Ника Ракитина - ГОНИТВА

• Название: ГОНИТВА
• Автор: Ника Ракитина
• Издательство: Снежный ком
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008

Мистический детектив, смесь криптоистории и белорусского романтизма, переложение легенд об Ужином Короле и Морене…

---

Приговаривая, законник разлил по посуде коньяк и кофе. Бодрящий аромат с примесью корицы и кардамона смешался с запахом сена. Забылись все неприятности. Нотариус восторженно закатил глаза.

– Панна Антося, пробуйте! Ведь обижусь… Ну, хоть глоток!

Антя выпила. Румянец лег на скулы неровными пятнами, почти белые, с острыми зрачками глаза лихорадочно блестели.

– Кушайте, панна.

– Не… могу.

– Тогда выпьем… за помин души… – на столе очутилась выпуклая бутылка, – пана Гивойтоса Лежневского… и панны Ульрики…

– Маржецкой, – подсказал Айзенвальд. Антонида странно на него глянула. Дрожащей рукой взяла чашку. Резко опрокинула в себя водку с мятой, задышала быстро, как под мужчиной.

– Лапочка, деточка, заешьте, – законник подставил щербатое блюдечко с ломтиком хлеба и сыра. Антя закусила и вытерла слезы, набежавшие на глаза.

– Вы туда пойдете?

– Прямо сейчас, панна Антонида. Пока не стемнело, – Генрих вытер салфеткой жирные пальцы. Занецкий стал лихорадочно пихать в себя колбасу с огурцами. – Тумаш, не торопитесь. Вы останетесь с панной Легнич.

– Все, как надо… – ворковал Кугель. – В часовню. И за упокой помолимся…

– Вы?!

Толстяк обиделся:

– А что мы, не люди, по-вашему?

– Оставьте в покое наши могилы!

Щеки Антоси пылали, глаза были прозрачней и холоднее льда.

Айзенвальд дернул щекой. Он понимал, что пьян, но не мог остановиться:

– Чья бы мычала… корова… панна Антося.

– Корова… мычала, – давясь и хлопая ресницами, подсказал секретарь.

– Да, спасибо.

– А с чего вы… – она подтянула к груди, укрытой черным плюшем жакетки, и стиснула кулаки, – …взяли, что… что если он… если Алесь… лежал под крестом и могила разрыта, разве это значит, что он разрыл? Или… – она сухо засмеялась, – офицерам плохо преподают математику?

– Логику, – просопел Занецкий.

– Да кто "он"? – вскрикнул, забыв про обиду, нотариус. – Что вы несете, панна Антося?!

– Не останавливайте ее, – махнул рукой Айзенвальд. – Пусть говорит.

– А мне нечего сказать! – она сунула руку в рукав полушубка, как ни странно, попала с первого раза. Гордо вскинула голову: – Пойдемте, панове! Я должна.

Фонарь в руке Кугеля вздрагивал. Может, толстяка знобило от перехода с жары на холод. Может, тоже опьянел. Или просто боялся. Или все разом. Но красноватый свет рыскал по зале, нигде особенно не задерживаясь. Вот блеснул скользкий мрамор балконного ограждения. Мигнуло тусклое золотое шитье хоругви. Шевельнулись в нишах ржавые доспехи.

– Дайте сюда, – Айзенвальд вытер ладонью лоб, радуясь проснувшейся в порезе боли. – Панна Антонида, я прошу вас подтвердить при свидетелях… Мы сейчас его перевернем.

– Ох, не надо панне! – закатил глаза нотариус. – Я сам подтвержу. Я пана Лежневского…

Готовый посвятиться несчастной девушке, толстяк поставил фонарь, схватил покойника за плечи, громко чихнул от взлетевшей пыли и окаменел: из-под левой лопатки сверкнул скользким янтарем рукояти нож, вогнанный наискось, глубоко и безжалостно.

– Опустите на место. Как лежал. Хорошо, – произнес Айзенвальд, удовлетворившись результатом. – Пан Кугель! Прометите дорожку, м-м… от входа до входа. И вокруг, осторожно. Пан Тумаш, свечей.

И веник, и свечи вместе с плошками их расставить они прихватили с собой, чтобы мало-мальски скрасить ожидающее в часовне запустение и как должно помолиться за покойных.

Антося спросила:

– Что вы собираетесь делать?

Айзенвальд повернулся раздосадовано:

– Антонида Вацлавовна, этот человек убит. Мы должны разобраться: пусть не кто это сделал, но хотя бы как именно.

– Зачем?

Он поморщился:

– Антонида Вацлавовна, во дворце вашего дяди найдены два человека, умерших примерно в одно время. Не… своей смертью. И это странно, по меньшей мере. И совершенно не обязательно закончилось…

Он глубоко вздохнул и отвернулся, помогая Тумашу прилеплять свечи на накапанный в донышки мисок воск, чтобы не опрокинулись. Пыль легко загорается, а пожар – это уже чересчур.

– Это закончилось, – сухим голосом произнесла Антонида.

– Что? – нотариус окостенел в отдалении с веником на отмахе, Тумаш и Айзенвальд – склоненные над свечами.

– Это закончилось. Этот нож…

Генрих разогнулся:

– Подождите! Пан Кугель, я прошу вас подойти!

Антонида скомкала полы кожушка, ее лицо полыхало алым. Она сказала, не поднимая глаз:

– Это нож Але… Александра… В-ведрича. Моего п-покойного жениха.

– Панна Антонида, вы готовы в этом присягнуть?

– Да.

– Хорошо. Чуть позже мы покажем вам нож целиком. Продолжаем.

Губы Антоси дрогнули. Она изо всех сил старалась не заплакать. Тумаш удивленно заморгал:

– Пан Генрих, зачем?

– Затем, что п-пан Ведрич, краславский управляющий графа Цванцигера, вовсе не мертв. И, возвратившись отсюда, я собираюсь предъявить ему обвинение.

– Нет!

– Пан Генрих! Панна Антося!

– Я сама его хоронила, – она задыхалась. – Я… его…

– Я воды… снегу… сейчас, – законник кинулся к дверям.

– Панна Антося… присядьте, и не надо…

Она отстранила руки Занецкого:

– Я его убила. Алесь пришел и сказал, что они стрелялись. И Гивойтос мертв. Он даже место указал, где его похоронил. А я… я выгнала Алеся за порог. Я сказала… что не хочу его видеть. И змея… это неправда, что змея. Это я виновата.

– Вот, вот, принес! – Кугель зачерпнул из миски снега и сунул Анте в лицо. – Держите ее! Все хорошо.

Айзенвальд мысленно чертыхнулся.

– Вы уже все подмели, пан нотариус? Ладно, – он поднял фонарь, – разберемся по ходу дела. А вас, пан Занецкий, я попросил бы набросать план зала и положение в нем покойного соотносительно сторонам света.

Тумаш взглянул на всхлипывающую Антосю:

– Зачем?

Ну вот, язвительно подумал Айзенвальд. Знакомы каких-то пол дня, а панна из чувствительного хлопца может веревки вить. Еще бы – красавица. Невысокая, точеная; рыжеватые волосы тяжелые и густые; черты лица правильные. Как же похожа на Северину, Господи! К тому же юна и в ореоле жертвенности – мученица-христианка, брошенная львам. И, похоже, что этим львом уже считают меня.

– Потому что полиции здесь нет, – объяснил он терпеливо и слегка насмешливо, – а мы не знаем, которая подробность для следствия может оказаться важной. Впрочем, если пан секретарь устал, мы как-нибудь обойдемся.

Тумаш, покраснев, достал из кармана книжицу для записей in folio и свинцовый карандаш.

– Вы присядьте, панна Антося. Это надолго.

Она послушно отошла к стене, опустилась на скамью с резной поднизью. Сложила руки на коленях. Покорностью приворожив молодого секретаря куда сильнее, чем криками и слезами.

– А мне что делать? – обратил на себя внимание Кугель. – Я ж ничего в полицейской работе не понимаю. Дурак дураком!

Генрих усмехнулся, выбросив Антю из головы:

– Да ничего и не нужно… особенного. Только здравый смысл. Давайте смотреть от двери…

Оглушительно трещали свечи. Все остальное – всхлипы девушки, тяжелое дыхание людей, шорох ткани, звук шагов и шарканье веника по плитам скрадывались огромностью залы, ее пугающей тишиной.

Обойдя залу, Айзенвальд с Кугелем вернулись к убитому. Генрих снял нагар со свечей.

– Пан Тумаш, вы закончили?

Секретарь протянул книжицу: кроме требуемого плана там оказалось несколько недурных зарисовок тела с ножом в спине. Отставной генерал хмыкнул: определенно, Занецкий найдет себя как судебный художник, если не выйдет с математикой. Генрих сбросил шубу, отнес на скамью к безмолвной Антосе. Разложил носовой платок рядом с телом. Упершись, выдернул нож, завернул и отложил в сторону.

– Тумаш, вас ничто не смущает?

Против воли секретарь приблизился.

– Смущает, – он указал на покоробленную, бурую одежду на спине мертвеца. – Если попасть в сердце, как здесь, крови почти нет.

– Помогите мне.

Они перевернули убитого на спину. Кугель ойкнул, зажав рот руками. Да и Занецкий отшатнулся, вцепившись в пояс, чтобы унять дрожь. Зеленовато-желтое усохшее лицо скалилось крупными зубами то ли в улыбке, то ли в мучительной гримасе. Левый глаз вытек, вдоль него и дальше к виску протянулся черный порез. Но и в таком виде оно было узнаваемо – лицо с портрета в нижней галерее и копия черепа из Виленской ратуши – вытянутое, с приподнятыми скулами, крутыми надбровными дугами и высоким лбом. Даже без подтверждения Айзенвальд опознал Гивойтоса Лежневского.

Он потрогал заскорузлые лохмотья на бедре покойного. Закусил губу.

– Пан Кугель, вам знаком этот человек?

Законник шапкой вытер со лба обильный пот:

– Так. Это пан Гивойтос Лежневский.

– Пан Тумаш, запишите. Сегодняшняя дата, время, – Айзенвальд щелкнул крышкой часов, поморщился от громкого звука, – без семи минут пять пополудни. В присутствии панов…