Ника Ракитина - ГОНИТВА

• Название: ГОНИТВА
• Автор: Ника Ракитина
• Издательство: Снежный ком
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008

Мистический детектив, смесь криптоистории и белорусского романтизма, переложение легенд об Ужином Короле и Морене…

---

Гайли сморгнула.

Весна – не лето, к вечеру похолодало. Особенно сильно морозило от болота. Гайли сорвала бинт с запястья. Красные капельки разлетелись по уцелевшим ракитовым листьям.

– Навьи!…

Гайли закончить не успела. Холодный дол под ногами вздрогнул.

Здоровенный фриз вымахнул прямо из-за ее плеча. Франя ойкнула и мягко осела на землю.

– Ложись!! – неистово заорал Леон, перекрыв даже лязг боя. – Прикрой голову!!

Загон неожиданной подмоги врезался прямо в лоб двум плутонгам, теснившим студентов, мгновенно их опрокинул и погнал по полю, безжалостно вырубая отставших. Увидев это, остатки конницы повстанцев рванули следом. Стрелки с холма обрушились на наступающих в лоб трокских фузилеров. Набои у инсургентов закончились, и теперь дрались прикладами, саблями, у кого они были, а где и просто ножами. Что происходило за холмом, Гайли узнала только после боя.

***

Это был не тот колодец, у которого она очнулась после зимнего беспамятства – но очень на него похожий. Такие же почерневшие, тронутые мхом бревна сруба, серый от старости "журавль" с привязанным к асверу жерновом и костяной на вид жердью очепа, выглаженным многими руками, с деревянным ведром, в щели которго проливается вода. А подле колодца – черемуха, даже не куст, целое дерево. И в черемухе этой – с толстым морщинистым стволом и густой, насквозь цветущей кроной – несмотря на близость заката, усердно трудились, гудели пчелы. Казалось, звенит само дерево – тонким, бесконечным звоном. Изливает кружащий голову аромат.

А за черемухой хутор обрывался, переходил в заливной луг, где завивался прядями, густел, набирая силу, туман. За лугом щеткой кустов была обозначена речушка, каких много по Лейтаве – мелкая, узкая, теплая, рыбная. От нее долетал, щекотал ноздри влагой вечерний ветерок.

– Постой-те… панна!…

Гайли обернулась. Алесь догонял ее, махал конфедераткой. В расхристанной свитке, с солеными разводами под мышками он был… гонец даже не могла сказать, каким он был – привычным? Обыкновенным? Словно с их последней встречи совсем не прошло времени.

– Вы на что без меня удрали? Я вас обидел? – Ведрич догнал женщину и пошел рядом, приноравливаясь к ее шагам, морщась, когда хлестал по коленям мокрый от вечерней росы бурьян.

– Нет, – неловко улбынулась. – Покататься в росе. Убьют – и даже не узнаю, что это такое.

– Панна это нарочно?

– Что нарочно?

– Чтобы причинить мне боль.

Гайли вздернула нос:

– И не думала даже.

Алесь встал под черемухой, закинув голову, прикрыв глаза, блаженно привалился к стволу. На него тут же кинулись озверелые комары. Он сломал ветку и стал деловито отмахиваться.

– Панна Цванцигер очнулась. Она не ранена – просто обморок был. И уже выразила мне благодарсность.

Гайли почудилось в его голосе презрение.

– Она… хорошо держалась, – ответила сердито. – Просто устала. Мы все очень сильно устали.

– Так шли бы спать.

– Не могу, – Гайли глянула исподлобья. – Я вам благодарна. Тоже. За нас за всех.

– Не стоит, – князь небрежно махнул рукой. – Мы все патриоты Лейтавы, все делаем общее дело. Я… хотел о другом поговорить.

Алесь хлопнул веткой по голенищу.

– Панна, конечно, понимает, что так не всегда будет везти. Ширман отошел, но он залижет раны, соберет подкрепление, и кинется снова. И будет кидаться, как оголтелый. А сил у вас… у нас уже нет.

– Как вы нас нашли?

– Да вот… гонял по лесам, и стало интересно, куда это немец такой силой прет. Похоже, успел вовремя.

– И вы можете нам что-то предложить?

Ведрич глубоко вздохнул. Собрался взять женщину за руку и раздумал. Посмотрел на небо.

– Разбежаться мелкими группами. А вам с Цванцигерами – отправляться в Вильню. Не возражайте! Комитет Головной должен узнать о восстании из первых рук. И наконец на что-то решиться. Или…

Зеленые глаза Алеся сверкнули.

– Цванцигеры с вами согласятся, и Леон, и Домейко.

– А вы? – Алесь резко наклонился к Гайли. Зеленый камушек на гайтане высользнул у него из-за ворота, сально взблеснул на закатном солнце. Женщина передернула плечами, привычно подергала низку на шее.

– Ну да, – кивнул Ведрич. – Я вас искал в Навлице. Нашел камешек возле родового склепа и решил почему-то, что он ваш. Ношу вот… – князь обезоруживающе улыбнулся: – Знаете, я над панной Цванцигер не издеваюсь. Она многое для меня сделала, а сегодня я сумел вернуть ей долг. Ненавижу быть должным.

– У склепа?

– Тамошний ксендз очень долго не соглашался меня вести. Говорил, там на женщин в Задушный день напали волки. Гайли, вы не представляете… Так глупо все получилось. Я уже скакал к вам… на свадьбу – а тут упал, и заснул.

Он потупился, потряс ветки над головой. Посыпались лепестки. Алесь стоял в их снежной замети, а навстречу поднимался с луга белый туман.

– Я все время болел осенью, – торопливо говорил князь, – поверьте, есть к тому причины, но чтобы вот так позорно заснуть на пороге счастья! – он горько расмеялся. – Меня лесник краславский подобрал. А панна Цванцигер вбила в прелестную головку по лекарям возить. Толку с тех лекарей…

– Двенадцать лет как Хуана Безумная… – Гайли поднесла правую руку к глазам, царапина на ней заболела особенно сильно. Ведрич притянул женщину к себе.

– Бедная моя… – шептал, задыхаясь. – Потерпи, недолго уже… Мы победим – и обвенчаемся. И тогда все пройдет. Ты не думай, – Ведрич закатал рукав, показывая перетянутое лоскутом запястье, – нам больно одинаково. Это… как знак… нашего стремления к победе.

– Я не знала, что это вас… панна Цванцигер…

Алесь пожал плечами и улыбнулся: виновато и озорно.

– Бог с ней, панной. А как… жили вы без меня?

Гайли прикусила губу.

– У меня… тоже не было зимы. Очнулась на поле, вон там, – она махнула рукой, – апрель уже. Как сюда попала, зачем?… Только в страшных снах – снег, волки воют, а потом – капели, солнце, огненное колесо катится с горы. И я в огне…

– Сны, пустое.

Гайли с трудом вырвалась из его объятий:

– Мне надо идти.

– Нет, ночь постоят в карауле мои люди. Мы в бой вступили под самый конец, потому не так устали, – перехватил ее взгляд. – Панна мне все еще не доверяет?

– У меня есть поводы не доверять. Вы помните Анелю Кириенкову? Она мне сказала, что вы умерли. Она с панной Антонидой вас похоронила.

Загорелая шея в распахнутом вороте, над ней породистое лицо, глаза серые с плавающей желтой искрой, пугающие и нежные одновременно. И, как внимательно Гайли ни всматривалась, ни словом, ни взглядом не выдал – что в замешательстве.

– Анеля Кириенкова? – переспросил Алесь безразлично. Помедлил: – Отчего же, помню. Молочная сестра моей матери, упертая тетка. Раз взялась меня спасать. Сидел у них в погребе, думал, вылезу – убью. Значит она с панной Антонидой меня хоронила? Ну что ж, – он стукнул кулаком по черемухе, – спасибо им обеим, что меня… живцом.

Вперил Гайли в лицо совиные очи:

– Я не в обиде. Ну, не отличили впавшего в каталепсию от покойного, так и медицина ошибается, – дернул пухлыми губами. – Гадюка меня укусила, на Сдвиженье. Простит панна, что ей не поисповедался?

Гайли сглотнула.

– С тех пор змей не то что боюсь – не люблю. Бывает, что от яда такое приключится – впадет человек в оцепенение. Вот и со мной так. Вроде слышу, как ходят, говорят надо мной, поворачивают… а шевельнуться, сказаться – не могу. Очнулся в склепе, от вони гнилой. Ничего не соображаю, холодно, больно, ладно, крышка неплотно сидела – перевалился как-то из гроба наружу. Ударился больно. Отлежался – и из склепа выполз. Панна?…

Гайли молчала, закрыв лицо руками.

– Гонитва меня подобрала. Я сперва не понял, кто. Стоят надо мной всадники. Кони копытами переступают, подковы блестят. Травинки желтые в них застряли. Я их тогда вовсе не испугался, хотя, вроде, надо бы.

– Не может быть.

Ведрич равнодушно пожал плечами.

– Чего не может быть? – подмигнул он. – Что не тронули? Или что не боялся? Так мне тогда все равно было. Лежу, как бревно, холодно, сыро. Я бы издох, если бы не они. Навлица же пустая… Ни людей, никого. Или одичавшие собаки загрызли б.

Князь опустил голову.

– Нет. Там узел Узора.

– Ну, голодным псам это объясни. Или волкам, что напали на тебя.

Женщина отвернулась, повела рукой по теплому дереву "журавля", по его щербинкам и дырочкам от шашеля.

– Простите меня, панна, – глухо сказал Алесь и стал взахлеб целовать ее руку с грязным бинтом на запястье. – Не сердись. Меня никто с Гонитвой насильно не держал, я мог бы вернуться к той же Анеле или объявиться панне Антониде, но моя жизнь – это риск, это вечный мятеж, это в любой миг пуля в спину. Каково им, единственной моей родне, было бы снова пережить мою смерть?! Северина, ты можешь осудить меня, но я решил, что им лучше хранить память глубоко в сердце, раз оплакав, чем каждую секунду, каждую минуту бояться за меня вновь – и терять, терять, терять… Антося могла бы еще найти свое счастье, в однолюбок я не верю…