Наталия Орбенина - Перо фламинго

• Название: Перо фламинго
• Автор: Наталия Орбенина
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-01376-5

Юную и прекрасную Серафиму строгие родители отдали замуж за нелюбимого человека, и долгие годы она жила, не зная, что такое истинная страсть. Все это время она хранила верность своему мужу, еще не ведая, какие бури таятся в ее спящей душе.

Знойное солнце Египта, куда Серафима отправилась сопровождать своего мужа, известного профессора истории, разбудило в ней дремавшие чувства. Пламя страсти вспыхнуло и сожгло дотла все, чем она жила раньше. Все былые заботы унес прочь обжигающий ветер раскаленной пустыни. Только страстно влюбленным открывает пустыня свои тысячелетние тайны… Только истинно любящим удастся вступить в город-призрак, где все мечты становятся явью…

---

– Матушка, дозвольте и мне пожертвовать во славу господню на ваш монастырь, только ради Бога, помогите мне, подскажите, что делать?

– Что делать, что делать? – голос настоятельницы стал ворчливым. – Люби, люби и не терзай. Люби без огляда и грязь на чистом не малюй. Тебе Господь дал в жены эдакую красоту. И такую чистую, как родниковая вода, а ты всю эту воду мутишь! И Богу, Богу молись, пресвятой Деве-Богородице, чтобы просветила твой разум!

Получив добрый совет и разрешение остановиться в монастырской гостинице, Соболев направился в означенную келью в сопровождении монашки. Он шел и не видел дороги. Спроси его потом, как выйти обратно, он бы не ответил. Соболев шел и думал о том, как он встретится с Серафимой, какие найдет слова в свое оправдание. А в том, что он виноват, что он оказался самонадеянным глупцом, глухим и слепым, Викентий уже не сомневался. Весь вопрос в том, поверит ли она, сможет ли преодолеть накопившуюся обиду. Господи! Каким он был идиотом, каким жестоким и немилосердным мужем оказался для несчастной своей Серафимы! Только бы она услышала его, только бы позволила высказать ей свою любовь и поверила!

Наскоро переодевшись с дороги, он выскользнул из номера-кельи и прокрался вдоль дверей, надеясь услышать знакомые голоса. Его замысел оправдался, и в конце коридора он услышал плач сына и сердитый голос Луши. Профессор глубоко вздохнул, перекрестился и постучал.

– Луша, открой, должно быть принесли горячей воды. Да умой поскорее Петю, чумазый весь! – голос Серафимы звучал с некоторым напряжением.

Дверь поспешно отворили, и Соболев быстро вошел, не оставляя горничной время на размышления.

– Ах! – только и пискнула девушка и едва успела отскочить – Викентий вошел в комнату широким хозяйским шагом. Пока он стоял за дверью, он уже тысячу раз нарисовал в своем воображении картину встречи, произнес про себя миллион нежных и ласковых слов. А войдя, почувствовал, что обида и раздражение вдруг вынырнули из глубин сознания и затопили всю душу. Серафима была в двух шагах и тоже, как горничная, ахнула. И это изумление повергло Соболева в еще большее раздражение. Профессор сунул в руки Луше бобровую шапку, перчатки и обернулся к жене:

– Неужели вам трудно было предупредить меня, что вы отъедете на богомолье? – произнес он, пытаясь сдержать свои дурные чувства, но это плохо у него получилось. Голос прозвучал скрипуче, и он сам себе показался отвратительным в этот момент. Соболев хотел улыбнуться, но получилась вымученная гримаса. На лице Серафимы выразилось изумление от его нежданного вторжения. – Отчего, отчего вы не сказали? Почему я должен искать вас по всей столице, как сумасшедший?! – он повысил голос. Её молчание выводило его из себя. Луша, предчувствуя семейную грозу, подхватила захныкавшего Петю и бросилась вон. Супруги остались одни. Серафима проводила сына взглядом.

– Вы меня искали? – искреннее подивилась жена. – А зачем я вам? Неужели вы заметили, что меня нет? Тогда, быть может, вы взяли себе за труд подумать, отчего меня нет, может быть мне плохо, тягостно жить с вами, и вашей гадкою сестрой? – Её голос зазвучал звонко, высоко. У Соболева поползли мурашки по спине. Он никогда не слышал такого голоса жены и вовсе не предполагал, что она осмелится говорить ему подобное.

– Серна! – он сделал к ней навстречу маленький, робкий шаг. – Увы, я действительно не предполагал, что тебе так плохо со мной. Мне казалось, что я правильно поступаю по отношению к тебе, но я ошибался. Прости меня! – вырвалась из него затаенная боль. – Прости, Христа ради! Я действительно был слепым и глухим болваном. Прости!

Он хотел взять её за руки, но она не далась и отступила назад, убрав руки за спину, точно он собирался насильно втащить её обратно в семейную жизнь.

– Но почему? – спросил муж упавшим голосом. Ведь он сделал над собой чудовищные усилия, признал свое поражение, попросил прощения!

– Вы не любите меня, – едва прошептала Серафима. – Вы любите себя рядом со мной, но не меня.

Соболев стоял как громом пораженный. И это её он пытался учить уму-разуму, в то время как она сама способна преподать ему урок!

– Милая моя, бесценная! Не гони меня прочь из своей жизни. Позволь мне любить тебя! Я очень, очень люблю тебя. Да только не умею это сказать и выразить. Да, да! И не смотри на меня с удивлением. Что толку, что я профессор и учу молодежь. Книжные премудрости – это иное знание. Душа моя, поверь, я не лгу, не рисуюсь перед тобой. Я и вправду как в скорлупке, и не могу её расколоть. Хочу любить и не умею! Господи, да поверь же мне!

Она стояла, совершенно оторопелая от его признания. Соболев воспользовался её замешательством и, широко шагнув, поймал в объятия. Так они застыли, прислушиваясь друг к другу.

Луша, наскоро похватав одежду Пети, накрутила на него все, что было под рукой. И теперь они все ходили по монастырскому двору, поглядывая на дверь гостиницы, скоро ли папаша соизволят выйти. А тот все не шел. Мальчик замерз, его нос и щечки покраснели от мороза. Да и сама Луша уже хотела в тепло, да поскорей горячего чаю выпить. А барин все не шел. Воротиться без разрешения девушка боялась. Что ж, хоть и стояли нынче заутреню, придется снова пойти в храм, авось там потеплее от печки, да от свечей, да света Божьего и Божественной любви.

Изгнание из рая было стремительным. Василиса получила телеграмму от брата и уставилась на неё в тоскливом недоумении. Но как она её ни крутила, не читала так и эдак, смысл выходил один: убираться восвояси и поскорее. Мысль о возвращении к опостылевшему супругу в провинциальную глушь навалилась на Василису как могильная плита. А ведь близится Рождество, а там и Новый год. У Лавра завтра каникулы начинаются, на улицах иллюминации и гулянья. Магазины и лавки полны кушаний и нарядов, разных разностей, от которых глаза разбегаются. Она уже и о елке позаботилась, дворник принесет на днях. В кладовке до сих пор еще живы игрушки из их с Викешей детства, которые она собиралась повесить на елку с Лавриком. И вот теперь, именно теперь ей приказано убираться вон!

Василиса с потерянным лицом вошла к сыну в комнату и молча подала ему телеграмму от дядюшки. Мальчик пробежал глазами строки и поник лысой головой. От этой поникшей головы у Василисы защемило сердце. А вскорости явился и Викентий. Василиса еще немного надеялась, что в дороге он передумает, но, увидев его лицо, поняла, что её отъезд неизбежен.

– Здоровы ли Серафима Львовна и Петечка? – с заискиванием спросила сестра.

– Здоровы, здоровы. Следом скоро будут. А ты, стало быть, Вася, собирайся к мужу.

– Неужто ты меня гонишь, Викеша, братец! – в голосе сестры зазвучали слезы и горькая обида.

– Никто тебя не гонит. Да только негоже супруга так надолго оставлять одного. Езжай с Богом! Вон и Лавр тебя проводит, с отцом повидается. А то поди, и не узнает родного отца!

И видя, как испугался племянник, поспешно добавил:

– Но только ненадолго, Лавр, ненадолго. Не опаздывай к началу занятий! Ты и без того много пропустил.

Подгоняемая многозначительными взглядами, Василиса собралась очень скоро. Ей и собирать-то было нечего. Взяла только то, в чем явилась к брату, и со скорбным выражением лица простилась с ним у крыльца. Проводив сестру с племянником, Викентий вернулся в комнату, которую она занимала, и с недоумением распахнул шкаф. Все наряды, которые они с женой купили для Василисы остались висеть сиротливо. Соболев пожал плечами и приказал прислуге собрать все и послать вслед почтой.

Лавр поехал с матерью. Он не хотел ехать, боялся, что дядя не позволит ему вернуться. И в то же время, ему было отчаянно жаль мать. Куда делось стыдливое пренебрежение, которое он испытывал к ней? Нахохлившаяся старая серая птица, угрюмая и подавленная, закутанная в потертый платок, она забилась в глубь коляски и старалась не смотреть на нарядную улицу, торопливых прохожих, которые спешили в свои дома, к семьям, к елке. Отчего-то елку ей было особенно жалко. Наверное, потому, что там осталось её детство, её погубленные мечты о счастье.

– После блистательного Петербурга, роскошной профессорской квартиры с ванной, с паркетным начищенным полом, пуховой периной, льняными простынями, фарфоровой посудой на столе и прочими чертами цивилизованной жизни, возвращение в свое захолустье оказалось нестерпимым. Покосившийся домишко на окраине с прохудившейся крышей. Калитка на одной петле, которая висит так уже не первый год, вековая пыль на обшарпанной мебели. Крашеный облупившийся пол, шмыгающие под ногами бесцеремонные мыши. Лавр, уже отвыкший от родных пенат, поставил свой чемоданчик в передней и озирался с тоской. Навстречу вышел почти забытый человек, которого он знал как своего отца. Невысокий, худой, с одутловатым лицом и вздутым животом, заросший бородой, с длинными, как у сельского попа, волосами. Одет Когтищев-старший был в какой-то старый бабий халат, подпоясанный кушаком от поношенного жениного платья.