Юлия Тулянская - Небо и корни мира

• Название: Небо и корни мира
• Автор: Юлия Тулянская
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-046674-0, 978-5-9713-6371-2, 978-5-9762-4892-2

Обитаемый мир велик – и нет в нем конца войнам.

Бьются меж собою рыцари королевства Запада, кочевники-степняки – воины царств и княжеств жаркого Востока, ратники градов Севера, герои городов-государств Юга…

Они не сходны НИ В ЧЕМ – и считают друг друга безжалостными чудовищами.

Но ныне все народы Обитаемого мира затаились в ожидании – ибо настало время сбыться древнему пророчеству.

Скоро, очень скоро придет из земель Севера Богоборец, что помешает Творцу уничтожить людей, соберет неодолимую рать и через черное Подземелье пройдет к Небесному престолу.

И все приметы указывают на то, что долгожданный Богоборец – бывший дружинник даргородского князя Яромир, могучий воин, которого спасла от верной гибели Вестница Всевышнего – прекрасная жрица Девона.

Однако Яромир давно уже отрекся от жребия меченосца – и заставить его принять предназначенное будет непросто…

---

Чем ближе к зиме, тем тоскливее и мрачнее становился лес, многие земнородные уже спали, и Девонна все чаще проводила вечера в деревне одна, с Шалым. Соседи ложились рано, и в домах уже давно не было ни огня. Только Девонна светила себе сиянием и каждый вечер ткала или перебирала травы. Она ткала теперь для всей деревни, для нее собрали шерсть и лен, а заплатить собирались крупой и отрезом полотна. Девонна хотела сшить теплый плащ на зиму для мужа.

Перед рассветом Яромир вновь пошел проверять дозоры. Дела в его стане шли неважно. Народ разбегался по домам, уходили семейные и те, чей дом был далеко от Гронска, скучавшие по родным местам. Яромир распорядился возводить частокол.

Небо посерело, вокруг едва-едва развиднелось. Лесные птицы сновали по мокрым веткам. Раздвигая руками кусты, Яромир добрался до одного из секретов.

– Радош, это я! – он стал окликать дозорных. – Не спите?

Кусты орешника шевельнулись.

– Не спим, князь! Чего спать?

Из орешника выглянул светловолосый Радош и его друг Брослав, тоже гронец, но горожанин.

– Молодцы, – одобрил Яромир. – Сейчас вас сменят, пойдете спать. Пойду других проверю.

– Из наших никто не подведет, князь, – убежденно ответил Радош и, чуть замявшись, добавил. – Мы тут с ребятами подумали… Ты же князь. У тебя должна быть своя дружина. Хочешь, Яромир, мы будем твоей дружиной?

У Яромира вдруг сжалось сердце.

– Вы?

– Мы не спим в дозоре, не бросим войско, – поддержал друга Брослав. – И в бою мы не побежим. Мы любим Обитаемый мир.

«Любим… – отдалось в глубине души Яромира. – Любим…»

На каторге в Витрице у Яромира был товарищ, который с виду меньше всего приходился ему под стать, но сам Яромир видел в нем родную душу. На каторгу попал кочевник из степей Волчьего Края. Его народ никогда не слыхал о таком изобретении оседлых людей, как граница, и понятия не имел, где кончается их степь и начинаются даргородские земли. Степняки жили лошадьми: они кочевали за табунами, ели конское мясо, пили кобылье молоко, из лошадиных кож делали себе шатры. Даже сложением степняки были таковы, каким должен быть хороший наездник: маленького роста, худощавые – в их народе отродясь не бывало грузных людей.

Кочевник попал на каторгу за разбой: степняки, бывало, угоняли скот из приграничных селений. В Витрице его заставили спуститься под землю: в то время строили подземные ярусы и подвалы будущей крепости. Кочевник привык к поросшим ковылем просторам, где не за что зацепиться взглядом, привык, как птица к небу. Перед входом в подземелье он ощутил безумный страх, задыхался, кричал, умолял. Он толком не знал даже даргородского наречия, и его мольбы только сердили надсмотрщиков.

После первого же спуска под землю кочевник перестал говорить вовсе. С тех пор он смотрел только вниз, потому что отныне его пугало любое замкнутое пространство: даже если глаза его натыкались на частокол острога, на стену барака, его начинала бить дрожь.

Кочевник жил в том же бараке, что и Яромир, Яромир сразу запомнил его. У кочевника было скуластое лицо, узкий разрез глаз, редкие усы росли почему-то только по углам рта, а вместо бороды были какие-то клочки по краям подбородка. Его безумный страх закрытого пространства и стремление на простор запали в душу Яромиру. «Кто что любит – тот от того и умрет», – вспомнилась ему пословица, и на сердце стало тяжело… Кочевник был не человеком – степной птицей, которую заставили жить под землей.

Когда Яромир появился в Витрице, надсмотрщики, особенно молодые ребята из окрестных сел, смотрели на него, как на диковинку. Они знали, что этот кандальник – победитель игрищ, славный даргородский боец, и с простодушным восторгом рассказывали друг другу, как своими глазами видели его бои на ярмарке. Но тут же им вспоминалось, что Яромир пожизненно сослан за бунт и поджог, и на него начинали коситься, как на опасного зверя. Шутка ли, что он посмел! От такого всего можно дождаться! А спустя срок, ставши, как все, оборванным и в цепях, Яромир наконец затерялся в толпе каторжников, и о нем перестали говорить.

…Заполдень получив разрешение отдохнуть, каторжники расселись на земле и на камнях около кучи щебня. Сунув молоты между коленями или положив у ног, они ели хлеб. Неподалеку чернел спуск на нижние ярусы.

Яромир с куском хлеба в руке неохотно поднялся с земли поглядеть, из-за чего надсмотрщики сгрудились неподалеку от входа в подземелья. Отдыхавшие каторжники тоже потянулись туда.

Надсмотрщиков на каторге было немного, казна скупилась на их наем. Бунт был бы для них верной гибелью под кайлами и молотами толпы. Поэтому в Витрице соблюдался своего рода порядок, когда каторжникам хотя и садили в зубы за всякую вину, зато редко доводили до безысходности постоянным преследованием.

Но тоскливая и скудная жизнь среди озлобленных витрицких кандальников вызывала у надсмотрщиков, как жара – у собак, бешенство. На каторге вошли в обыкновение несколько жестоких потех, постоянной жертвой которых стало около дюжины одних и тех же каторжников, больных, придурковатых или инородцев, не знавших северного наречия. Остальная громада не ставила этих горемык на одну доску с собой, с головой выдавая на откуп надсмотрщикам. Все знали, что им не грозит то, что делалось с этими несколькими.

Яромир увидел сперва только чужие спины и плечи и надсмотрщиков с плетьми в руках, стоявших по кругу. Старший над ними по кличке Коршак, – сухой, с быстрыми движениями, – махнул рукой:

– Пошел!

Плети быстро засвистели, ударяя внутри круга, а Коршак выкрикивал имя того надсмотрщика, который должен был нанести удар. В кругу Яромир увидал кочевника, которого раньше даже не разглядел: среди даргородцев щуплый степняк казался мальчишкой.

Когда кочевника обступали, его всякий раз охватывал страх тесноты. Вот и сейчас он не уклонялся от плетей, а метался вслепую. Может, он и впрямь зажмурил глаза, потому что иногда ударялся об окружавшую его стену надсмотрщиков, и те опять выталкивали его на середину. От безысходности кочевник лег на землю ничком.

– Поднимайся, собака! – окликнул Коршак, для острастки щелкая плетью рядом.

Яромир уже знал, что у надсмотрщиков эта потеха называется «попарить в баньке», но она еще ни разу не случалась у него на глазах. «Банька» устраивалась так: надсмотрщики, загнав каторжника в круг, хлестали плетью по очереди, друг за другом, или один из них распоряжался, выкрикивая, чей черед бить. Конец потехи наступал тогда, когда каторжник падал и не мог подняться. Может быть, потому кочевник и бросился в кругу ничком. Но он упал в самом начале «баньки», не успев еще толком «попариться», и его стали поднимать.

Яромир сунул свой кусок хлеба стоявшему рядом с ним каменотесу:

– На, подержи.

– А со мной кто так сыграет? – вызывающе стал выкрикивать он, вплотную подойдя к кружку надсмотрщиков. – Давай, попробуй меня «попарить»! Меня вам, небось, не уложить! Будь у меня что поставить, я бы побился об заклад: вы себе руки отмашете, а меня вам не свалить. Ну-ка, увидим, горяча ли у вас «банька»!

Эта хвастливая кабацкая повадка бросать вызов была близка надсмотрщикам. Яромир зацепил их.

Кочевник лежал не шевелясь, держась руками за голову. Коршак легонько ткнул его носком сапога:

– А ну, поднимайся.

Каторжники вокруг загалдели, с тревогой ожидая, чем кончится «банька». Яромир, половчее подобрав цепи, вошел в круг, из которого только что Коршак за ворот выкинул кочевника. Боком, слегка пригнувшись, Яромир кружился в середине. Надсмотрщики стояли так, что каждый из них доставал до середины круга лишь концом плети. Если бы, уклоняясь от ударов, Яромир отскочил к краю, Коршак был готов выкрикнуть имя кого-нибудь из стоящих там, чтобы тот вытянул Яромира по спине во всю длину ремня. Каторжники, столпившиеся неподалеку, начали кричать:

– Давай, Яромир!..

Но забаву вскоре пришлось прекратить: закончилось время, отведенное для дневного отдыха каторжников. Яромир, снова взявшись за кайло, хвалился: мол, «банька» не на его вкус, он де привык погорячее.

Он удержался на середине круга, зорко следя за руками надсмотрщиков и вслушиваясь, чье имя назовет Коршак. Лишь в нескольких местах ему просекли рубашку и сорвали лоскутья кожи со спины, да еще концом плети задели щеку. Яромир отирал кровь подолом. В отместку за кочевника и за свой рубец на щеке он весь оставшийся день прохаживался насчет недостаточно горячей «баньки», которой его угостили, скалил зубы и никак не хотел притихнуть. Вечером в бараке его предупредили, что ему это не сойдет.

Яромиру стало горько, и он испугался. «Зачем я их еще дразнил? – думал он о надсмотрщиках. – Мало мне? Измолотят теперь, как собаку…» Яромир тяжело вздохнул, с глухой тоской лег ничком на топчан и взялся за голову руками, позабыв, что так же сегодня лежал в кругу во время «баньки» кочевник. О кочевнике, из-за которого влез в эту передрягу, Яромир ничего плохого не думал. Степняк, как говорили в Даргороде, допил свою чарку: любил в жизни что-то до безумия, до смерти, и теперь ему недолго мучиться…