Джеймс Хайнс - Девяносто девять

• Название: Девяносто девять
• Автор: Джеймс Хайнс
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Повести, вошедшие в этот сборник, – три изысканные пародии одновременно на жанры «университетского детектива» и «университетского триллера», «черной мистики», «психологического реализма» и… список можно продолжать до бесконечности!

Кошка при помощи «кошачьего психоаналитика» раскрывает весьма гнусную интригу…

Неудачливый антрополог отправляется в отпуск – а попадает в ситуацию, достойную Лавкрафта и Кроули…

Таинственные руны приносят смерть и ужас в семью… блестящей специалистки по древней истории…

Описать это – невозможно.

Читать это – наслаждение!

---

Джеймс Хайнс Девяносто девять

James Hynes PUBLISH AND PERISH Печатается с разрешения автора и литературных агентств Donadio amp; Olson, Inc. и Andrew Nurnberg.

1

– Хочешь услышать чисто американский анекдот? – спросил Мартин. Они с Грегори сидели за столиком в прокуренном пабе, расположенном рядом со зданием Би-би-си. – Может, пригодится.

Он говорил по-британски нараспев, что было характерно для него в конце любого съемочного дня.

– Не против кружки пива?

– Ну, если мне станет веселее… – ответил американец Грегори.

Он приподнял острый подбородок и откинул назад густые волосы, внимательно рассматривая свое отражение в зеркале за барной стойкой.

– В общем, история имеет некоторое отношение к твоей нынешней ситуации, – заметил Мартин.

Эти слова заинтересовали Грегори, и он обратил томный взгляд в сторону своего продюсера. В самом начале работы над проектом Мартин попытался ухаживать за Грегори, которого подобное внимание хотя и нисколько не оскорбило, но и не доставило особого удовольствия, и он с предельной вежливостью и тактом отклонил любовные притязания коллеги. Теоретически я не против, начал он, но… Мартин просто пожал плечами и сказал, что если Грегори когда-нибудь передумает, то… И вот теперь он улыбался с озорным огоньком в глазах, означавшим: «Ну, я же тебе говорил!» Ему нравились тоска и боль, сквозившие теперь во всем поведении Грегори.

– Хочешь его послушать? – спросил Мартин. – Мой анекдот?

Теперь наступила очередь Грегори пожимать плечами. Мартин все равно не успокоится, пока не расскажет.

– Так вот. – Мартин наклонился вперед, сложив руки. – Человек прыгает на крышке люка. Прыгнув, кричит: «Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь…»

И Мартин стал то поднимать, то опускать плечи, имитируя прыжки.

– И тут к нему подходит другой парень и говорит: «Что, черт возьми, ты делаешь?» А первый человек все прыгает и приговаривает: «Девяносто восемь… ох! Как чудесно!., девяносто восемь… вам тоже следует попробовать… девяносто восемь…» Тогда второй человек говорит: «В самом деле? И что же в этом такого чудесного?» А первый отвечает: «Девяносто восемь… попробуй и увидишь… девяносто восемь…» «Ну, что ж, хорошо, – говорит ему второй, – отойди-ка в сторонку». И тогда первый человек отходит в сторону, а второй встает на крышку люка и начинает прыгать и кричать: «Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь…»

– Я уловил образ, – прервал своего собеседника Грегори. У Мартина были проблемы с чувством меры – недостаток, характерный для очень многих продюсеров документального кино.

– Ну конечно, уловил, – с улыбкой откликнулся Мартин. – И тогда первый человек говорит: «Прыгай выше». «Вот так? – спрашивает второй и кричит: – Девяносто восемь, девяносто восемь, девяносто восемь», – и прыгает все выше и выше. И пока второй вот так прыгает, первый просовывает под него руку и снимает крышку с люка, и второй парень проваливается в люк. А первый быстренько закрывает люк крышкой и начинает прыгать вверх-вниз, вверх-вниз и приговаривает: «Девяносто девять, девяносто девять…»

Мартин расхохотался сиплым смехом человека, страдающего одышкой. Грегори едва сумел выдавить из себя жалкое подобие улыбки. Он смахнул прядь волос со лба и отвернулся. Анекдот не произвел на него никакого впечатления. Было ощущение, что рассказан он на каком-то чужом незнакомом языке.

– И какое же отношение эта история имеет ко мне?

– Вы, американцы, иной раз такие тугодумы! Мартин поднял свою кружку с пивом.

Грегори глубоко вздохнул. Когда же наконец ему перестанут при каждом удобном случае напоминать, что он иностранец? С Мартином они знакомы уже около года, и все равно в их взаимоотношениях постоянно проглядывает разница между правосторонним и левосторонним движением, между теплым пивом и холодным и еще масса других вещей, которые традиционно разделяют американцев и высокомерных британцев. Для Грегори это постоянное подчеркивание было крайне неприятно. Он пытался льстить себе, что вполне может сойти за представителя европейского интеллектуального андеграунда – по крайней мере издалека – в потертой кожаной куртке, шерстяных брюках от Хельмута Ланга, с эспаньолкой, которую отрастил, чтобы хоть немного смягчить грубоватость черт лица.

– Тебя выдают зубы, – как-то сказал ему Мартин, когда Грегори пожаловался в очередной раз. – Суровая и всепроникающая зубная гигиена, характерная для североамериканцев. Не говоря уже, – продолжал он, все еще стараясь комплиментами завоевать расположение Грегори, – о твоем росте, голубых глазах и улыбке очаровательного эльфа.

– Позволь объяснить тебе все простыми словами, – произнес Мартин, видя безнадежность своих намеков. Он поставил кружку на стол и облизал губы. – Тот парень, который скачет на крышке люка и считает свои жертвы, – это Фиона.

– И я девяносто девятый?

– Совершенно верно. Умница!

Грегори снова ощутил уже ставшее привычным неприятное кислотное брожение в желудке. Он так и не мог понять, какие эмоции оно сопровождает: гнев, боль или то и другое вместе. Он пристально всматривался в Мартина сквозь пелену сигаретного дыма.

– Ты и раньше знал, что она такая?

– Конечно. Немало парней провалилось в ту самую дыру.

– Но не ты.

– Н-ну… – протянул Мартин, пытаясь сдержать улыбку. Он уже давно привык к глупости влюбленных гетеросексуалов. – Я проваливался в другие.

– Спасибо за предупреждение.

Грегори поднял бокал с пивом и поверх него бросил на Мартина не слишком дружелюбный взгляд. Безумная мысль проскользнула в голове Грегори: он позволил себе на мгновение заподозрить Мартина в том, что тот намеренно подтолкнул его в объятия Фионы, чтобы отомстить за неудачное ухаживание в начале работы над программой.

– Не смотри на меня так. – Мартин скрестил руки на груди и взглянул на Грегори с улыбкой явного превосходства. – Ты же сам говорил, что был счастлив выбраться из Штатов из-за…

– Да, да, да, – резко выпалил Грегори, оборвав Мартина.

В другой своей жизни, когда он еще не был ведущим научно-популярной программы на Би-би-си, Грегори Эйк преподавал антропологию в университете в Хэмилтон-Гроувз, в Миннесоте. Он происходил из Холланда, штат Мичиган, и был честолюбивым сыном честолюбивого отца Грегори-старшего, весьма удачливого проповедника в голландской реформаторской церкви. Сын оказался богоотступником. Юные годы Грегори-младшего прошли в блистательных демонстрациях перед одноклассниками немыслимых познаний в Священном Писании и столь же немыслимом озорстве, которое, впрочем, никого и не удивляло в сыне священника.

Достигнув зрелости, Грегори-младший ушел из-под сени церковной и из-под не менее грандиозной и все время тяготевшей над ним сени отцовского авторитета в мир, где и достиг неожиданно громкой славы в светской науке. Грегори-младший стал Грегори-критиком. Однако даже сам он признавал, что воспитание сослужило ему неплохую службу в поисках места в нашем постмодернистском мире.

От своего отца и церкви Грегори получил два бесценных дара: способность к спокойной жестокости, окрашенной в тона абсолютной уверенности в собственной правоте, которая ему особенно пригодилась в административной практике, и такую же способность к интеллектуальной жесткости и беспристрастности в контексте самодостаточных теоретических систем. Таким образом, Грегори был совершенно уверен, что не совершает никакого греха против Духа Святого – и уж тем более никакого греха против Фуко, а как раз наоборот, идет по его стопам, – всаживая нож в спину научных противников, которые, в конце концов, были не более чем ренегатами и реакционерами. И анализ – строка за строкой – писаний Дерриды о разнице между «различанием» и «различением» был для него почти детской игрой по сравнению с юными годами, проведенными за не менее буквальным анализом сочинений Кальвина об оправдании верой.

В светских академических кругах Грегори поднимался от одной вершины к другой. За год до описываемых событий он практически достиг пика профессиональной карьеры. Грегори уже де-факто являлся заведующим кафедры (де-факто, но не де-юре, так как с названной должностью был связан тот уровень ответственности, который Грегори находил слишком обременительным для себя); его аспиранты получали самые щедрые гранты, младшие сотрудники факультета, стоило ему замолвить за них словечко, сразу же обретали постоянное место в университете, за Грегори оставалось и последнее слово при приеме на кафедру новых сотрудников. Он уже являлся одной из крупнейших фигур в избранной им научной области в Штатах, теперь же ему представлялась возможность приобрести международную известность.