— Куда на этот раз?

— Никуда. Вам нужно погулять. — Она идет на восточную галерею, Анна вслед за ней. Они тихонько разговаривают, доски под ногами скользкие и темные.

— Что вы будете делать, когда приплывете к своему закату?

— Что захотим. У нас будут запасы. Еда, лекарства, компьютерные игры, деньги.

— Как Сова и Кот[9]. Все облепленные пятифунтовыми банкнотами.

— Что?

— Ничего. Неплохо.

— Вы тоже можете с нами поплыть, если хотите.

— Правда?

— Можете быть моим личным налоговым инспектором. Только там не будет никаких налогов. Вам так будет веселее.

— Это точно.

В темноте ее смех звучит гулко, как во сне. Она молчит. Ей лучше, еда и сердечность привели ее в чувство, опьянение рассеялось, и вместе с ним головная боль. Она чувствует, как девочка идет рядом, уверенно созидая собственный мир. С закатами.

Они доходят до северного крыла. Здесь уже больше нет ниш и скамеек, и людей не видно. Ветер сильнее, переносит наконец лондонский январь через реку, и Мюриет прижимается к Анне. Как кошка в поисках тепла, думает Анна, и опять вспоминает стих, и сына Джона, похожего на Сову долговязого мальчика, и то, о чем рассказывает ему отец.